Александр Карелин - Регистан где-то рядом (сборник)
После изнурительного и, казалось, нескончаемого пути по горным тропам, советского солдата привели в какой-то лагерь. Его завели в шахту, горизонтально углубленную в сопку, где по бокам за небольшими металлическими дверями с крохотными окошками были устроены ямы, втолкнули туда. Кромешная тьма словно поглотила его.
На следующий день Ишчанову забинтовали левую руку, переодели, привели в порядок и стали возить по крупному кишлаку, рассказывая и показывая, как хорошо живут люди. «А тот, кто преданно служит нашему делу, пользуется привилегиями, обеспечен всем!» Ишчанов понял, что душманы вновь начали его «обрабатывать», сменив в очередной раз «кнут на пряник». Ему предлагали служить у них инструктором, обещали богатую и сладкую жизнь, полагаясь, видимо, на то, что в нем «проснется» мусульманская кровь, и он соблазнится на посулы.
Но и эта затея не принесла успеха. Рузимбай вновь оказался в яме. Его почти каждый день водили на допросы, уговаривали, грозили, истязали.
Одно время пленного несколько дней не тревожили. Приносили сносную еду, давали пить. Однажды даже обработали раны. А вскоре отвели помыться, переодели в приличную одежду и повезли в кишлак. Подъехали к добротному дому, завели туда. Светлые и богато отделанные комнаты после темного зиндана были похожи на райский уголок.
– Этот дом – твой, – сказал бородатый, по-восточному одетый сопровождающий.
Затем по его сигналу в комнату ввели несколько юных красоток.
– Выбирай любую. Можешь даже взять себе в жены двух– трех, – улыбаясь, сказал бородач. – Коран разрешает.
Потом он достал из шкафа мешочек и высыпал на стол золотые украшения.
– Это тоже твое. Бери!
Рузимбай отрицательно покачал головой.
– Нет. Я хочу туда, где был раньше, домой, на Родину.
Его опять бросили в зиндан. Сказали: «Завтра будешь расстрелян».
Опустившись на землю, Ишчанов представил, что его завтра не станет… Ему, как никогда прежде, ярко вспомнились школьные годы, одноклассницы Джумагуль и Фарида, с которыми ходил вместе в школу. Сейчас он их видел как наяву, разговаривал с ними, смеялся. Спустя полгода после окончания школы Фарида стала его невестой.
Затем в его памяти возникла картина проводов в армию. Услышал слова матери: «Возвращайся скорее, сынок!» – «Я вернусь, как положено, мама!»
Часовой, ходивший по шахте, с любопытством наблюдал за странным поведением и разговором пленного.
Душман заглянул в дверное оконце зиндана, назвался Мамадом. Он работал когда-то в совместной советско-афганской автотранспортной компании и кое-как говорил по-русски. Перейдя на заговорческий шепот, молодой охранник сообщил, что «шурави» уже более двух месяцев ведут переговоры с главарем о его обмене. Приложив палец к губам, душман посоветовал спокойно ждать.
Новость яркой молнией ворвалась в его измученный мозг. Плен… С ужасным, унизительным положением Ишчанов не мог смириться с первого дня.
Рузимбай попросил воды. Посудина не пролезала в маленькое окошко. Тогда часовой отодвинул засов, открыл дверь и вошел к пленнику. Пока Ишчанов пил, тот принес коптилку. Двигался охранник спокойно, словно у себя дома. Присел. Разговорились. Беседа длилась час, полтора.
На прощание Мамад еще раз посоветовал не волноваться за жизнь, убивать его не станут.
Действительно, его не расстреляли ни на следующий, ни в последующий день. Оставалось только ждать. И он ждал. О побеге думать было нечего. Однажды, еще в первые недели он предпринял такую попытку. Его быстро поймали, избили, не кормили несколько дней.
7Летели за днями дни. И каждый час уносил частичку бытия. Почему-то эти слова чаще других приходили ему на память. Несмотря на то, что он уже знал о ведущихся за его спиной переговорах, в их счастливый успех он верил мало. В кино – это одно, а в жизни выходит совсем другое, считал он. И сколько предстоит еще здесь пробыть, ему не скажет никто.
Как-то к нему снова подошел Мамад и сказал, чтобы он был готов к переходу. Действительно, вскоре его повели куда-то. По ходу движения определил, что ведут на запад, к Кандагару. Чем ближе приближались к городу, тем осторожнее становился шаг его проводников. И вдруг впереди показались какие-то люди, завязалась яростная перестрелка между ними и его спутниками. Пока шла пальба, он думал: «Что же, выходит, все зазря? Зря он столько ждал этот день? Зря он столько тосковал, надеялся? Ну, не-ет, не выйдет!»
Не разбирая дороги, он побежал. Его сшибли. Завалили, он отбивался – не помогло. Так близка свобода – поманила и ушла. Что это – конец? Его блуждающий взгляд остановился на Мамаде.
«Шурави, ты можешь себе навредить, – сказал тот, не глядя ему в лицо. – Если они найдут тебя…» – Он не договорил. Те, кто устроил засаду, прочесывали местность.
Его спрятали в каком-то кишлаке. По отдельным репликам своих охранников Рузимбай понял, что завтра будет предпринята попытка обменять его на «большого и уважаемого в этих местах человека».
Духота. Ночь. Месяц ярким «блином» повис на небе. Ишчанов никак не мог уснуть. Сильно болела травмированная рука. Уже несколько дней, как кисть опухла и покраснела. Значит, рана нагноилась. Подумал об этом как-то лениво и безучастно. Уснул перед рассветом.
…Рано утром 17 июня его разбудили раньше обычного. Он наскоро сунул ноги в обрезанные кирзовые сапоги, брызнул пригоршню воды на лицо и сел в повидавший виды «мерседес». По бокам и сзади устроились рослые душманы с оружием наизготовку. Вскоре они были у цели – в кишлаке Гракалача. Сюда со всех близлежащих кишлаков собрались дехкане. Ждали представителя советского командования.
Ровно в девять утра к кишлаку подкатили три бронетранспортера с десантом на броне. Когда Рузимбай увидел запыленные, до боли знакомые лица советских солдат, у него закружилась от нахлынувших чувств голова.
Вскоре один из телохранителей подтолкнул Ишчанова: иди…
Солдат, не чувствуя ног, шагнул навстречу незнакомому советскому майору, силы оставили парня, и он свалился прямо на руки офицера.
– Док, – крикнул майор Тараборин, осторожно усаживая Рузимбая на землю.
Старший лейтенант Невский подбежал, на ходу расстегивая медицинскую сумку. Быстро набрал из ампулы лекарство, ввел потерявшему сознание солдату. Вскоре Ишчанов открыл глаза, жадно попил из протянутой фляги. Его подняли двое солдат, осторожно подвели к бронетранспортеру, помогли забраться внутрь.
Через несколько минут «бэтээры» стремительно покинули кишлак.
…Он стоял в тесном кольце из наших солдат и офицеров и не мог сдержать слез. Одет в длинную рубаху и шаровары грязно-зеленого цвета, на ногах кирзовые сапоги с обрезанными голенищами. В основном в этой одежде он провел в заточении долгих и страшных три месяца, каждый день из которых мог стать последним. Первым его желанием было, едва он ступил на территорию советского военного городка в пустыне, помыться, снять с себя ненавистную, с чужого плеча одежду.
Чистый и посвежевший, в новой солдатской форме, Ишчанов безропотно подчинился воле доктора – тот настаивал на осмотре его руки.
– Придется вскрывать. У тебя развилась флегмона, так можно и руку потерять. Я, конечно, обезболю место разреза, но все равно придется немного потерпеть, – Александр Невский внимательно посмотрел на солдата. – Начнем?
– Ничего, товарищ старший лейтенант. Я стерплю. И не такое еще пришлось пережить, – Рузимбай послушно лег на медицинские носилки, протягивая врачу красную и опухшую левую кисть. – А я вас сразу узнал. Вы ведь оперировали меня еще в прошлом году, достали пулю из ноги.
– То-то мне показалось твое лицо знакомым. Правда, ты сильно исхудал. Ничего, все страшное у тебя осталось позади. А впереди тебя ждет долгая и счастливая жизнь. Я в этом уверен.
Через пару часов краснозвездный вертолет уносил рядового Рузимбая Ишчанова на «Большую землю». После обследования в госпитале Кандагара Рузимбай улетит домой, в родной Ташкент, – срок его службы закончился два месяца назад…
Часть девятая
– Привет, Александр! Ты сильно занят? – замполит третьего батальона майор Пястолов заглянул в салон медицинского «УАЗика», в котором старший лейтенант Невский наводил порядок после окончания приема больных.
– Нет, могу прерваться. Что случилось?
– Ничего. Просто требуется твое участие. У нас сейчас гостит корреспондент из Москвы, из «Звездочки». Он едет в той колонне, что остановилась на ночлег. Они сейчас с Сан Санычем в бане. Комбат решил принять подполковника по высшему разряду. Все было нормально, но тут у московского гостя сильно голова разболелась, он думает, что давление поднялось. Пошли, померяешь ему давление, захвати и таблетки, уколы. Не знаю, что в таких случаях полагается. За одним и послушаешь его рассказы. Складно излагает о своей поездке. Ты ведь все интересовался перевалом Саланг. Вот и попросишь о нем рассказать.
