Евгений Горбунов - Схватка с черным драконом. Тайная война на Дальнем Востоке
– То есть использовать их же оружие?
– Да, тем более что такая «крыша» обеспечивала безопасность резидента и, конечно, способствовала его успешной работе особенно вначале, когда опыта почти не было.
– Но ведь соответствующие полицейские службы держали под пристальным наблюдением всех наших крупных дипломатических работников. Фигура вице-консула не осталась бы без внимания. Выражаясь языком современных детективных романов, Вы были под колпаком.
– Ну, здесь многое зависело от резидента. Если бы он не смог выбраться из-под колпака полицейской слежки, то ему вряд ли стоило приезжать на разведывательную работу в другую страну. Конечно, вначале не всегда удавалось уходить из-под наблюдения. Но опыт постепенно накапливался, да и китайская полиция по своей профессиональной подготовке находилась на более низком уровне, чем полиции европейских государств. Так что все постепенно наладилось.
– Всегда ли резидент имел дипломатическую «крышу»?
– Конечно, нет. Один из наших крупных разведчиков, кстати, в начале 1920-х тоже работавший в Китае, Христофор Салнынь, никогда не пользовался дипломатическим прикрытием. Были и другие разведчики, которые, будучи резидентами в течение многих лет, всегда находились на нелегальном положении. Здесь многое зависело от индивидуальных особенностей разведчика, его опыта, характера, вкусов, желаний. «Старик» не действовал по шаблону, а всегда учитывал все, прежде чем определял форму деятельности резидента.
Сухоруков был откомандирован в Наркоминдел. После оформления всех документов – дальняя дорога. Транссибирским экспрессом до Харбина и далее до Мукдена. И началась работа легального резидента военной разведки. Конечно, вначале помогали и подсказывали более опытные сотрудники консульства. Постепенно освоился с обстановкой, вошел в ритм работы. Берзин не торопил, давал возможность набраться опыта и разведывательных знаний. Постепенно работа пошла. Но в начале 1925 года начались неприятности, и не от китайской полиции или контрразведки, а от своих. Угроза провала появилась оттуда, откуда ее никто не ждал ни в Москве, ни в Мукдене.
Известный в свое время журнал «Огонек» начал издаваться в 1924 году. Журнал быстро завоевал популярность, его выписывали и читали в разных странах. И в одном из номеров журнала в конце 1924 года был помещен отлично выполненный снимок выпускников Военной академии и ее восточного отделения. На отделении готовили высококвалифицированных работников для военно-дипломатической, то есть разведывательной работы в странах Востока. После окончания отделения выпускники распределялись между Разведупром, ОГПУ и Коминтерном и назначались за рубеж, конечно, не на рядовую разведывательную работу.
В феврале 1925 года Берзин получил письмо от Харбинского резидента Разведупра. В письме было и несколько строк, посвященных огоньковской фотографии. «Из Шанхая в свое время прибыл сюда иллюстрированный журнал „Огонек“, где сфотографирован последний выпуск Военной академии и восточного отдела. Прекрасный снимок. Особенно, как назло, хорошо вышли восточники. Тов. Муклевичу не мешало бы охладить пыл и страсть к фотографированию окончивших Восточный отдел. На опыте приходится убеждаться, что этим мы очень помогаем противнику расшифровывать приезжающих сюда на работу наших товарищей».
Берзин сразу же оценил опасность для зарубежной работы Разведупра, связанную с подобными публикациями в популярных журналах. 10 февраля он подписал письмо первому заместителю наркома И. С. Уншлихту, который непосредственно руководил работой Разведупра. Сообщая Уншлихту выписку из письма харбинского резидента, Берзин просил дать соответствующее распоряжение начальнику Военной академии воздержаться от помещения фотографий слушателей, особенно Восточного отдела, в легальных изданиях. Он хорошо понимал, что все наши открытые органы печати находятся под контролем разведок и контрразведок крупнейших стран мира и что подобные публикации фотографий недопустимы. Если такая практика будет продолжаться, писал он в письме, то «использование слушателей Восточного отдела на секретной зарубежной работе станет почти невозможным».
14 февраля комиссару Военной академии Р. Муклевичу было отправлено письмо, подписанное Уншлихтом, с запрещением помещать в газетах и журналах снимки слушателей Военной академии, и в первую очередь Восточного отдела. Для сведения Муклевича, хотя он и сам хорошо об этом знал, сообщалось: «Часть слушателей Восточного отдела попадает на нелегальную и конспиративную работу в страны Востока, ввиду чего неизбежны случаи расшифрования неофициальных зарубежных работников».
Для Сухорукова, а именно фотография его выпуска была помещена в «Огоньке», все закончилось благополучно. Но в этом выпуске было 32 человека. 10 человек поступили в распоряжение Разведупра, три человека были отданы отделу международных связей Коминтерна, несколько человек ушло в ОГПУ. Повлияла ли публикация в «Огоньке» на их судьбу? Был ли кто-либо расшифрован иностранными контрразведками по этой фотографии? Сейчас об этом можно только гадать.
Сухоруков продолжал успешно работать резидентом, расширяя агентурную сеть в южной Маньчжурии и получая ценную информацию о частях Квантунской армии. Донесения отправлялись в Москву, а их копии – в советское посольство в Пекине – военному атташе. Его разведывательная работа продолжалась до весны 1927 года. После налета китайской полиции на советское посольство в Пекине 6 апреля были захвачены многочисленные документы военного атташата, в том числе и донесения Сухорукова. Его фамилия стала известна китайской полиции. На волне антисоветской истерии его дипломатический паспорт не мог уже служить гарантией безопасности. Летом 1927 года в Китае арестовывали и бросали в тюрьму советских дипломатов невзирая на дипломатический иммунитет.
Резидент был полностью расшифрован, и это хорошо поняли в Москве. Как только в Разведупре стало известно о пекинском налете, Сухорукову была отправлена шифрованная радиограмма с приказом: немедленно исчезнуть из Мукдена. Основной путь ухода: поездом до советской границы был опасен. Китайская полиция проводила повальную проверку документов во всех поездах, следовавших в Советский Союз. Резидента могли опознать (его фотографии в китайской полиции имелись), арестовать и ссадить с поезда на любой станции. Поэтому, как вспоминал потом Сухоруков, он избрал другой путь ухода. Поездом до Квантунского полуострова, находившегося под юрисдикцией Японии, и порта Дальний. А оттуда пассажирским пароходом в Японию, где его дипломатический паспорт гарантировал полную безопасность. Из Японии обычным пассажирским рейсом до Владивостока. После того как страсти, вызванные пекинским налетом улеглись, другой резидент прибыл в Мукден, принял созданную Сухоруковым агентурную сеть и продолжил работу.
К 1925 году в Маньчжурии уже было создано несколько резидентур военной и политической разведок. В Харбине были две резидентуры: Иностранного отдела ОГПУ и Разведупра. Создавалась Мукденская резидентура под руководством Сухорукова. Были, очевидно, легальные и нелегальные резидентуры наших разведок и в других крупных городах этого региона, о которых пока еще ничего не известно. В Москве решили скоординировать деятельность всех резидентур в Маньчжурии и направить туда опытного специалиста, имевшего достаточно большой опыт работы в разведке. По воспоминаниям Сухорукова, таким координатором разведки в Маньчжурии был назначен в начале 1925 года Арвид Янович Зейбот.
Об этом человеке до сих пор ничего не известно. С весны 1921-го до марта 1924 года он возглавлял военную разведку, и именно его сменил Ян Берзин, возглавив на 11 лет стратегическую разведку РККА. Поэтому стоит сказать об этом человеке несколько слов.
Как и его предшественник на посту начальника военной разведки Ян Ленцман, Арвид Зейбот тоже латыш. Но значительно моложе – родился в 1894 году. Кончил гимназию и физико-математический факультет Петербургского университета. По профессии математик-статистик. В царской армии не служил. В партии с 1913 года. В Красной Армии с марта 1919-го по мобилизации ЦК компартии Латвии. И сразу же высокая должность – помощник начальника политотдела 15-й армии. Затем несколько месяцев был начальником политотдела этой же армии и секретарем заграничного бюро компартии Латвии. В августе 1920-го переведен в Москву и сразу же назначен помощником Ленцмана. Чем руководствовались при этом назначении? Военного образования не было – даже ускоренного курса военного училища не имел. Боевого опыта тоже не было. На вопрос анкеты об участии в военных действиях красноречивый ответ: «В сражениях не участвовал. Так при отступлении из Риги немного приходилось». Человека в 27 лет без военного образования и боевого опыта, с сугубо мирной профессией – в заместители, а потом в апреле 1921-го – в начальники военной разведки огромного государства!
