Петр Дерябин - «Личная гвардия» Сталина. Главное управление НКВД
Разумеется, наговор на эту парочку самых преданных лакеев диктатора был хорошо продуман. Однако Берия пошел на этот тщательно взвешенный риск, полагая, что душевное состояние Сталина близко к тому, в котором некогда пребывал Иван Грозный, и что подозрительность диктатора позволит ему (Берии) разлучить вождя с его самыми преданными псами.
Все вышло по-задуманному. Сталин, будучи сам великим лжецом и посему умевший моментально распознавать чужое вранье, потерял былое чутье. Он пришел в неописуемую ярость, обозвав Поскребышева «собутыльником Власика, продавшимся за пол-литра», а Власика — «пьяницей и дармоедом». Оба немедленно были уволены. Затем подозрительность Горца обернулась против главы медицинского управления Кремля профессора Петра Егорова и своего давнего личного терапевта Владимира Виноградова, которых он велел арестовать. Следующими жертвами сталинского гнева пали сотрудники его личной охраны, которых он также окрестил «дармоедами», а ее руководителей — Ракова, Розанова, Линько и Горышева — ликвидировал, завершив тем самым разрушение собственной службы безопасности, чем оказал Берии неоценимую услугу.
Власик, бывший преданнейший сторож дверей скромного некогда кабинета своего хозяина, был не просто уволен, но и исключен из рядов партии и отправлен в Свердловск — даже не начальником, а заместителем начальника исправительно-трудового лагеря.
Когда Власик уезжал на Урал, провожать его пришла целая группа офицеров. Среди них находился и Василий, сын Сталина, давний собутыльник Власика. Василий, как обычно, был пьян и, когда состав отошел от перрона, выкрикнул: «Они убьют его, они хотят убить его!». Под «ними» он подразумевал членов Политбюро, а под «ним» — своего отца.
Компания офицеров, которая вместе с Василием провожала Власика, была уволена сразу же по возвращении на свои рабочие места в здание на Лубянке.
С Поскребышевым обошлись менее сурово. Для начала его поместили под домашний арест на собственной даче в Подмосковье, под охраной людей Игнатьева и Берии.
В середине лета 1952 года Власик, который лишь немногим был младше своего хозяина и к тому времени стал совершеннейшей развалиной, тайком покинул Свердловск и отправился в Москву. Он предпринял попытку повидаться с Поскребышевым, однако охранявшие дачу сотрудники Берии не пустили его. Тогда Власик направился в Кремль, в надежде встретиться со Сталиным. И снова его прогнала охрана. Позже его забрали прямо у кремлевских ворот и отправили на Лубянку. Две недели спустя Власик скончался в ее стенах от «болезни».
Немного погодя после смерти Власика Поскребышева освободили из-под домашнего ареста и вернули в Кремль. Но это вовсе не означало, что Сталин смягчился или передумал. Своим возвращением Поскребышев был обязан тому единственному факту, что никто, кроме него, не обладал необходимой квалификацией, чтобы помочь диктатору подготовить назначенный на октябрь 1952 года XIX съезд партии и подобрать состав Политбюро.
Изгнание Власика и его заместителей вместе с ослаблением — благодаря стараниям Берии — власти и эффективности Охраны повлекло за собой последнюю при жизни Сталина реорганизацию личной службы безопасности. Весной 1952 года ГУО прекратило свое существование. Его заменили другой организацией — Управлением охраны. При этом ликвидировали Охрану № 1 и Охрану № 2, что фактически означало — теперь у Сталина не оставалось особой индивидуальной защиты, а только та, что была у других членов Политбюро и прочих партийных иерархов. После смещения Власика и его заместителей глава МГБ Игнатьев в течение нескольких месяцев лично исполнял обязанности начальника кастрированной Охраны. Позже эта выхолощенная Охрана получила собственного шефа, полковника госбезопасности Мартынова, который до того бессменно возглавлял службу охраны здания ЦК КПСС. Еще находясь при главной партийной резиденции, Мартынов близко познакомился с такими тузами второго плана, как Хрущев и Маленков. Именно по рекомендации последнего и, разумеется, с одобрения Берии Игнатьев и назначил Мартынова начальником того, что осталось от Охраны.
Сталин не стал возвращаться к услугам Поскребышева (которого к тому времени, должно быть, уже не переваривал), чтобы тот заново организовал его личную службу безопасности. Он также опасался полагаться на Мартынова и других начальников, возглавлявших Охрану к концу его правления. Вместо этого диктатор решил вернуться к испытанному варианту давних дней — к кремлевской комендатуре. Однако Грузин не доверился коменданту Кремля Спиридонову, справедливо полагая, что тот водит тесную дружбу с Маленковым и Берией. Вместо этого он вручил себя заботам его заместителя Косынкина. Умственными способностями Косынкин ненамного превосходил тупоголового Власика, зато настолько фанатично был предан Сталину, что едва не целовал следы его ног.
* * *В октябре 1952 года состоялся XIX съезд партии. Сталин все еще был в состоянии держать под контролем и его, и переизбранное Политбюро, влив в этот орган свежую кровь. Он справлялся со всеми проблемами, невзирая на плохое здоровье, ослабление умственных способностей и допущенную ошибку, позволившую фактически распустить Охрану, потому что, выражаясь фигурально, по-прежнему на целую голову возвышался над своими подчиненными, которые осмеливались лишь на не более чем молчаливое недовольство за его спиной.
Вскоре после съезда последнее детище Сталина, «заговор врачей», с помощью которого он намеревался раз и навсегда вычистить ряды своих приспешников, было доведено до совершенства. Рядовой состав Охраны, не посвященный, естественно, в суть фабрикации, лишь догадывался, что аресты медицинского персонала Кремля являлись только видимой частью айсберга. В отличие от них Берия и Маленков через Игнатьева знали об этом деле все и были не на шутку встревожены. Особое беспокойство вызвал тот факт, что фамилии Берии и Маленкова отсутствовали в списках партийных иерархов, которые, согласно следствию, должны были быть «отравлены» «врачами-вредителями». Это означало, что Сталин исключил их из ближайшего окружения и теперь они находились в смертельной опасности.
В январе 1953 года «дело врачей», больше года находившееся в производстве, наконец-то было завершено и о нем раструбили по всему миру. Одни сочли его за тонко замаскированный удар по Израилю; другие — за прелюдию к волне антисемитизма в государствах — сателлитах Советского Союза, и лишь некоторые из западных обозревателей сделали правильное предположение, разглядев в нем пролог к очередной сталинской чистке.
Сразу после объявления о «заговоре врачей» произошло относительно незначительное, но достаточно символичное событие. Бывший начальник охраны Жданова, находившийся в Москве в своего рода отставке, под тщательным надзором (тот, что назвал Тимашук «чокнутой бабой»), неожиданно исчез из столицы. Через несколько недель интенсивного розыска, проведенного людьми Рюмина, его обнаружили в Сталинграде и принудительным порядком вернули в Москву, прямо на Лубянку. То, как заткнули рот одному из немногих честных людей, имевших отношение к «ленинградскому делу», не прошло мимо внимания сталинских приспешников и усилило их тревогу.
Аккомпанемент подконтрольной советской прессы вскоре прояснил суть одного из аспектов «заговора врачей». Средства массовой информации в первую очередь атаковали госбезопасность, якобы проморгавшую «заговор». Конкретные имена не назывались, но даже люмпен-пролетариям стало ясно, что Берия вместе со своими соратниками оказались в страшной опасности, поскольку это они руководили органами госбезопасности, когда врачи задумывали свое «вредительство».
В результате двойного предупреждения — невключение в список подлежащих «отравлению», а также атаки прессы на госбезопасность — Берия произвел последнюю в эпоху Сталина реорганизацию Охраны. Маскируясь под чисто административные меры, Берия окончательно перевел оперотдел, агентов в штатском и комендатуру Кремля из подчинения Охране под начало МГБ.
Во главе Охраны он вместо Мартынова поставил игнатьевского полковника Николая Новика, опытного контрразведчика.
Практически единственным значительным шагом, предпринятым Новиком за его относительно краткое пребывание на новом посту, явилась отправка группы офицеров в Китай для ареста российского доктора, лечившего Мао Цзэдуна. Этот несчастный обвинялся не только в причастности к «заговору врачей», но и в попытке отравить самого китайского лидера.
Если не считать развязанной в прессе кампании против врачей и оплошавшей госбезопасности, над Кремлем и всей страной в течение месяца, последовавшего после объявления о заговоре, наступило что-то вроде затишья перед бурей. Затем, 17 февраля 1953 года, поступило сообщение, что генерал Косынкин, заместитель коменданта Кремля и единственный из оставшихся высших чинов Охраны, которому Сталин мог доверять, внезапно скончался от «сердечного приступа». В тот же самый день в высшем командовании армии произошли более чем серьезные перемены. Генерала Штеменко, занимавшего пост начальника штаба Вооруженных Сил Советского Союза, сменил маршал Василий Соколовский. Во время войны Штеменко, бывший тогда начальником оперативного отдела Генерального штаба, работал в непосредственном контакте со Сталиным, и диктатор не только полностью доверял ему, но и искренне был привязан к этому генералу. Смещение Штеменко имело чрезвычайно важное значение для тандема Берия-Маленков, а особенно для их прихвостня Булганина, также не включенного в списки «жертв отравления». Одновременно с заменой Штеменко на Соколовского из Генерального штаба убрали людей Охраны, заменив их офицерами армейской контрразведки.
