Алексей Полянский - СВР. Из жизни разведчиков
Объехав Тюркеншанценпарк — здесь располагались земляные укрепления турецких войск, осадивших в XVII веке Вену, — свернул на Деблингергюртель — часть второго кольца, опоясавшего город по его окраинам, где когда-то высилась внешняя городская стена, и понесся по широкой магистрали.
В восемь пятьдесят я оставил машину на площади Гегаплац у бокового выхода из Восточного вокзала и направился в зал ожидания.
А вот и «Фред».
В просторном помещении я сразу заметил его высокую фигуру.
Рядом с ним расположились жена с маленьким мальчиком, который беспокойно крутил головой — слишком уж непривычная обстановка вокруг.
Но что это? Вокруг них возвышалась гора багажа — масса чемоданов и дорожных сумок, их была добрая дюжина. Проклятье!
Мы же договорились с «Фредом», что он захватит минимум вещей. Только самое необходимое и ценное. Ведь все это барахло наверняка не влезет в мой «опель-капитан». И наша возня с этим скарбом неизбежно привлечет внимание окружающих. А нам никак нельзя, чтобы на нас глазели и запоминали.
Ясное дело, я взбесился.
Но виду не подал.
И, ругая барахольщика на все лады, уже, конечно, изобразил на своей физиономии приятнейшую мину и с радостным восклицанием поспешил к путешествующему семейству. Чмокнул, по венскому обычаю, ручку у милостивой госпожи, полуобнял ее супруга, потрепал по голове малолетнего наследника.
Ни дать, ни взять родственник или добрый приятель, встречающий только что прибывших в столицу.
Я все же не утерпел, чтобы выразить «Фреду» свое неудовольствие и между двумя чарующими улыбками прошипел:
— Что же ты наделал? Теперь придется брать носильщика.
Как ни хотелось не привлекать к переезду «Фреда» лишних соглядатаев, волей-неволей пришлось смириться.
Не тащить же самим эту кучу чемоданов и сумок, сгибаясь под тяжестью, на глазах у публики. Да нам пришлось бы минимум дважды проделать такую неприятную процедуру.
Двое носильщиков быстро подогнали вместительную трехколесную тележку и через несколько минут до отказа набили вещами «опель-капитан».
«Хельга» с мальчиком сели рядом со мной на переднее сиденье, а ее супруг расположился на заднем, заваленный багажом.
Я нажал на стартер, двигатель натужно заурчал, и перегруженная машина медленно тронулась с места.
Мы медленно поехали по улице Принца Евгения в сторону центра.
Дорога шла под уклон, и мне приходилось притормаживать своего нетерпеливого «опель-капитана». На площади я повернул и стал подниматься по Реннвегштрассе, в обратном от центра направлении.
Это был давно отработанный мной маршрут, который как нельзя лучше подходил для проверки.
Резко свернув налево, я проехал переулок Штайнгассе и еще раз повернул налево.
Так я оказался на проспекте Ландштрассерхаупт-штрассе, потом спустился в центр города и, взяв правее, по Штубенрингу добрался до моста Аспернбрюкке через Дунайский канал. Отсюда до нашей виллы, где я решил разместить «Фреда» с семьей, оставалось минут пять езды.
Наше путешествие подходило к концу.
И это оказалось весьма кстати.
Мальчик, которого «Хельга» держала на коленях, все это время вел себя тихо, как будто проникся серьезностью момента. А тут беспокойно завозился и стал что-то шептать матери на ухо. Я уловил только «пи-пи» и понял, что маленькому нелегалу захотелось на горшок.
— Погоди, мое сокровище, потерпи чуть-чуть, — успокаивала сына «Хельга». — Сейчас приедем к дяде Францу (это, значит, ко мне), совсем немного осталось.
— Да-да, Карлхен, — подтвердил я, прибавляя газу, — мы уже почти дома. Смотри, видишь то дерево? Там повернем — и все.
Мальчик отвлекся от своих переживаний. А мне стало жаль бедного малыша, раннее детство которого было искалечено метаморфозами нелегального бытия.
Он начал говорить на чужом языке и не знал по-русски ни слова: родители со времени подготовки в советской зоне оккупации Германии выдавали себя за немцев и, естественно, должным образом вели себя при малыше.
Бесхитростный ребенок мог бы невзначай выдать их, если бы заметил что-нибудь иное в образе жизни, обиходе, привычках.
Это ли не трагедия: всю жизнь ежечасно, ежеминутно, да что там — ежесекундно лицедействовать перед собственным чадом. Воспитывать его в совсем ином духе, прививать ему другие идеалы и веру, заставлять почитать выдуманных по легенде-биографии предков. И все для того, чтобы вылепить из него законопослушного и богобоязненного гражданина чуждого ему государства. А что он будет переживать, когда окончится срок длительной нелегальной командировки родителей и все семейство вернется домой? Или если, не дай Бог, возникнет, угроза провала и они сбегут, сломя голову? Как он будет приспосабливаться к совсем иной жизни на родине, которая стала ему чужим и непонятным краем?
А ведь с сыном «Фреда» и «Хельги» случай далеко не единственный.
Начальство не препятствовало. Считалось, что нелегалы будут выглядеть в глазах окружающих более уважаемыми и солидными людьми, если у них есть дети. Значит, меньше возможностей для возникновения каких-либо сомнений, подозрений, зацепок, с чего обычно начинает контрразведка.
Что ж, может быть, это все правильно и целесообразно.
Но стоит ли калечить души детей ради того, чтобы их родители успешно выполняли секретную миссию, какими бы высокими целями она не оправдывалась?
Занятый этими мыслями, я повернул на тихую Беклинштрассе.
Двухэтажная вилла пряталась среди больших деревьев.
Начало октября выдалось по-летнему теплым. Листва чуть-чуть поредела и оставалась по-прежнему зеленой.
Мы подъехали к невысокому металлическому забору.
Я обогнул зеленую лужайку. У крыльца стояла «Магда», моя жена и верная помощница, десять лет делившая со мной частые горести и редкие радости шпионской службы. Передав ее заботам истомившегося мальчика и «Хельгу», мы с «Фредом» принялись в темпе разгружать «опель-капитан», чтобы его поклажа не мозолила любопытные глаза. Они могли быть везде, даже на этой тихой улочке.
Нелегальное семейство разместилось в двух спальных комнатах на втором этаже. Там была еще одна спальня, кабинет и ванная с туалетом. А на первом этаже, чтобы закончить беглое описание виллы, — холл, гостиная, столовая, кухня, кладовые, вторая ванная комната и туалет. В подвале — установка для водяного отопления и гараж на два автомобиля.
Едва я закончил хлопоты по устройству гостей, как подошел хозяин виллы «Чико», наш сотрудник, который с женой занимал трехкомнатный флигель.
Там в хитро замаскированном тайнике находилась быстродействующая рация, гордость отдела агентурно-оперативной связи Центра.
«Чико» обслуживал ее и выполнял обязанности шифровальщика.
— Срочная депеша, — сказал он и протянул он мне листок бумаги.
На этот раз радиограмма была заделана моим личным шифром.
К нему начальство прибегало редко, только когда речь шла о сверхсекретных делах.
Конечно же, это был ответ Центра на мое вчерашнее сообщение о «Фреде».
Оставив незадачливого нелегала, я удалился в кабинет и привычно расшифровал столбцы цифр.
«05 октября 1950 г. 09 час. 34 мин.
Сов. секретно Только лично
Согласны с вашими предложениями по переводу «Фреда» с семьей на конспиративную квартиру. Примите все меры по его безопасности. Подготовьте к отправке в Москву. Завтра за ними пришлем самолет на военный аэродром в Бадене. Вылет назначен на 14 часов по московскому времени. Командованию группы войск даны необходимые указания. Постарайтесь выяснить у «Фреда» возможную причину его провала. Пусть он основательно подготовится к подробному докладу по этому вопросу сразу по прибытии в Центр.
Урбан»
Я облегченно вздохнул.
Телеграмма поставила все на свои места.
Она, собственно, санкционировала то, что я уже сделал, еще не получив «добро» от начальства. Но в данной ситуации мне пришлось взять ответственность на себя. Я залез, как говорят у нас, «поперек батьки в пекло». И это могло кончиться для меня весьма плачевно.
Теперь же все в порядке.
Моя рука потянулась к зажигалке, чтобы сжечь шифровку. Но, подумав, я решил ознакомить «Фреда» с указаниями Центра. Это избавит меня от уговоров временно расстаться с частью вещей.
Ведь до Бадена отсюда по меньшей мере десятка три километров. Да еще город нужно пересечь из конца в конец. Это не короткий маршрут от Восточного вокзала до Пратера, когда можно было потерпеть неудобства в битком набитом вещами салоне автомобиля. Значит, нужно сбросить балласт: оставить половину чемоданов и сумок здесь, у меня.
А уж я найду возможность потом перебросить их в Москву.
Если я скажу об этом «Фреду», он заупрямится, будет артачиться. Ведь он, как я смог убедиться, одержимый барахольщик. Начнется торг, уговоры. А в итоге потратим драгоценное время на никчемную нервотрепку. А тут указание Центра, против него не попрешь.
