Андрей Ваджра - Путь зла. Запад: матрица глобальной гегемонии
Одновременно с этим Традиция несет в себе защитную функцию нации на духовно–психологическом уровне. Она блокирует деструктивное воздействие извне и в определенной мере подавляет те внутренние элементы традиционного общества, которые, развившись до гипертрофированных масштабов, способны его разрушить. Прежде всего Традиционализм противостоит всему тому, что несет в себе зародыш Универсализма. На данный момент наиболее агрессивным проявлением Универсализма на духовно–психологическом уровне является безудержное стремление к наживе, отражением которого в сфере ценностей стали деньги. Традиционализм (влюбой его форме) стремится максимально подавить страсть к наживе и развенчать представление о деньгах как сверхценности. Не зря движущей силой западных революций (являющихся по своей сути антитрадиционалистскими) — голландской, английской, французской, американской — был так называемый класс буржуазии, чья жизнь посвящена наживе. Без него воплощение европейской «свободы» было бы невозможно. Именно буржуа через своих идеологов почувствовали невероятно мощную по своей разрушительной силе идею абстрактной «свободы», за которой была скрыта конкретная неограниченная свобода обогащения. Но, разрушая социально–политическую организацию традиционного общества, сторонники «свободы» запустили механизм его полной аннигиляции. В первую очередь это коснулось культуры как таковой.
Духовно–психологическая особость каждого народа, которая может существовать лишь в рамках традиционной культуры, с трудом сочетается с посттрадиционной культурой Модерна и практически полностью противоречит Постмодерну, существующему лишь при условии этнокультурной недифференцированноети, к которой стремится глобализация. Таким образом, традиционная культура — это мощный духовно–психологический барьер на пути формирования глобального общества.
Именно поэтому для влиятельных мондиалистских кругов Запада, являющихся носителями идеологии глобализации, традиционная культура как западных, так и незападных народов является объектом разрушения. Без ликвидации культурного разнообразия народов, населяющих Землю, невозможно преобразовать человечество в некий гомогенно–унифицированный феномен. Поэтому для транснациональной олигархии, стремящейся объединить народы мира под своей властью, уничтожение традиционной культуры является не менее важной задачей, чем уничтожение традиционных социально–политических и экономических систем.
Без своей культуры любой народ не способен иметь особых духовно–психологических свойств и качеств, которые делают его коллективной индивидуальностью («синтетической личностью» по Достоевскому). Без своей, принадлежащей лишь ему культуры всякий народ теряет «Душу», как особую Идею собственного существования. Утратив ее, он превращается в массу, толпу, стадо, становится некой однородной антропологической субстанцией, получающей унизительную кличку «электорат».
Народ, который стал массой, лишен индивидуальной Судьбы, как некой внутреннеприсущей ему направленности, ведущей его во времени и пространстве от прошлого кбудущему. Он теряет способность формулировать смысл собственного бытия. Вместе с «Душой» и «Судьбой» народ теряет волю и силу к самоутверждению среди других народов, становясь пассивным объектом манипуляций, теряя интерес как к миру, так и к самому себе. Но именно это состояние, развернутое в мировом масштабе, и необходимо тем, кто хочет построить глобальную систему управления.
Отсюда и предельно отрицательное отношение к традиционной культуре, которое методично и целенаправленно внедряется всезнание народов, омассовляющихся через систему транснациональных СМИ, как одного из главных инструментов глобализации. В их интерпретации традиционная культура мягко, но навязчиво отождествляется с «религиозным экстремизмом», «мракобесием», «культурной отсталостью», «ксенофобией», «национальной нетерпимостью», отсутствием «свободы» и т.п. Под назойливый шум идеологических абстракций об «общечеловеческих ценностях» в сознание людей внедряется мысль о том, что их национальная (традиционная) культура — это духовно–психологический источник несвободы и перманентного насилия над личностью.
Именно поэтому на Западе общество модерн, пришедшее (в течение XVIII–XIX вв.) на смену традиционному, — это бегство от «несвободы» Традиции. Модерн является функциональным, рациональным, построенным на сугубо прагматических принципах, механизмом обеспечения «свободы». Он «освобождает» человека от «иррациональных предрассудков» Традиции.
Модерн — это антитрадиция, «негатив» Традиции. На начальной своей фазе развития он пытается радикально и революционно модернизировать Традицию, отвергая практически все то, что она культивирует, механически репродуцируя ее духовно–психологических и культурных антиподов. Модерн существует лишь как противопоставление традиционной культуре, а потому, по своей сути, он бесплоден. Вобрав в себя живую энергию Традиции, Модерн использует ее для имитации, подделки. В рамках завершающей фазы своего развития он уже манипулирует созданными традиционной культурой артефактами, собирая и консервируя их в виде музейных или выставочных экспонатов, предназначенных не для жизни, а для «культурного» потребления. В такой ситуации культура «живет» лишь в среде крайне узкого слоя рафинированной интеллигенции, которая ее «изучает». Накапливая знания о «наследии предков», она воспринимает как действительную ценность: богов, в которые ее народ уже не верит, литературу, которую он не читает, песни, которые он не поет, музыку, которую он не слушает, обычаи, которых он не придерживается, героев, которыми он не восхищается и т.д. При этом интеллигенция навязчиво призывает к «возражению национальной Традиции», не понимая, что законодательными актами, школьными программами и музейными выставками этого добиться невозможно, как невозможно вернуть жизнь в полуразложившееся тело.
Нередко главным признаком Модерна является смещение элементов культуры в политическую сферу, когда ее «развитием» и «сохранением» начинают заниматься государственные чиновники или партийные бонзы. Появление в структуре аппарата власти чего–то вроде «министерства культуры», является основным признаком того, что культура погибла.
Главной особенностью развитого Модерна является то, что он пытается выдать духовные и материальные руины, оставшиеся от погибшей Традиции за саму Традицию. В Модерне нет Стиля, а есть лишь стилизация, в нем нет жизни, а присутствует лишь ее имитация. Вся энергия Модерна уходит на то, чтобы из обломков разрушенной Традиции сделать декорации, на фоне которых можно было бы «играть» в Традицию. Модерн — это самообман и ложь, которую принимают в качестве правды, дабы скрыть от себя смерть Традиции.
Но Модерн — это лишь локальная катастрофа Традиции в отдельно взятом обществе. Он не является самодовлеющим, так как привязан к определенной национальной Традиции. Именно поэтому Модерн, условно говоря, имеет индивидуальность, так как отвергает не Традицию вообще, а Традицию определенного, конкретного народа, создавая, как было сказано, «негатив», отражающий ее особенности со знаком минус. Поэтому для глобализации, отрицающей Традицию как таковую, Модерн сыграл лишь роль подготовительного этапа ее разрушения, обеспечивающий переход к внетрадиционному состоянию человечества — Постмодерну.
Постмодерн — это тотальный Универсализм в духовно–психологической сфере. Универсализм — это пустота, прежде всего проявляющаяся в отсутствии выходящего за рамки физиологических потребностей Смысла (т.к. смысл порождает ценности, а ценности, в свою очередь, — императивы, отрицающие идею «абсолютной свободы»). Постмодерн — это хаос (отсутствие всякой структуры, дисгармония, инерция, распад), в котором все относительно, неопределенно, лишено целостности, упорядоченности и устойчивости.
Человек Постмодерна — экзистенциональная пустышка. Он существует вне всякого Смысла, в условиях тотальной дисгармонии. Человек Постмодерна — это изолированная монада «Я», бесцельно блуждающая среди флуктуирующей массы таких же пустых (нейтральных) «Я», неспособных обрести свой индивидуальный Смысл, а значит, и структурироваться в «Мы». Человек Постмодерна — это законченный нарцисс, знающий лишь пустоту все обессмыслющего одиночества.
