Карлхайнц Дешнер - Криминальная история христианства
Но как раз это не было делом стреляного воробья Августина, который любил с удовольствием рассматривать вещи из большого далека, который меньше всего видел (как Пелагий) человека обособленным индивидом, а — поглощенным чудовищной наследственной виной, «грехопадением», человечество — как massa peccati, поверившую змею, «скользкому зверю, искусному в окольных путях», павшую из-за Евы, «меньшей части человеческой пары», — все же, подобно другим учителям церкви, этот тоже унижает женщину. При этом Бог не только установил для прародителей свой запрет, хотя предвидел, «что они его переступят», но еще «больше по причине», — как чудовищным образом ведомо Августину (откуда? — этот вопрос ему можно задавать часто), «чтобы они не имели никакого оправдания, если бы он начал их наказывать». Соответствуй это даже строгой справедливости, — все человечество было бы предопределено для ада. Однако в великом милосердии для спасения избрано по меньшей мере меньшинство, масса же «совершенно по праву» отброшена «Бог, покрытый славой, возвышается в справедливости своей мести». Даже на стороне католиков признают, что Августин «мало постарался», чтобы подчеркнуть «действительно всеобщее благоволение Бога и по отношению к падшему человечеству» (Хендрикс).
Согласно doctor ecclesiae, мы испорчены от Адама, первородный грех переносится процессом размножения, практика крещения детей для отпущения грехов предполагает греховность уже грудных младенцев, благо человека зависит только от Божьей милости, воля без всякого этического значения «ошибочна», а ошибочное должно осудить «по правилам», естественно, — Бога (а это всегда означает — церкви). Однако таким образом человек превращается в марионетку, которая болтается на нитках Всевышнего, в обездушенную машину, которую направляет Бог, — как и куда он пожелает, в рай или в ад. Почему? «А потому, что он так захотел». Но почему он так захотел? «Человек, кто ты такой, чтобы призывать к ответу Бога?». Это, как и у Павла, последний вывод мудрости Августина, при этом он, с одной стороны, приобретает титул «доктор Милости», с другой, — вновь оказывается в близости к известным манихейским идеям.
Как и у донатизма, Августин вначале не находил недостатков у Пелагия, человека, который спорил с арианами и еще больше с манихейцами, был влиятельным, с высокими покровителями, как и Августин. Так что последний поначалу назвал удивительное послание-предостережение Пелагия «хорошо написанным и строгим по существу», а его самого называл «наш брат», «праведным», даже говорил, конечно, преувеличивая, о дружеских отношениях. Еще в 412 г, начиная свою критику, он обращается к Пелагию с глубоким уважением, еще в 413 г сам ему вежливо писал Очевидно, он пытался не подступать близко к другу очень богатого Пиниана, тем более что он, Августин, или же его община вызвали подозрение в дурных замыслах по поводу владений Пиниана. Однако же когда Деметрия, юная дочь Проби, одной из состоятельных семей Рима, постриглась в 414 г. в монахини и по этому поводу, среди других церковных авторов, подробные трактаты вместе с советами послали Иероним и Пелагий, Августин вновь вмешался. Он предостерег по поводу Пелагия и теперь выдал на гора — все более захваченный «causa gratiae»[218] своим учением о предопределении, которое Иисус не провозглашал, сам Августин в молодости не защищал, — против пелагиан за более чем полтора десятилетия, до 427 г, целую дюжину полемических сочинений.
Но еще до него (и Иеронима) личный ученик Африканца Оросий начал прямую атаку на Пелагия в своей «Liber apologeticus» (до невероятности, согласно Луфсу, пристрастной книге). Он первый называет Пелагия, которого и лично оскорбил, полным именем «еретик», в то время как тот говорит об Оросии, как о «юном человеке, которого мои враги натравили на меня». И после того как Целестий тоже поспешил из Африки на Восток, в Эфес (Малая Азия), Августин, послав Оросия, хлопотал о проклятии своим противникам и у иерусалимского епископа Иоанна. Тот, однако, обвинил в «ереси» Оросия и оставил Пелагия как правоверного в своей общине. Но св. Иероним, враждовавший с верховным пастырем Иерусалима (стр. 189 и след.), сочинил обстоятельный полемический труд «Dialogi contra Pelagianos», в котором оклеветал своего противника как грешника, высокомерного фарисея, «жирную собаку» и. тд. — как обычно, диалоги, расхваленные Августином как труд удивительной силы и красоты, достойной такой религии (В 416 г пелагиане сожгли монастырь Иеронима, его жизни грозила смертельная опасность). Точно так же перешли в атаку на Пелагия и Целестия одиозные, сосланные на Восток епископы Эрос из Арля и Лазарь из Аикса Правда, в декабре 415 г синод Диосполя (старой Лидды) в Палестине оправдал их от обвинений в заблуждении — «Лишь немногие, — писал Августин, — сведущи в законах Бога». Однако теперь — в следующем, 416 г — африканцы обвинили обоих друзей в ереси за отрицание крещения детей и молитвы — «истерично» (Чедвик) на двух соборах — в Карфагене и Милеве, равно как они оба были заклеймлены и папой Иннокентием I (402–417 гг.) в трех посланиях — «со всеми признаками «охоты на ведьм» (Браун) как «зачинщики совершенно гнусного и всеми нами целиком проклинаемого заблуждения» — решительный поворотный пункт в великом поповском споре. Одно послание Августин, ревностно агитировавший в другом месте, сочинил сам и приложил к нему для «святейшества», «кротости сердца» (suavitas mitissima cordis), «изобильному источнику» (largo fonti) еще и книгу Пелагия «о природе» вкупе со своим полемическим сочинением «De natura et gratia Dei»,[219] подчеркнув главные места для удобного чтения понтифика.
Папа Иннокентий I (с большой вероятностью, сын своего предшественника Анастасия I, в свою очередь бывшего отпрыском священника) перелистал «De natura», нашел тоже достаточно богохульного, однако воздержался от формального проклятия книги в целом. Ибо хотел он теперь быть расположенным к Пелагию или нет, однако побаивался сомкнутой фаланги африканцев, которые только что совместно с государством уничтожили донатистов. Великолепно, с холодным высокомерием, если даже не просто добропорядочно, римлянин выпутался из затруднительного положения в январе 417 г. в трех специальных посланиях. С одной стороны, он не окончательно отступился от Пелагия и Целестия, но — оставил за ними при отречении (обычное лекарство, обычный яд) возможность восстановления в церкви, во всех трех посланиях он принимает позу лечащего врача. С другой стороны, он не мешал африканцам, напротив, подтвердил их решения и осудил «ересь», так что Августин — папой, впрочем, полностью проигнорированный — в проповеди от 23 сентября 417 г вскричал «С делом покончено[220]» «Causa finita est, utinam aliquando finianur error!». Однако если даже и было покончено с заблуждением, — позднее изречение переделано в летучее «Roma locuta, causa finita».[221]
Но Августин ликовал слишком рано. Насколько сильно сидела «ересь» (распространившаяся в Южной Италии и Сицилии, Северной Африке, в Далмации, Испании, Галлии, Британии, на острове Родос, в Палестине, Константинополе, в Святом городе тож), обнаружилось уже три месяца спустя, после смерти Иннокентия I — 12 марта.
Ибо преемник Зосим (417–418 гг.) весьма дружелюбно принял Целестия, который — тем временем уже священник — приехал из Эфеса, чтобы самому проинформировать папу. Он подверг его суровому испытанию, услышал, что Целестий верит в необходимость крещения детей и полностью подчиняется приговору апостольского трона, велел просмотреть все акты и «не обнаружил» «ни тени сомнения» в верованиях «еретика». Объявил обвинения епископа Эроса и Лазаря (стр.427) ничтожными, обвинил африканский епископат в поспешности, небрежности и потребовал жесткой ревизии приговора. Вскоре после этого поступило также письмо Пелагия (адресованное еще Иннокентию) вместе с новой книгой, и Зосим нашел Пелагия, за которого к тому же усиленно хлопотал новый иерусалимский епископ Прайл, также стоящим выше подозрений, во всех важных вопросах — ортодоксальным, человеком высокого нравственного настроя и проникнутого уважением к папскому авторитету. Так папа во второй раз обратился к Африке «Если б вы, возлюбленные братья, могли присутствовать, — писал Зосима — Как глубоко был взволнован каждый из нас! Почти никто из присутствовавших не мог удержать слез, что человек столь истинной веры мог быть обвинен» Папа говорил о ложных свидетелях и поучал Августина «Это знак в высшей степени порядочных убеждений, в плохое очень тяжело поверить». Он критиковал «эти вопросы с подвохом и глуповатые дебаты», любопытство, необузданную речивость, злоупотребления «даже Священным писанием». «Даже выдающиеся мужи не свободны от этого». И он цитирует, со своей стороны, Библию «При многословии не миновать греха» (Притчи, 10, 19).
Короче, папа потребовал от африканцев полной реабилитации обоих. Но обвинители, страшно озадаченные, возмущенные, как ни в чем не бывало, продолжали интриги и подкупы. Говорят, что некоторым господам за счет бедных были подброшены деньги. А 80 нумидийских племенных жеребцов в ходе спора о помиловании поменяли конюшню от св. Алипия (праздник — 15 августа), епископа Фагасты, друга и ученика св. Августина, переехали персонально ко двору в Равенне, с ним африканцы уже входили в соглашение в борьбе против донатистов. А гофмаршал comes Валерий, заклятый враг «еретиков», читатель Августина, родственник крупного землевладельца в Гиппоне и более католик, чем папа, оказался услужливым по отношению к щедрым верховным пастырям. Они добились, как незадолго перед этим подавления донатистов, так теперь — пелагиан, отказав в свободной дискуссии и изгнав их епископов.
