Павел Щёголев - Падение царского режима. Том 3
Щеголев. — Скажите, значит, действительно кое-какие документы исчезали? У вас система подшивки дел такова, что можно изъять всякий документ, потому что он не перенумеровывается.
Белецкий. — Представьте себе: директор департамента требует дело. Разве позволит себе кто-нибудь напоминать, чтобы я возвратил это дело? От меня потребуют, когда я буду уходить. Я могу вырвать из дела. Когда я был при Еремине, Еремин был офицер сыскной старой школы, но это был человек, которому я глубоко верю; при нем этого не могло быть. У него были свои особенности, но у него была своя порядочность. Единственный человек, который знал дела. Многое можно было бы из этой переписки личного характера не только взять к себе, но составить архив; я не составил архива, а все отдал. Я даже сдал больше. Я застал у Зуева, в ящике, массу бумаги со времен предыдущих директоров. Это единственный человек, который привел в порядок. Даже при Маклакове я сдал секретарскую часть, это вам скажут секретари.
Председатель. — Будьте добры огласить пометку на вашем донесении о командировании чиновника Любимова, от 21-го ноября.
Белецкий. — «Доложено г. министру внутренних дел 2-го декабря, который не находит целесообразным теперь, по окончании дела, без инициативы министра юстиции подымать снова расследование, но вместе с тем находит желательным запросить письмом министра юстиции, насколько он считает законным начатые попытки частных сыщиков производить новое расследование в связи с данными судебного следствия, так как подполковник Иванов, в бытность свою теперь на приеме у меня, мне докладывал, что, по имеющимся у него сведениям, на еврейские деньги нанят бывший начальник киевского сыскного отделения Рудой и приехал из Лондона заграничный сыщик».
Председатель. — Затем следует доклад Любимова от 4-го декабря касательно торжественного заседания Всероссийского национального клуба, на котором был заслушан доклад сотрудника «Нового Времени» Никанорова о впечатлении по делу Бейлиса.
Белецкий. — Это пометка Джунковского: «К сведению, 7-го числа».
Председатель. — Остальные отметки подтверждают ваше утверждение, что все, до последней бумажки, по делу Бейлиса докладывалось Маклакову. Вот бумага от 14-го декабря 1913 года, ваше представление чиновника Любимова от 13-го декабря о докладе в русском собрании члена киевской судебной палаты Куткевича.[*]
Белецкий. — Это я, помню, докладывал Маклакову.
Председатель. — О том, что следовало возбуждать и вести судебное дело?
Белецкий. — Это так широко захватывало. На этом карьера Чаплинского создавалась. Он в государственный совет попал.
Председатель. — Затем, от 22-го декабря 1913 года, отчет Любимова о докладе священника Красницкого на тему: цель еврейских убийств. Доклад был сделан в русском собрании.
Белецкий. — Это тоже доложено Маклакову. Второе дело относится к истории принятия предупредительных мер против погрома. Это громогласно все выражали. Я сделал запрос телеграммой. В запросе прямо была высказана принципиальная точка зрения министерства.
Председатель. — Теперь будьте добры выяснить денежные расчеты департамента полиции по процессу Бейлиса с Замысловским, с профессором Косоротовым.
Белецкий. — Чтобы не было полуслов, г. председатель. Из песни слова не выкинешь. При А. Н. Хвостове, по просьбе Замысловского, было отпущено мною 25.000 рублей из секретного фонда на издание его книги по процессу Бейлиса.
Председатель. — Из сумм трех с половиной миллионного фонда. Вы контролировали, стоило ли это издание 25.000 рублей?
Белецкий. — То, что давалось на сторону, никогда не подлежало контролю. Это я вам так говорю.
Иванов. — Это известно?
Белецкий. — Нет, это неизвестно. Вы не найдете документов; нигде не указано, на что. Там есть много интересных расходов, они не указаны. Даже потом Пуришкевич, на одном из последних заседаний, демонстративно подошел к Замысловскому, спросил 400 книг и заплатил деньги.
Председатель. — Почему демонстративно?
Белецкий. — Чтобы показать, что он не теряет связи с партией. У Пуришкевича, я считаю, была двойственная игра в последнее время. У него нежелание было, с одной стороны, отказаться от связи с правительством, а с другой стороны, у него была игра на общественность.
Иванов. — А Замысловский продавал это издание?
Белецкий. — Да, это мы знали: здесь было выпущено в свет. Что касается Замысловского, в сущности говоря, я играл исполнительную роль; единственно, когда я принимал участие в выдаче, это в деле Косоротова; Замысловскому полторы тысячи, кажется, было…
Председатель. — Нет, Замысловский получил две с половиной тысячи 9-го ноября 1913 года, когда Маклаков был министром внутренних дел.
Белецкий. — Он получал большие деньги, так сказать, из различных источников на расходы. Он ездил туда, вел процесс бесплатно, давались деньги Голубеву. Одним словом, он просил дать ему деньги, и Маклаков сделал распоряжение — отпустить; тогда не указывалось, на какую цель. Когда я был товарищем министра, были некоторые расходы, но которых департамент полиции не знал. Расходы были большие. Чтобы не подумали, что я беру в свой карман, я ввел новую систему; я делал ежемесячные представления министру внутренних дел, отчетную ведомость. Наверху была надпись сделана, что сумма отпущена по приказанию министра на указанную им надобность и употреблена правильно. Он подписывался. Даже, например, Кафафов и остальные не знали, на что и какие деньги я употреблял; знал только министр, который в этих деньгах давал отчет только государю императору. Знал иногда председатель совета министров, если по его приказанию что-нибудь делалось.
Председатель. — Как контроль относился к этим деньгам?
Белецкий. — Контроль не мог касаться, потому что суммы из десятимиллионного фонда, на известные его императорскому величеству потребности, не подлежали контролю. Они подлежали только контролю государя. Эта история приобрела большое значение, и в Государственной Думе неоднократно, при обсуждении каждой сметы, поднимались вопросы об этом. Даже настолько, что, когда Зуев был директором, а я вице-директором, и мы выступали в комиссии, нам предлагали гораздо большую сумму на поездки по охране государя, лишь бы только эти деньги шли законным порядком; но мы благородно отказывались, потому что деньги тогда подлежали бы контролю, и выяснилось бы, куда они употреблялись; выяснилась бы та секретная работа, которая так или иначе производилась, в видах ли момента, в видах ли политики, и т. д.; потому что суммы колоссальные. Когда я дальше буду, так сказать, беседовать со своей совестью, я вам все расскажу, напишу. Здесь я только знаю, он говорил, что Голубеву нужно давать, что расходы свои были.
Председатель. — Мы к вопросу об этих расходах вернемся. Итак, был десятимиллионный фонд; три с половиной миллиона шли отсюда?
Белецкий. — Отсюда. Ведь десятимиллионный фонд в распоряжении министра финансов. Еще было полтора миллиона, которые поступали из департамента общих дел.
Председатель. — Из десятимиллионного фонда три с половиной миллиона шли департаменту полиции?
Белецкий. — И еще полтора миллиона — тоже в департамент полиции.
Председатель. — Значит, в распоряжение министра внутренних дел? Дальше?
Белецкий. — Дальше, шло еще полтора миллиона в распоряжение так называемого рептильного фонда. Затем, во время выборной кампании были особые ассигнования, так сказать, выборные деньги, которые были в распоряжении министра внутренних дел; они в той или другой степени не проходили по сметам; есть выборные деньги, которые проходят по сметам и по которым испрашивается кредит из Думы, — это обычные расходы; есть расходы необычные, секретные; там, где нужно выбирать то или другое лицо и для этого произвести соответствующие расходы — послать чиновников. Это называлось — выборный фонд. В последнее время, когда я ушел, я узнал, что, при мне и Маклакове, шесть тысяч выборных денег оставалось. При Хвостове этих денег не было, но потом мне пришлось узнать случайно у Протопопова, что эти деньги были получены; кажется, около миллиона.
Председатель. — В котором году?
Белецкий. — Это было в 1915 году.
Председатель. — Т.-е. когда подготовка к выборам еще не начиналась?
Белецкий. — Подготовка с той точки зрения, как понимало ее министерство; нужно было создавать ценз, она должна была начаться периодом раньше.
