Валентина Пономарева - Голова Медузы Горгоны
Бухбанд опять подвинул к себе бумагу, исписанную далеко не каллиграфическим почерком молодого чекиста.
«…А когда я возвратился в дом, то увидал, что дверь отперта настежь, а возле лестницы лежит без сознания младший наряда, а больше никого нет. Когда я привел его в чувство, он сказал, что Лукоянов после моего ухода продолжал тщательный обыск и попросил его помочь снять с комода большой деревянный ящик. Он подошел и стал помогать. А больше он ничего не помнит. Мы предприняли все меры к розыску, но в близлежащем районе Лукоянова не оказалось».
— Что думаешь делать? — поднял взгляд Бухбанд.
— Я готов понести самое суровое наказание.
— Что ты там бубнишь, словно гимназистка? Наказание! А кто будет исправлять ошибки? Твои предложения?
Типография губчека.
— Я думаю, Акулова надо арестовать как можно быстрее, — не совсем уверенно начал Сергей, но увидел, что Бухбанд слушает с интересом, быстро изложил свои соображения: порядок в квартире они навели еще до прихода доктора. Акулов после ночного дежурства отсыпается, когда же он выйдет в город, многое может измениться…
— Все правильно, — одобрил Бухбанд. — Видимо, этого Лукоянова не успели предупредить, что Акулов побывал у нас. Теперь уже на эту приманку не клюнут. Надо брать. Идите.
Когда Горлов вышел, Бухбанд повертел в руке его объяснительную записку и усмехнулся: «Ишь! Готов к наказанию! Такой готовностью врагов не обезвредишь. А решил все-таки правильно».
Он почувствовал удовлетворение оттого, что подчиненный предугадал его приказ. По опыту знал, что навязанное решение всегда труднее выполнить, чем то, которое принято самостоятельно.
В коридоре раздались быстрые шаги: возвратился из командировки Долгирев.
Вошел он озабоченный, хмурый. Пожал руку, расстегнул шинель и устало опустился на диван.
— Как съездил?
— Нормально. Загнали Васищева в буруны. Два эскадрона оставили для патрульной службы. Побоится, не сунется.
— А что хмурый?
Председатель губчека махнул рукой и добавил:
— Русанова два дня назад под Моздоком видал. Говорили накоротке…
Долгирев встал и прошел к окну.
— Досталось нам… — Он забарабанил пальцами по стеклу. — За отсутствие инициативы, за слабые наступательные операции…
— А «Союз спасения России»? Не мы ли…
— Говорит, что это не заслуга, а всего лишь добросовестное выполнение обязанностей, которые возложила на нас партия.
Председатель чека обернулся, тонкими нервными пальцами потрогал жесткую щетину на щеках и задумчиво произнес:
— Да я и сам понимаю, что на прошлых успехах далеко не уедешь.
Бухбанд взглянул на него с удивлением, но председатель уже другим тоном спросил:
— Какие новости? Были еще листовки?
— Вот посмотри ориентировку. — Бухбанд подвинул ему бумагу.
Долгирев долго молчал, изучая предложения оперативного отдела. Бухбанд по выражению его лица пытался догадаться, со всем ли тот согласен, против чего будет возражать, и готовил аргументы.
— Пойдет, — наконец согласился председатель. — Добавь только один пункт. Русанов направляет нам в помощь своего чекиста. Будет работать негласно. Со дня на день должен быть в Пятигорске.
— Не надеется, что сами справимся?
— Не совсем так. Говорит, что у него есть интереснейшая связь. Ниточка тянется в «Штаб».
— Бело-зеленых? — удивленно воскликнул Бухбанд. — Который издает листовки?
— Тот самый.
— А подробности? Что тянешь? — нетерпеливо спросил Бухбанд.
— Сказал, что все подробности у этого товарища. Запомни: Степовой. В понедельник, среду и пятницу в двенадцать дня у второго источника. Перстень у него. На правой руке. Голова женщины. Вместо волос змеи. Называется почему-то медузой. Русанов так сказал…
— А, помню. Медуза Горгона. Из мифологии…
Долгирев с удивлением взглянул на Бухбанда.
— Вот-вот… Еще одно обстоятельство. Русанов строго меня предупредил, чтобы работал с ним лично руководитель операции. Чтоб берегли. Степовой выполняет задание Центра, у нас же…
Закончить он не успел. Дверь широко распахнулась. В кабинет без стука влетел запыхавшийся от быстрого бега Горлов. Лицо его было бледно.
— Акулов мертв!
* * *Ужин в столовой губчека уже заканчивался, когда Долгирев зашел туда получить свою порцию. Столовая стала для чекистов своеобразной комнатой отдыха, где велись жаркие споры в короткие минуты перерыва. Здесь всегда было чисто, уютно. Обычные для таких помещений кухонные запахи почти отсутствовали, от плиты не тянуло чадом. И причина тому — не мастерство пожилого повара: в кухонном котле уже который месяц не было ни жиринки. Даже для самого председателя было загадкой, как умудряется Лазарь Моисеевич накормить всех, как выкручивается, чтобы поддержать истощенных голодом сотрудников.
Сегодня на ужин была болтанка из крупы, сдобренная вареным луком. Долгирев, чтобы не мешать спорящим в углу чекистам, сел к ним спиной.
А спорили комендант губчека Веролюбов и следователь военсекции латыш Адитайс. «Опять схлестнулись», — добродушно подумал Долгирев.
Частые стычки по теоретическим вопросам между горячим, прямолинейным комендантом и спокойным, обходительным, но упрямым латышом ни для кого в чека не были новостью. Полная противоположность характеров не мешала, однако, спорщикам быть хорошими друзьями.
Но сейчас спорили не по теории классовой борьбы. Из реплик Гетманова Долгирев понял, что разговор идет о задержанном сегодня Яковом белом офицере. По заданию Бухбанда чекист производил обыск на квартире бывшего царского генерала и в комнате его дочери обнаружил боевой пистолет с полной обоймой. Девушка призналась, что это оружие ее жениха, который находится на излечении в соседнем госпитале и по вечерам навещает ее. Устроили засаду. При аресте офицер оказал сопротивление, о чем свидетельствовал огромный кровоподтек на левой щеке Гетманова. Веролюбов искренне возмущался «вежливостью» Якова, который так и не «всыпал этой контре». Адитайс доказывал, что к арестованному следует относиться в высшей степени корректно, внимательно, что сам арест уже есть насилие над личностью.
— Ну уж уволь! — протестовал Веролюбов, как всегда, опрятный, подтянутый и с белоснежным подворотничком на аккуратно заштопанной гимнастерке. — Лобызаться с этой сволочью я не намерен!
Он громко стукнул по столу железной кружкой.
— Ты эту контру у себя в кабинете видишь, когда она ласковая, тихая, за шкуру свою трясется. А я повидал их дела. Помнишь, наших из батальона бандиты взяли? Изрублены на куски, глаза выколоты, звезды на груди повырезаны! А животы вспороты и землей набиты… По ночам они мне снились! И чтобы я после всего этого пардоны для такой сволочи рассыпал?
— Напрасно ты сердишься, — мягко убеждал его Адитайс — Я говорю не о жестокости, а про излишнюю жестокость.
— Это политграмота! — упорствовал Веролюбов. — В жизни все иначе. Вопрос ребром: мы их или они нас…
Адитайс внезапно закашлялся, прижав ко рту мятый платок. Веролюбов выждал, когда кончится приступ, и сказал укоризненно:
— Вон до чего они тебя довели, а ты все на их защиту, ровно их нянька тебя тем же молоком кормила.
Адитайс посмотрел на него воспаленными глазами.
— При чем тут защита? Я одно хочу доказать: мы строим новый мир, боремся за справедливые отношения между людьми. В нас должны верить, а не запугивать нами взрослых и детей.
Продолжая спор на ходу, чекисты вышли из столовой. Воспользовавшись тем, что Долгирев остался один, повар налил кружку компота из сушеного щавеля (собственное изобретение!) и подсел к председателю губчека. Он любил эти минуты, когда суровый и строгий начальник на его глазах превращался в обычного, такого же, как все, измученного бессонницей и недоеданием человека, когда, согревшись горячей похлебкой, он словно оттаивал, рассказывал Лазарю Моисеевичу о счастливой будущей жизни, а иногда и советовался по небольшим житейским вопросам.
— Я что хочу сказать… — нерешительно начал повар, когда Долгирев поднял голову от миски. Он продумал разговор заранее (не зря сотрудники прозвали его «дипломатом»), умело уловил настроение предгубчека, но в последнюю минуту вдруг замялся, смутился под пристальным взглядом.
— Что же, Лазарь Моисеевич?
— Да вот… Комендант вчера говорил: много добра у бандитов отбили. Бараньи туши, говорят, есть. Может…
Взгляд Долгирева посуровел.
— Я не то, чтобы… — смутился опять повар. — Но знаете, дело ведь совсем неважнецкое. Работают ребята круглые сутки, а есть нечего. А Моносов Павел, знаете, сегодня опять один раз ел. И так который уже день! Свою порцию ребятишкам относит, а сам две недели как из госпиталя, после тяжелого ранения.
