Уильям Манчестер - Убийство Президента Кеннеди
Вся американская нация была охвачена горем. Как сказал радиокомментатор через полчаса после убийства Освальда:
— Случилось слишком многое. Оно произошло слишком быстро и было слишком ужасным.
Независимо от расовой принадлежности, религиозных или политических убеждений, средний американец продолжал глазеть, отупевший от событий последних двух дней.
К моменту, когда часы над опустевшим вице-президентским креслом Линдона Джонсона показывали 13.08, сотрудники протокольного отдела государственного департамента закончили разметку огромного круга в неосвещенном зале Ротонды. Они разграничили шнурами секторы для членов Верховного суда, членов кабинета, руководства конгресса, персонала Белого дома, для семейства Кеннеди и его друзей.
В этот день отмечались, однако, и элементы карнавального характера. Так, Мак Килдаф выставил из Ротонды несколько «настоящих пугал», вроде человека, уверявшего, что он «личный ветеринар президента». Начальник церемониала подполковник Миллер спокойно закрыл дверь перед одним конгрессменом и его двадцатью избирателями. В общем и целом конгрессмены в Ротонде произвели неприятное впечатление на сторонников Кеннеди. Пол Фэй, исполняющий обязанности морского министра, заметил, что кое-кто из конгрессменов «наваливался на шнуры, чтобы сфотографироваться», и он «весьма критически» к ним отнесся, особенно к тем, что были «политическими врагами президента».
Непосредственно за помощниками президента Джерри Визнером, Фредом Холборном и Майком Фелдмэном стояли два конгрессмена, громко вопрошая друг друга, кто эта «самонадеянная молодежь». Затем они начали высказывать соображения по поводу того, стоит ли Джонсону выполнять устные обязательства, взятые на себя Джоном Кеннеди. В другом секторе огромного круга, как писал Кеннет Гэлбрайт в своем дневнике, «конгрессменов, стоявших в непосредственной близости от нас, беспокоил как будто бы главным образом вопрос, пригласят ли их завтра на похороны».
Оставшиеся без своего лидера, помощники президента Кеннеди были, бесспорно, сверхчувствительны к пренебрежительному отношению. Чтобы их обидеть, многого не требовалось. Сам Гэлбрайт. возмутил всех, стоявших вблизи него, заявив, что написал «за ночь очень хороший проект» обращения президента к обеим палатам конгресса на их совместном заседании. Когда председатель Совета экономических экспертов при президенте Уолтер Геллер сообщил о «потрясающей» беседе («Линдон Джонсон ткнул меня в грудь пальцем и сказал: „Я хочу, чтобы вы и ваши либеральные друзья знали, что я не консерватор, а демократ рузвельтовского толка“), его друзья отвернулись от него. С блестящими глазами министр обороны Макнамара рассказывал о приготовлениях в Арлингтоне.
— Это будет что-то вроде святилища, — заявил он. И добавил: — После того как президента не стало, ничто не останется по-прежнему. Помимо всего прочего, президент умел волновать сердца людей во всем мире, выступая на таком уровне, в таком духе и по таким проблемам, которые отражали время и эпоху, в которой он жил. Линдон Джонсон не сможет даже приблизиться к этому.
Министр сельского хозяйства Орвил Фримэн заметил:
— Нам все же повезло, что теперь в роли руководителя оказался такой сильный человек, как Линдон.
Макнамара кивнул. Стоявшие вокруг промолчали.
Помощники президента Кеннеди стояли, прислушиваясь: кортеж должен был обогнуть восточное крыло Капитолия. Они услышали бы его приближение прежде, чем увидели, и сейчас они уловили какие-то звуки. С дальнего конца Пенсильвания-авеню раздался слабый, необычный, навязчивый звук: «Бум, бум, бум, дррр».
Звук этот все время повторялся, становясь все более четким по мере приближения, пока наконец даже те, кто был к нему не подготовлен и лишь читал о нем в книгах, поняли, что это ужасная прерывистая дробь приглушенных барабанов.
Командующий Вашингтонским военным округом генерал-майор Филип Уил поднял руку в безупречно белой перчатке, подавая сигнал для начала процессии, которую он возглавлял. За ним двигались барабанщики и рота морских пехотинцев в составе восьмидесяти девяти человек с приткнутыми штыками, сверкавшими на солнце; начальники штабов; военные адъютанты президента Тед Клифтон, Годфри Макхью и Тэз Шепард; лафет о гробом, который тянули лошади; президентский флаг Джона Кеннеди; конь без всадника; команда лейтенанта Бэрда, которая должна была переносить гроб; лимузин вдовы и девять других машин, в которых ехали члены Клана Кеннеди и их родственники — Фитцджеральды, Очинклоссы, Шриверы, Смиты, Лоуфорды со своими детьми. За последней машиной нестройно шагали представители прессы при Белом доме. Пешая полиция и три автомобиля завершали процессию.
Процессия двигалась по длинной аллее под деревьями с уже облетевшими листьями, и пятьдесят красочных знамен штатов склонялись по обе стороны над простым гробом.
По мере продвижения процессии, минующей квартал за кварталом, тишина вокруг становилась все более гнетущей. Сержанту Сеттербергу она показалась «неестественной». Генерал Клифтон вспомнил один вечер в 1944 году, когда, проскочив на «джипе» впереди боевых частей, он вышел из машины и ему показалось, что он единственный человек во всей Флоренции. Тогда он целых три часа шагал по улицам покинутого города. А теперь ему казалось, что «в тот день во Флоренции было больше шума, чем в Вашингтоне во время этой процессии». Единственными звуками была дробь барабанов и цоканье конских копыт. Шедший впереди генерал-майор Уил слышал лишь, как «бьют барабаны, ужасные барабаны».
— Ах, Линдон, — воскликнула вдруг Жаклин Кеннеди, в первый и последний раз нарушив свой обет никогда больше не называть Джонсона по имени, — какое ужасное для вас начало!
Новый президент ничего не ответил. Во время пути ни он, ни. Леди Бэрд не произнесли ни слова. Роберт Кеннеди молча утешал Кэролайн. Дети президента вели себя тихо, и, по воспоминаниям всех, включая Билла Грира, сидевшего за рулем, и Джерри Бена, находившегося рядом с ним, сочувственные слова Жаклин оказались единственными, которые были произнесены в головной машине.
Поскольку участники процессии смотрели в сторону Капитолия и телекамеры были направлены на них, ни те, кто находился в первых рядах головной колонны, ни миллионы телезрителей не увидели самого драматического момента за все сорок пять минут движения похоронной процессии. По плану Шривера — Дангэна последними двумя категориями лиц, следующих за лафетом, должны были быть полицейские и «прочие участники процессии». Единственными, кто шел пешком все одиннадцать кварталов, были корреспонденты. Но v Девятой улицы и Пенсильвания-авеню, рядом с входом в Федеральное бюро расследований, находящееся в здании министерства юстиции, все неожиданно изменилось. Собравшаяся в конце траурного кортежа толпа заполнила улицу и двинулась вперед. Шедшие в колонне полицейские остановили ее и, сомкнув руки, образовали поперек улицы заслон. Они кричали, что не нужно идти за кортежем, что площадь Капитолия уже забита людьми. Это было действительно так, но взывать теперь к здравому смыслу этих людей было все равно что спорить с надвигающимся прибоем. Ибо весь квартал между министерством юстиции и министерством финансов был черен от стремившихся вперед людских толп. Но это была самая спокойная толпа из всех когда-либо прорывавших полицейские заслоны. Прорыв этот был столь быстрым и произошел так легко, что никто из ехавших впереди не заподозрил ничего необычного. Зрелище было действительно впечатляющим. Взобравшись на конную статую напротив здания Национального архива, трое полицейских попытались определить число людей. По их подсчетам, Джона Кеннеди провожало сто тысяч «прочих участников процессии».
Генерал-майор Уил, направив лафет вокруг сенатской стороны Капитолия, остановил его под восточными ступенями здания. Главные участники процессии стояли на нижней ступени Капитолия, ожидая начала воинских почестей. Севернее, в парке «Юнион нейшн», командир артиллерийского батальона поднял руку, напряженно вслушиваясь в звуки вмонтированного в шлем миниатюрного радиоприемника, в то время как капитан на площади Капитолия передавал ему команду быть наготове. Рядом другой офицер крикнул:
— На…
Когда поднявшийся внезапно ветер стал трепать звездно-полосатый флаг, покрывавший гроб, капитан скомандовал: «Огонь!», набавив три секунды на эхо. В следующий момент другой офицер крикнул:
— На караул!
Загремел первый залп салюта из двадцати одного орудия. Солдаты вскинули винтовки, напряженные руки командиров коснулись козырьков фуражек, и ясно послышался первый мелодичный звук оркестра военно-морских сил.
После того как отзвучали фанфары, раздались звуки гимна «Слава вождю», прерываемые каждые пять секунд залпом артиллерийских батарей.
![Александр Солженицын - Русский вопрос на рубеже веков [сборник]](/uploads/posts/books/142120/142120.jpg)
