Андрей Кокорев - Повседневная жизнь Москвы. Очерки городского быта начала XX века
Сергей Петрович умолчал, что, ко всему прочему, на «дешёвках» покупательниц подстерегала еще одна опасность: в магазинной толчее вовсю орудовали карманники. Правда, и некоторые дамы (с виду весьма приличные!) во время распродаж забывали восьмую заповедь закона Божьего – «Не укради». Пользуясь суматохой, они не упускали возможности прибрать к рукам что-нибудь из товаров, благо замотанные приказчики не могли за всем уследить. В любом случае владельцам магазинов приходилось мириться с этими потерями – распродажи приносили колоссальные барыши и помогали сбыть в конце зимнего сезона весь лежалый товар.
«Распродажи – зло, распродажи редко бывают вынужденными, – писал один из фельетонистов. – По большей части распродажи устраивают с заранее обдуманным намерением: облапошить доверчивую публику». Однако попытки городской думы обуздать купцов с помощью введения правил, мелочно регламентировавших торговлю, поддержки не получали: «Создавать сложную систему борьбы с распродажами – почти то же, что палить из пушек по воробьям».
Обер-полицмейстер даже издал приказ, где признавалось, что «дешёвка» в неделю Святой Пасхи и две последующие... установлена обычаем». Поэтому он предписывал подчиненным ее «допускать беспрепятственно, с правом выставления в окнах магазинов объявлений на полотне с надписью „продажа по дешевым ценам“. Для продления сроков или проведения „дешёвки“ купцам следовало подавать прошение „на предмет получения особого разрешения“.
Печать ругала распродажи, высмеивала дамочек, бившихся у прилавков «аки львицы», доказывала, что на самом деле огромные скидки – всего лишь способ выманивания денег у доверчивых обывателей.
Тем не менее наступало время, и на страницах тех же газет становилось тесно от объявлений вроде призыва какого-нибудь «В. М. Болдакова и К°» воспользоваться небывалым случаем и купить «зонты шелковые, кружевные вместо 18 по 6 р.», а заодно «шарфы лионские и автомобильные за полцены». Не говоря уже о шелковых чулках «№ 501 по 3 р. 65 к. всех цветов» и ридикюлях (дамских сумочках) по «50, 60, 70 к. и 1 р.».
И никто уже не язвил над таким объяснением совершаемого благодеяния: «Кризис в торговле заставляет нас по необходимости продать массу скопившегося товара по не бывало дешевой цене, не считаясь с убытками».
Хроникерам оставалось только описывать увиденное: «Со вчерашнего дня началась традиционная „дешёвка“. Окна магазинов запестрели аршинными плакатами. Витрины и прилавки завалены горами разнообразного товара или вышедшего из моды, или несезонного; попадается и залежалый.
Крупные магазины Кузнецкого Моста, пассажей, Новых рядов полны дамами. «Остатки» раскупаются нарасхват, вещи с браком в суматохе окончательно доканываются. Розничные магазины крупных фабрикантов в пассажах часто не вмещают желающих, и публика извивается длинным «хвостом». В давке оперируют карманники, «дешёвка» для них время прибыльное.
На прилегающих улицах образовалось целое гуляние».
– Я вот прочитала в газете объявление, – робко заметила Анна Николаевна, – что на Мясницкой после пожара совсем дешево продаются всякие материи. Может, мне туда отправиться?
– Можете, если денег не жалко, – улыбнулся племянник очередному проявлению провинциальной наивности. Потом пояснил: – Этому приему коммерческой рекламы уже лет пятнадцать. Рассчитан он на тех, кого хлебом не корми, а дай купить что-нибудь по бросовой цене. Штука здесь простая. Скажем, у купца плохо идет товар и терпит он убытки. Вдруг в одночасье в соседней с его магазином пустующей квартире или мастерской вспыхивает пожар. Огонь, естественно, пожарные гасят, но при тушении товар портится. Страховое общество выплачивает пострадавшему компенсацию, а сам товар, уценив до минимума, продает тому же купцу. И он, уже имея в кармане страховую премию устраивает бойкую распродажу «по случаю пожара». В результате получается: с паршивой овцы не клок шерсти, а полторы шкуры.
– Да неужели в Москве вся торговля на обмане строится?
– Вся или не вся, а ухо надо держать востро, – сказал Данилов назидательно. – Особенно если покупаете в какой-нибудь лавке или в небольшом магазинчике. Лучше всего вам совсем не ходить в лавки на Старой площади, возле стены Китай-города. Там еще живы традиции старых торговых рядов. Молодцы-зазывалы накинутся на вас, заговорят, чуть ли не насильно затащат в лавку. А дальше купец с приказчиками такую кадриль вокруг вас завертят, что без покупки не уйдете. Когда же вырветесь на свободу, тут только и обнаружите, что с вас содрали втридорога, а всучили самое настоящее барахло, вроде пальто на пеньковой подкладке вместо ватной. Попробуете вещь вернуть, так они вам же скандал устроят.
К сказанному Сергеем Петровичем можно добавить, что «молодцов» со Старой площади во время Англо-бурской войны москвичи называли «оранжевыми бурами». От стояния целыми днями на морозе лица у всех были красными, и уж больно свирепо они набрасывались на каждого прохожего:
– Господин! Господин! К нам пожалуйте! У нас покупайте! Самый отборный товар-с!
– Не верьте, купец! Обманут!.. К нам пожалуйте – превосходный товар!..
– Мадам! К нам! Самый модный товар! Прямо из Парижа Костромской губернии! Не извольте сомневаться – суперфлю-с!
Если же обывателю удавалось прорваться сквозь «бурскую засаду», в спину ему неслись брань и насмешки.
Еще одним местом в Москве, где покупателя поджидали «звероподобные „молодцы“ с багровыми рожами», был Охотный Ряд. С незапамятных времен теснились здесь лавки, в которых была сосредоточена торговля мясом, битой птицей, дичью, овощами и фруктами.
«Груды зданий-клетушек, вытянутых в одну линию – всех цветов и стилей, – описывал их газетный репортер в начале XX века, – „живой анахронизм“. Если вы, человек неопытный, отправитесь покупать туда что-нибудь из живности, зелени или фруктов, – то, во-первых, вас обязательно надуют – вручат какую-нибудь гниль... Если же вы заметите это и будете протестовать – вас просто-напросто выругают!» В умении сквернословить обитатели Охотного Ряда нисколько не уступали, а может быть, и превосходили московских извозчиков. Недаром существовало понятие – «охотнорядский лексикон».
«Молодцы Охотного Ряда, – писала газета „Русское слово“, – это „чудище обло, озорно, стозевно и лаяй“, по выражению старинного русского бытописателя. Природный торс Геркулеса, стальной бицепс и в довершение всего природная свирепость краснокожего индейца, усугубляемая еще постоянным видом крови (большинство их мясники и живорезы!) – вот вам портрет охотнорядского молодца».
Откровенное недоумение и насмешку вызвала попытка мясников основать атлетическое общество – им бы не мышцы качать, а заняться чем-нибудь для развития ума. Впрочем, немереная сила охотнорядцев иногда находила «общественное» применение – когда они дружной толпой выходили бить «скубентов»[23], устраивавших революционные демонстрации.
Справедливости ради надо сказать, что в начале XX века торговля мясом была делом далеко не простым. Разумеется, в меньшей степени это относилось к холодному времени года, когда качество продукта поддерживала сама природа. А вот с наступлением тепла предотвратить порчу мяса можно было только с помощью ледников. Для них в самую стужу заготавливали лед на Москве-реке, а по весне развозили потребителям и набивали им специальные погреба.
Поздний приход холодов для мясной торговли мог означать подлинную катастрофу. Это было связано с технологией заготовок мяса в деревнях и селах. Крестьяне, чтобы зря не кормить домашнюю живность, кололи ее в ноябре, когда устанавливались морозы. Поросят, предназначенных для рождественской продажи, готовили на хранение весьма простым способом: извлекали внутренности, наливали в тушку воды и выставляли на мороз. Такие «консервы» прекрасно лежали до того момента, когда москвичи в канун Рождества в ажиотаже запасались традиционными деликатесами. Понятно, что из-за теплой погоды заготовленные поросята в массовом порядке, по выражению торговцев, начинали «отходить».
Впрочем, и в той ситуации находились ловкачи, умудрявшиеся из всеобщего несчастья получать прибыль. Они скупали у крестьян подпорченных поросят по 2—3 коп., окончательно размораживали их кипятком, выдерживали несколько часов в растворе селитры, снова замораживали и пускали в продажу. Обнаружить фальсификацию мог только опытный покупатель – кожа поросенка приобретала подозрительно-красный цвет, а на тушке не было следов крови. Каким такое мясо получалось на вкус после приготовления, лучше не вспоминать.
Существовал и свой способ улучшения кондиций «рождественского» гуся, если он был слишком тощим. Его бросали в кипяток, ждали, пока оттает и вода проникнет под кожу, а затем быстро замораживали. В результате чахлая птица приобретала вид хорошо откормленной.
