Дэвид Хоффман - Шпион на миллиард долларов. История самой дерзкой операции американских спецслужб в Советском Союзе
К этому моменту Тернер был четырехзвездным адмиралом и служил командующим союзных войск НАТО в Южной Европе. Когда ему позвонили и пригласили приехать в Вашингтон, он надеялся, что его кандидатуру рассматривают на должность начальника или заместителя начальника штаба ВМС. Картер же, радушно приняв Тернера в своем личном кабинете в Белом доме, попросил его возглавить ЦРУ{59}. К этому Тернер не был готов; он возразил, что может лучше проявить себя на военной должности. Но он быстро понял, что Картер уже принял решение. Именно военная карьера Тернера, его репутация принципиального и дисциплинированного командира импонировали новому президенту, обещавшему открыть новую страницу в истории ЦРУ. Тернер принял руководство ЦРУ, но говорил, что из кабинета “вышел в полном замешательстве”{60}.
В первые месяцы на своих новых постах и Тернер, и Картер восхищались поразительными технологическими достижениями вроде совершившего революцию спутника KH-11: он напрямую передавал электронные изображения на землю, тогда как прежде спутники отстреливали контейнеры с пленкой, которые затем во время падения подхватывали самолеты. Изображения с KH-11 можно было разглядывать в реальном времени, а не через несколько дней или недель. Так совпало, что первые изображения с него ЦРУ получило всего через несколько часов после инаугурации Картера. На следующий день президенту продемонстрировали их в Центре слежения в Белом доме. “Это была изумительная система, — вспоминал потом Тернер, — как телевидение в космосе, которое практически мгновенно передавало картинки”{61}. Тернер видел в техническом сборе информации будущее. Он хотел, чтобы разведданные можно было получать в ту же минуту, когда они нужны.
Работая в ЦРУ, Тернер имел привычку забирать домой на выходные проекты докладов национальной разведки и делать в них пометки красным карандашом. Эти доклады — результат обработки разведданных самого высокого уровня, который ЦРУ представляет ключевым руководителям правительства. Они отражают результаты как разведывательной деятельности, так и анализа, и, как правило, десятки сотрудников работают над ними и отшлифовывают их до того, как их распространить. Чтобы директор уносил их домой и лично редактировал — это было неслыханно. Кроме того, Тернер демонстрировал независимый взгляд на происходящее в мире и склонность к анализу. Он подвергал серьезным сомнениям мрачные оценки военных относительно разрастания советской военной угрозы. Это чрезвычайно раздражало Пентагон, но Тернер утверждал, что в ряде отношений американские силы имеют заметное превосходство, которое следует учитывать. Он хотел видеть хорошо сведенный баланс, а не просто каталог свежих советских угроз{62}.
Однако Тернер был совершенно не готов к столкновению с опасным миром разведки. Шпионаж подразумевал необходимость убеждать людей предать свою страну и выкрадывать ее секреты. В отличие от большинства других ведомств при правительстве США, предназначение ЦРУ состояло в том, чтобы нарушать законы других стран. Люди, занимавшиеся этим на секретной службе, верили, что служат благородной цели. Тернер никогда не понимал их, а они воспринимали его как фигуру далекую и чуждую. Роберт Гейтс, некоторое время работавший референтом Тернера, вспоминал, что “культурный и философский разрыв между Тернером и секретной службой был попросту слишком велик и потому непреодолим”{63}. Тернер говорил, что хочет, чтобы в ЦРУ были более высокие этические нормы и эффективная структура, как в корпорации. Но работников разведки отталкивали его проповеди и морализаторство. Их работа часто бывала грязной и жестокой. А еще они негодовали, что Роберт “Расти” Уильямс, один из ближайших помощников Тернера, совал свой нос в их личные дела, расспрашивал об интрижках и разводах, которые были обычным делом в жизни оперативников, полной стрессовых ситуаций{64}. Кроме того, в 1977 году Тернер сократил сотни должностей в секретной службе. Сокращения давно назрели — после войны во Вьетнаме штаты управления были раздуты, однако Тернер провел их бесцеремонно и грубо. Многие ветераны были обижены до глубины души{65}. “Его никогда в полной мере не убеждали доклады агентов, — вспоминал сотрудник ЦРУ, тесно работавший с Тернером. — Иногда это шло на пользу, иногда — нет. Он считал, что больше пользы от технической разведки, что она более надежна”.
Через несколько недель после встречи с Марти Питерсон в Овальном кабинете Тернер утвердился в своих подозрениях, что с московской резидентурой что-то не так.
26 августа 1977 года Дик Комбс, сотрудник политического отдела посольства США, задержался вечером на работе — он готовил отчет. Его кабинет находился на том же седьмом этаже, где и резидентура ЦРУ. Вдруг в кабинет ворвался охранник-морпех и спросил у Комбса: “Чувствуете запах дыма?” Комбс попыхивал трубкой и никаких больше запахов не слышал. Но вскоре он понял, что на восьмом этаже, прямо над ним, разгорается пожар. Он начался в нерабочее время, в экономическом отделе загорелся трансформатор. Здание посольства уже не первый год было пожароопасным. После недавнего капремонта были установлены панели из легковоспламеняющихся материалов, и охранники не смогли сами погасить огонь с помощью огнетушителей. Московские пожарные приехали не сразу, причем первые прибывшие, похоже, были плохо подготовлены, техника у них была старая, а брандспойты дырявые. Посол Малколм Тун примчался в офис с дипломатического обеда, в смокинге. Он стоял внизу, а его заместитель Джек Мэтлок бросился на девятый этаж. Мэтлок, книголюб, пытался спасти свою библиотеку от разгорающегося пожара. Потом прибыли более опытные пожарные, в том числе сотрудники КГБ, которые определенно знали, что в здании находится резидентура ЦРУ. Они надеялись завладеть конфиденциальными документами или попасть в секретные зоны. Когда возникло опасение, что огонь может охватить все этажи, посол распорядился найти шефа резидентуры Хэтэуэя и передать ему приказ покинуть здание. Сотрудник обнаружил Хэтэуэя на седьмом этаже. Тот, одетый в дождевик London Fog, с перепачканным сажей лицом, охранял резидентуру, преграждая путь “пожарным” из КГБ, которые могли вломиться в офис. Он отказался сдвинуться с места, несмотря на приказ посла{66}.
Как вообще начался пожар? В штаб-квартире ЦРУ знали, что советские власти регулярно бомбардируют их московское посольство микроволновыми сигналами. Тернер постоянно поднимал эту тему и говорил, что его беспокоит “облучение” в посольстве. Кроме того, после пожара Тернер задумался, не мог ли КГБ специально спровоцировать возгорание, если не “облучением”, то каким-то иным способом. Что там вообще происходит? Сначала потеря Огородника, теперь загадочное воспламенение и “пожарники” из КГБ.
А неприятности продолжались. В сентябре московская резидентура потеряла еще одного агента — Анатолия Филатова, полковника советской военной разведки, который начал работать на ЦРУ в годы службы в Алжире. Филатов обменивался пакетами со своим куратором из ЦРУ — это была “автомобильная передача”, быстрый обмен предметами между двумя машинами, едущими рядом. Сотрудники КГБ наблюдали за этим из засады. Филатова арестовали, а оперативника ЦРУ и его жену выслали из страны{67}.
Тернер был ошеломлен. Неужели КГБ прослушивает их переговоры? Или его агенты внедрились в московскую резидентуру? Что, если где-то там “крот”? Тернер считал: когда система не работает, ее следует чинить. То же самое он намеревался сделать в ЦРУ. Он пошел на экстраординарные меры, приказав заморозить операции ЦРУ в Москве. Это был полный отбой: московской резидентуре было приказано не контактировать ни с какими агентами и не выполнять никаких оперативных действий.
Ничего подобного с “советским” отделом ЦРУ ранее не происходило. Тернер требовал, чтобы работа была остановлена до тех пор, пока отдел не гарантирует, что никаких сбоев больше не будет. Многие сотрудники секретной службы были в недоумении: Тернер что, не понимает сути шпионажа? Оперативники и агенты в принципе не могли устранить все риски. У них не могло быть никаких гарантий от провала{68}.
Хэтэуэй в Москве был в бешенстве. Решение Тернера казалось непостижимым. Оно противоречило всем жизненным принципам Хэтэуэя, его чувству долга и склонности к агрессивным разведывательным операциям. Теперь оперативники Хэтэуэя, вместо того чтобы работать с агентами, вынуждены были сидеть сложа руки. Хэтэуэй старался занять их, чем мог: поиском новых мест для тайников, составлением карт, подготовкой к тому дню, когда они смогут возобновить работу со своими агентами{69}.
