Иван Колышкин - В глубинах полярных морей
Однако первый поход не принес «катюше» успеха. Уткин настойчиво искал вражеские корабли, несколько раз стрелял по ним торпедами, но попаданий не достиг. С тем большим нетерпением ожидали подводники второго боевого похода. Лодка вышла в море 7 сентября. На борту ее находился Гаджиев.
Через пять дней, патрулируя милях в пяти от входа в Сюльте-фиорд, Уткин увидел в перископ пассажирское судно. Оно шло полным ходом, прижимаясь к берегу. Стрелять с такой дистанции торпедами было бесполезно.
— Вот он локоть, да поди укуси, — огорченно буркнул Уткин, уступая место у перископа Гаджиеву. В глазах Керима мелькнули вдруг веселые искорки:
— А ты всплывай, командир, всплывай! Догоним его — и дадим прикурить. Тогда кусай локоть сколько душе угодно!
Уткин понял. Это ж было отличное решение! Надводный ход у «катюши» достаточно велик, чтобы нагнать транспорт. А на палубе у нее двухорудийная 100-миллиметровая батарея, причем пушки эти получше, чем у эсминцев-«новиков»[4]. Транспорт, если он и вооружен, то наверняка менее сильной артиллерией. Риск получить от нее повреждения, которые помешают потом лодке погружаться, невелик. Да и преимущество в бою будет на стороне напавших первыми и внезапно. Немцы, используя этот прием, потопили немало английских судов в прошлую войну да и в начале нынешней…
Все это Уткин знал твердо, как и положено знать грамотному командиру-подводнику. Поэтому слова комдива не вызвали у него долгих размышлений, а тут же отлились в нужные команды:
— Приготовиться к всплытию! Артрасчет в центральный пост!
В центральный пост вбежал лейтенант Зармаир Арванов, командир БЧ-2–3 — минно-артиллерийской боевой части. За ним протискивались комендоры.
Лодка стремительно всплыла на поверхность. Быстро выскочили наверх комендоры и бросились к орудиям. С пушек сняты дульные пробки, установлены прицелы. И управляющий огнем Арванов, заглядывая в таблицу, выкрикивает нараспев долгие, как притча, слова артиллерийских команд:
— Правый борт тридцать! По транспорту… Фугасным… Прицел сорок… Орудия зарядить… Поставить на залп. Залп!
Лодка шла полным ходом на пересечку курса транспорту. Первый залп пошел кабельтовых с сорока. Белые столбы всплесков поднялись перед судном и медленно, словно нехотя, оседали. А воздух уже буравила новая пара снарядов. После четвертого залпа всплесков не появилось, зато палуба судна окуталась дымом разрывов. Арванов перешел на поражение.
Снаряды хорошо ложились в цель. Горящее судно повернуло к берегу — вероятно, хотело выброситься на мель. Но снаряды продолжали настигать транспорт, и он начал погружаться кормой.
— Самолет справа сто двадцать! — раздался тревожный возглас сигнальщика, не прекращавшего наблюдать в своем секторе.
— Дробь! — скомандовал Арванов, прекращая огонь. Палуба опустела. В момент погружения командир увидел, что транспорт скрывается в воде.
Самолет сбросил на лодку две бомбы. Но она уже успела погрузиться на глубину, достаточную для того, чтобы это не причинило ей вреда. Через пятнадцать минут все услышали протяжный грохот. Причина его могла быть одна: у транспорта взорвались котлы. А через пять минут, всплыв под перископ, Гаджиев и Уткин убедились, что неприятельского судна больше не существует.
Командир БЧ-2–3 Арванов был, конечно, героем дня. Не в пример иным своим коллегам, которые отлично знали главное для лодок торпедное оружие, а артиллерией — этим «богом войны» надводных кораблей — владели постольку поскольку, он показал себя толковым управляющим огнем: расторопным, выдержанным и точным. Его заслуга и в безотказной работе материальной части орудий, и в слаженных действиях артиллерийских расчетов. Это лишний раз подтверждает: каждый морской командир должен одинаково умело владеть всем оружием, находящимся в его распоряжении. Даже если это оружие и не главное, отношение к нему не может быть «второстепенным». На войне возможно всякое. И за пренебрежение какой-то частью своих обязанностей легко поплатиться головой.
На обратном пути, при подходе к Екатерининской гавани, Арванов предложил Гаджиеву:
— Товарищ командир дивизиона, разрешите в бухте отсалютовать в честь одержанной победы.
Керим на минуту задумался, потом улыбнулся:
— Добро, действуйте.
Затея с выстрелом понравилась всем. Одобрил ее и командующий флотом. С тех пор, возвращаясь из похода, лодки громогласно возвещали на всю главную базу о том, сколько ими одержано побед. Каждый выстрел означал одно потопленное судно. Обычай этот вскоре распространился за пределы бригады: он пришелся по вкусу и морякам надводных кораблей, и морским летчикам, которые возвещали о своих победах пулеметными очередями.
Для нас, подводников, сентябрьский поход «К-2» имел особое значение. За три месяца войны это был первый случай артиллерийской атаки неприятельского судна подводной лодкой. Не имели такого опыта ни черноморцы, ни балтийцы. Конечно, мы учились использовать артиллерию подводных кораблей и по морским и по воздушным целям — ведь не зря же на лодках стояли пушки. Но насколько эффективным может оказаться артиллерийский бой — об этом лишь строили предположения. Магомед Гаджиев первым среди нас показал пример тактически обоснованного применения лодочной артиллерии. Что ж, командирам подводных крейсеров этот пример пойдет на пользу.
Побеждает коллектив
«Наша старушка» — так называет экипаж «Д-3» свою лодку с оттенком ласкового уважения. И правда, у нас на флоте нет подводного корабля старше ее.
«Старушка» славится своей командой. Здесь многие моряки коммунисты. Настоящее украшение экипажа, его крепчайшее ядро — сверхсрочники. Старшина торпедной группы, бессменный парторг лодки мичман Анашенков, например, плавал на «декабристах» еще на Балтике. С ними он и пришел на Север в 33-м году. Под стать ему и боцман Нещерет, и старшины групп Бибиков, Туголуков. Как-то они подсчитали, что за время службы пробыли в море в общей сложности по три года каждый.
Такие люди сильны не только виртуозным знанием своего дела. Каждый из них — и учитель, и воспитатель молодых моряков, и живой носитель лучших корабельных традиций. А воспитанию молодежи здесь издавна уделяют очень много внимания. Краснофлотцам, прибывающим из учебного отряда, сразу же стараются привить любовь к кораблю. Каждого в обязательном порядке знакомят с книгой «История нашей лодки». Здесь кроме биографии корабля, знаменательных дат из его жизни записана и такая памятка для новичков:
«Нам предстоит вместе совершить немало походов. Северные моря закалят тебя. Здесь ты можешь стать отличным подводником. Твои близкие — отец, мать, братья, сестры, твоя любимая — будут гордиться тобой. Флаг нашего корабля — это боевое знамя, дарованное Родиной. Под этим флагом, в каких бы водах ни находилась наша лодка, она — островок нашей Родины для тебя, частица великой Страны Советов… Когда пробьет час боевой тревоги, наша «Д-3» пойдет в атаку на врага. У нашей партии учимся мы бороться и побеждать, мы, молодые силы трудового советского народа. И мы победим…»
В войну экипаж «Д-3» вошел сплаванным, закаленным, испытанным в штормах. Приятно находиться с такими людьми в море. И снова с хорошим чувством иду я на эту лодку, чтобы принять участие во втором ее боевом походе. В это плавание идет и начальник политотдела бригады полковой комиссар Алексей Байков.
В 16 часов 22 сентября из штаба флота мы получили «добро» на выход в море. На пирсе много провожающих. Нам желают боевых успехов и благополучного прибытия домой. Возвращаться нам не скоро — почти через месяц.
Швартовы отданы. Лодка отходит от пирса. Мы стоим на мостике, провожая глазами Екатерининскую гавань. А внизу военком корабля Ефим Гусаров обходит отсеки.
На первый взгляд Гусаров производит странное впечатление. Угрюмый, хмурый, с сердито насупленными бровями, он словно всегда чем-то недоволен. Ну какой, кажется, это политработник — от него люди за версту держаться будут. Но ведь бывает такое — на самом деле это добрейшей души человек, и к бойцам он относится с грубоватой, но всеми ощутимой любовью. Краснофлотцев не отпугивает его внешность: они хорошо знают характер своего комиссара. Он ведь третий год плавает на «декабристе».
С выходом из залива объявлена готовность номер два. Моряки собрались на политинформацию. Гусаров рассказывает о положении на фронтах, об обстановке на Севере и о задачах, поставленных перед лодкой в этом походе. По двум последним пунктам все в общем-то известно и ясно. А вот первый вызывает щемящее чувство тревоги. К тому, что положение на фронтах очень тяжелое и наши все еще ведут оборонительные бои, как-то внутренне притерпелись, привыкли, что ли. Утешает все-таки, что враг несет большие потери и наступление его рано или поздно должно выдохнуться. Но вот то, что немцы уже находятся на подступах к Москве, это наводит на тягостные раздумья. Хоть говорить об этом нельзя: могут воспринять как пораженческие настроения — люди нет-нет да и подумывают: неужели, как в 1812 году, придется оставить столицу?!
