Иван Колышкин - В глубинах полярных морей
Швартовы отданы. Лодка отходит от пирса. Мы стоим на мостике, провожая глазами Екатерининскую гавань. А внизу военком корабля Ефим Гусаров обходит отсеки.
На первый взгляд Гусаров производит странное впечатление. Угрюмый, хмурый, с сердито насупленными бровями, он словно всегда чем-то недоволен. Ну какой, кажется, это политработник — от него люди за версту держаться будут. Но ведь бывает такое — на самом деле это добрейшей души человек, и к бойцам он относится с грубоватой, но всеми ощутимой любовью. Краснофлотцев не отпугивает его внешность: они хорошо знают характер своего комиссара. Он ведь третий год плавает на «декабристе».
С выходом из залива объявлена готовность номер два. Моряки собрались на политинформацию. Гусаров рассказывает о положении на фронтах, об обстановке на Севере и о задачах, поставленных перед лодкой в этом походе. По двум последним пунктам все в общем-то известно и ясно. А вот первый вызывает щемящее чувство тревоги. К тому, что положение на фронтах очень тяжелое и наши все еще ведут оборонительные бои, как-то внутренне притерпелись, привыкли, что ли. Утешает все-таки, что враг несет большие потери и наступление его рано или поздно должно выдохнуться. Но вот то, что немцы уже находятся на подступах к Москве, это наводит на тягостные раздумья. Хоть говорить об этом нельзя: могут воспринять как пораженческие настроения — люди нет-нет да и подумывают: неужели, как в 1812 году, придется оставить столицу?!
Конечно, Гусаров знает об обстановке на фронтах немногим больше, чем все, да и оратор он невесть какой, но от трезвых оценок, которые он дает событиям, от глубокой убежденности, звучащей в его словах, у бойцов светлеют лица.
— Трудно под Москвой. Но поставьте себя на место ее защитников… — комиссар делает паузу, чтобы моряки мысленно перенеслись на дальние подступы к столице. —
[46]
Разве вы дрогнули бы, испугались смерти, оставили бы позиции без приказа? Нет и нет. А защитники Москвы — это стальная гвардия. Они из такого же теста, что и вы, такие же у них думки и мнения. И воевать они научились, и резервы за их спиной большие. Враг техникой силен. Но и у наших будет техника. Партия об этом позаботится. Как вот нам дали первоклассные подводные лодки, так и им все, что надо, дадут. Не видать фашистам Москвы. Ясно?
— Ясно, товарищ старший политрук! Эх, нам бы туда!
— А наше место здесь. Каждый утопленный корабль ослабляет гитлеровцев, оттягивает их силы сюда, на Север. Вот о чем все мы должны помнить. Смекаете, в чем наша первейшая задача?
— Понятно! Работу техники мы обеспечим, командир в претензии не будет.
— Ну, если нет вопросов, — расходись.
Моряки, свободные от вахты, выходят из первого отсека…
Шторм в море разыгрался не на шутку. Лодку валит с борта на борт. Быстро темнеет, да и видимость никудышная. Приказал выставить на мостике дополнительных наблюдателей, прошел по отсекам. Люди чувствуют себя бодро. Вахта несется исправно, укачавшихся нет. Видно, что привык экипаж к нашей северной погоде, или, точнее говоря, к непогоде. И Баренцево и Норвежское моря затихают ненадолго. Шторм для них почти естественное состояние. Частые циклоны приносят с собой холодный арктический воздух, и он, разогнавшись до огромной скорости, разводит пологую и длинную океанскую волну. На такой волне неважно чувствует себя и крупный корабль. А о лодке и говорить не приходится.
Большую часть времени наши лодки проводят над водой. Ночью мы и на позиции ведем поиск не погружаясь. Так скорее обнаружишь противника: ведь перископ в темноте почти бесполезен. Да и электроэнергию надо беречь для боя, для уклонения от вражеских ударов. Нелегко подводникам работать на качке в холоде и тесноте, вдыхая тяжелый, пропитанный испарениями соляра и масел воздух. Не каждый организм в такой обстановке выдерживает расслабляющий натиск морской бо-
[47]
лезни. Но поддаваться ей нельзя — вахтенный не вправе ни на секунду притупить внимание. Иначе беда может обрушиться на весь корабль.
Против морской болезни есть два лекарства: работа, заставляющая забывать о качке, и привычка. Если оба эти лекарства окажутся бессильны, человеку рано или поздно придется распроститься с подводным кораблем. На лодке нет лишних людей. Если человек укачался, то двум другим придется нести вахту не в три, а в две смены. А это значит лишний расход сил, которые в любой момент могут понадобиться в полной мере. Это значит ослабление боеспособности корабля…
На второй день похода шторм немного стих. А на лодке старая неприятность: снова пропускают воду клинкеты дизелей. Все-таки наша «старушка» остается старушкой. Возраст — вещь необратимая не только для человеческого, но и для корабельного организма. За полчаса более или менее исправили неполадку. Но тут пришлось погружаться. Рассвело, и оставаться над водой в пределах видимости немецких наблюдательных постов нельзя.
На глубине клинкеты все же текут, но терпимо. И мы двинулись в небольшую бухточку.
Кораблей там не оказалось. Да и бухта почти нежилая. Лишь в глубине ее виднеется небольшой поселок. В перископ весь этот пейзаж производит впечатление черно-белой фотографии: темная вода, серое небо, черные скалы и на них — белые, какие-то очень чистенькие домики.
Кто живет в этих домах, что происходит под островерхими крышами? Может быть, честные норвежские рыбаки, у которых гитлеровцы вызывают такие же, как и у нас, чувства. А может быть, честных людей прогнали подальше от моря и поселили сюда отпетых квислинговцев. Кто знает?!
Снова ведем поиск. Томительно тянется время. Свободные от вахты моряки отдыхают: кто дремлет, а кто читает. Впрочем, читающие в большинстве. Книга на лодке называют моральным оружием. Что ж, очень правильное определение.
В боевом походе порядок матросской жизни прост: четыре часа вахта, восемь часов отдых, четыре часа вахта, восемь часов отдых… Приборки, уход за техникой и
[48]
оружием. Четыре раза в день еда. Сон. И вне всяких планов — боевые тревоги и ремонтные работы. Свободного времен и немало. Его не заполняют целиком партийные и комсомольские собрания, политинформации и выпуск боевых листков. Вот тут-то и необходимо «моральное оружие». Человеком, помногу остающимся наедине со своими мыслями, легко могут овладеть плохое настроение, хандра: долгие дни ожидания встречи с противником, ощущение смертельной опасности, горькие вести из дому давят тяжелым грузом на сердце, расшатывают нервную систему. Худо в походе человеку, не подружившемуся с книгой.
На «Д-3», как, впрочем, и на всех лодках, я почти не встречал нечитающих. Книги в поход мы получаем из нашей большой бригадной библиотеки. На этот раз Гусаров расстарался: взял книги еще и из библиотеки Дома флота, учел, так сказать, индивидуальные заявки краснофлотцев и старшин. А запросы у моряков очень разносторонние. Интересуются они и политической, и военной, и технической литературой. И конечно, особенно велик спрос на художественные произведения. В большом почете Пушкин и Лермонтов, Гоголь и Толстой, Чехов и Горький. Из рук в руки переходят книги Маяковского, Шолохова, Фадеева, Соболева, Новикова-Прибоя, Островского.
Хорошая книга будит добрые чувства и распаляет ненависть к врагу, помогает полнее ощутить любовь к Родине и пробуждает в душе героическое начало. Это оружие не слабее торпед!
А наши торпеды, увы, пока что спокойно лежат в аппаратах. Попытались мы было зайти в глубь большого глубокого Тана-фиорда. Но пришлось вернуться обратно: лодка начала тонуть, ее так и тянуло на глубину. Выбросили почти всю воду из цистерн. Не помогло. Лодка проваливалась, словно гигантский спрут охватил ее щупальцами и увлекал вниз. Развернулись и средним ходом вышли из коварного фиорда. В нем, видимо, скопилось много пресной воды, принесенной горными реками после обильных дождей. А в опресненной воде лодка «тяжелеет».
Подлые клинкеты продолжают пропускать воду. За час ее набирается в трюме до тонны. Время от времени
[49]
приходится запускать турбонасос и откачивать воду за борт. Константинов нервничает.
— Придется возвращаться из-за этих клинкетов, товарищ комдив, — говорит он.
— Ну нет, — не соглашаюсь я. — Да нас в базе засмеют. Вот, скажут, вояки, не успели выйти в море и назад запросились.
— Да ведь это же не ерунда какая-нибудь, — горячится Филипп Васильевич. — Демаскируем мы себя, со следом идем.
В этом он прав: вода, побывав в трюме, выходит за борт с примесью масла и оставляет на поверхности предательские радужные пятна. Да и шум во время откачки воды нам не на пользу. И все-таки Константинов неправ в главном: нельзя так легко пасовать перед первыми же трудностями.
— Посоветуйся, командир, еще раз с механиком, со старшинами, — предлагаю я ему. — Они народ смекалистый, чего-нибудь да изобретут.
