Всеволод Крестовский - В дальних водах и странах. т. 2
Местечко Тогицу расположено на самом берегу одной из обширных и прекрасных внутренних бухт Омурскаго залива. В небольшом расстоянии от берега стояли на якоре три пароходика поддерживающие сообщение местечка с городком Уресино и другими побережными пунктами того же залива; четвертый пароходик лежал на боку у пристани и чинился домашними средствами. Тут же на пристани видели мы как работники таскают с мелководья громадные валуны для циклопических аграрных сооружений. Они повязывают избранный камень прочною толстою веревкой, а сами хватаются за оба длинные конца ее, как наши бурлаки за бечеву, становясь гусем, человека по три, по четыре на каждый конец, и ждут когда в камень ударит сильная волна прибоя, которая сдвинет его несколько с места и таким образом облегчит им роботу. С каждым ударом набегающего вала, они дружно, все враз подвигаются на несколько шагов к берегу, пока наконец не вытащат камень совсем из воды. На берегу лежали для продажи целые груды таких валунов, составляющих собственность этой артели рабочих. Чтобы работа шла наиболее успешно, надо ждать благоприятного ветра, который гнал бы к берегу сильную волну; более же мелкие камни, пуда в три, в четыре весом, выбираются во всякую погоду просто руками, или выкатываются при помощи деревянных кольев. Промысел этот, говорят, довольно выгоден, так как на валуны постоянный спрос и для построек, и для шоссейной щебенки.
В местечке есть довольно большая и приличная японская гостиница, где мы застали какую-то шумную компанию немецких пивопийц с двумя одутловатыми дамами в амазонках, а рядом, в соседней комнате, — наших морских офицеров приехавших сюда верхами. Немцы, как всегда и везде, не обошлись, конечно, без "Hoch!" в честь Бисмарка и прочих, и проорали полупьяными голосами весь репертуар своих воинственно-патриотических песен, а в заключение затеяли ссору с хозяевами гостиницы из-за грошового счета. Не знаю чем у них кончилось, потому что мы предпочли удалиться чтобы не отравлять себе удовольствия видом этих господ с их пивным, назойливым восторгом.
Местечко не велико, но, как и все японские местечки, разбито, по возможности, на правильные кварталы; улицы в нем достаточно широки, вытянуты в линию, отлично шоссированы, снабжены дренажными канавками, даже освещаются европейскими фонарями и вообще содержатся в полном порядке. Попадается довольно много двухэтажных каменных и начисто выбеленных домов; в каждом домике непременно какая-нибудь лавочка. Пред чайными и съестными заведениями много дженерикшей, — даже слишком много для такого маленького местечка. На склонах холмов окружающих Тогицу виднеются кладбища с гранитными монументами. Чтобы познакомиться с местечком достаточно проехаться по любой из его улиц, совершенно похожих одна на другую. Больше в нем делать нечего, и мы решительно не знали бы как убить время пока не отдохнут курама, если бы на наше счастье не узнали что здесь, по случаю недельного праздничного дня (рейбис), дается сегодня большое театральное представление какою-то труппой странствующих актеров.
Еще на пути сюда мы нагнали по дороге театрального герольда, заменяющего собственною особой печатные афиши. Он был одет в узкие обтяжные штаны и в какую-то красную, расшитую золотом накидку, очевидно из числа театральных костюмов, наброшенную на голые плечи. На голове его красовалась фантастически убранная перьями и лентами широкополая шляпа, а к поясу был прицеплен барабан. Подходя к жилым местам, герольд начинал выколачивать на нем дробь чтоб обратить на себя внимание, и затем во всеуслышание провозглашал декламаторским тоном широковещательное объявление о всех подробностях предстоящего спектакля. Это здесь обычный у бродячих провинциальных артистов способ оповещать сельскую публику о времени, месте и характере представления. Мы не имели еще понятия об японских сельских театрах, и потому с удовольствием воспользовались случаем посмотреть что это такое. Нам указали дорогу к одному храмику на окраине местечка, где среди зеленой лужайки наскоро была сооружена продолговатая четырехугольная загородка из тростниковых мат и легких циновок прикрепленных к бамбуковым устоям и перекладинам. Партер располагался прямо на земле, где для удобства зрителей было разостлано несколько дешевых циновок, а с обоих боков имелись даже ложи и под ним и — галереи. Ложи состояли из приподнятого на высоту трех аршин дощатого помоста, окруженного спереди бамбуковыми перилами и поделенного внутри бамбуковыми же барьерчиками на отдельные, довольно тесные помещения. К ним вели две приставные лестницы. Театр был открытый, без кровли, но над ложами поделаны циновочные навесы для защиты от дождя и солнца. Галерейные зрители, как занимающие самые дешевые места, должны были смотреть на представление стоя. Устройство сцены в роде того какое в токийской Сибайе, но без ее механических приспособлений, за исключением двух люков, необходимых для провалов и изрыгания адского пламени. Приподнятый дощатый помост сцены отделялся от партера циновочными ширмами, скрывавшими от зрителей подполье, где, по-исходному, были устроены уборные и располагалась вся бутафорская часть. Внешние боковые кулисы тоже циновочные. Раздвижной занавес — из сшивных полотнищ лиловой крашенины, на которых нашиты белые китайские знаки. Над ним, по середине верхней перекладины, прибит размалеванный картонный дракон, грозно осклабившийся на зрителей. Вот и все. Театр был переполнен сельскою публикой, относившеюся к зрелищу с детски простодушным восторгом. Иные во время самого представления очень наивно вступали в объяснения и разговоры с действующими лицами, и вся публика вообще принимала самое живое участие в пиесе, громко выражая свое сочувствие добродетели и негодование пороку, причем выражение этих чувств относилось непосредственно к самим исполнителям. Чем лучше играл какой-либо актер порочного злодея, тем больше ругала его публика, и чем громче плакала угнетенная невинность, тем сердечнее было сожаление о ней зрителей, из коих некоторые пытались даже раскрывать ей истину, объясняя всю суть направленной против нее злодейской интриги и указывая виновников оной. Здесь порицали или хвалили не самую игру, а те идеи и положения какие представляла зрителю пиеса. Такое непосредственное отношение к делу и это детски-наивное простосердечие было даже умилительно, хотя и не лишено своей доли комизма. Мы заплатили за вход по пятнадцати центов, и за это нам были предоставлены лучшие места в партере, впереди прочей публики, куда принесли нарочно для нас даже буковые стулья; но именно поэтому самому, чтобы не заслонять собою сцены от ниже сидящих зрителей, мы предпочли расположиться позади их, неподалеку от входа. Попали мы сюда к концу пиесы, и потому я не могу рассказать ее содержание; но следующая затем одноактная комедия была высижена нами до конца, и сюжет ее, при помощи переводчика и собственных глаз, усвоен нами настолько обстоятельно что я могу довольно подробно передать его сущность.
Называется эта пиеса Гроза. Действие, по объяснению специального сценического пояснителя или хорега, происходит на какой-то горе, около водопада, где подвизается некий буддийский бонза-отшельник, по имени Наруками. Некогда он занимал почетное место при императорском дворе, но микадо прогнал его за какую-то неблаговидную проделку. Оставив двор, Наруками удалился на пустынную гору и построил себе келью близь водопада, где еще раньше находилась старая буддийская часовня. Поселился он в этой пустыне, не столько ради спасения души и приготовления ее к нирване, сколько для того чтобы мстить императору за свою обиду. Средством этого мщения он выбрал бездождие, которое должно было породить засуху во всей империи. Таким образом, за обиду нанесенную государем страны должны были платиться все его подданные. Но каким образом вызвать бездождие? На этот счет японская космология не затрудняется ответом. Все дело в драконе Татс-мак и, так как дождь зависит исключительно от его произволения, и не только Дождь, но и все соединенные с ним атмосферические явления. Татс-маки обыкновенно скрывается на дне моря, в пещерах, но иногда ему вдруг приходит фантазия подняться на поверхность воды, — тогда идет дождь. Если же что-нибудь рассердит дракона, или он просто захочет поразмять свои крылья и вздумает поэтому взлететь к небесам, то полет его производит в воздухе такое смятение, соединенное с вихрем, бурей и грозой, что на все живущее в природе нападает ужас. Явление тайфуна (циклон), равно как и явление морских смерчей — это прямые последствия его полета. Впрочем, мудрейшие и ученейшие из бонз имеют с Татс-маки таинственные сношения и могут даже посредством известных им заклинаний подчинять его своей власти. Наруками был из числа этих мудрейших. Задумав мстить императору бездождием, он вызвал к себе Татс-маки. Это было ему тем легче что дракон, соскучась в своих морских пещерах, лю бил иногда переселяться, как на дачу, в бассейн пустынного водопада, где по соседству обитал и Наруками. Вызвав его на сушу, мудрый бонза завлек страшилище в старую часовню, под предлогом приятного отдыха, и во время сна заточил его в ней. Делается это тоже очень просто: достаточно пред запертою дверью протянуть снаружи освященную веревку из рисовой соломы, украшенную дзиндзями и соломенными кистями-подвесками, привязав оба конца ее к двум передним колонкам чтобы дракон уже никак не мог выйти из заточения. Проделав с Татс-маки такую коварную штуку, Наруками самолично стал караулить его день и ночь подле часовни. Главное, надо было смотреть чтобы кто-нибудь не развязал или не перерезал магическую веревку, так как в этом случае дракон от скуки тотчас же взлетит на небо, и тогда конец бездождию. И вот мудрейший Наруками подвизается дни и ночи на ступенях часовни, проводя все время в строгом посте, молитвах и священных омовениях. Между тем микадо дознался о причине засухи и, удрученный заботами о бедствующем народе, совещался не только с министрами и жрецами, но и с простыми смертными о том как избавиться от такого необычайного несчастия. Тогда один из придворных фрейлин, молодая и красивая Таема, самоотверженно вызвалась спасти государя и страну от бедствия. Зритель узнает обо всех этих событиях из декламаторского рассказа хорега, который сидит на корточках позади правой кулисы, пред музыкантами. Сцена представляет горные утесы. На левой стороне намалеван ниспадающий со скалы водопад, а над ним стоит часовня запечатленная священною веревкой. С правой стороны, на поверхности утеса находится площадка, где поставлен столик на котором горит священный огонь, а пред ним — жаровня (хибач) наполненная углями для поддержания этого огня.