Великая огнестрельная революция - Пенской Виталий Викторович

Виталий Викторович Пенской

Великая огнестрельная революция

Введение

В 1937 г. английский военный историк сэр Ч. Оман в своем ставшем классическим труде «История военного искусства в XVI столетии» заявил, что «шестнадцатый век – самый неинтересный период в европейской военной истории»¹. И на первый взгляд так оно и было. Разве можно сравнить войны XVI столетия с Тридцатилетней войной, Великой Северной войной, войной за Испанское наследство, войнами Фридриха II и тем более наполеоновскими войнами? Однако справедливо ли такое высказывание маститого историка, не поторопился ли он со столь жесткой оценкой состояния военного искусства XVI в.?

Не прошло и двух десятилетий, как другой британский историк, М. Робертс, дал ответ на этот вопрос. Он предложил взглянуть на военную историю XVI в. под иным углом зрения. Пусть, писал Робертс, в военной истории XVI в. как будто и не было ярких страниц, но если рассматривать ее не как историю битв и сражений, а как историю развития военного дела, то все будет выглядеть совершенно иначе.

Суть его концепции, впервые озвученной в 1955 г., а затем изложенной в отдельной статье, можно изложить в следующих словах: на исходе Средневековья, между 1560 и 1660 гг., в военном деле Европы произошли очень важные изменения, которые нельзя не назвать военной революцией («Military revolution», для удобства мы будем ее именовать Великой пороховой революцией). По мнению историка, «…эта революция, когда она завершилась, оказала глубокое влияние на общий генеральный курс европейской истории. Это событие стало своего рода водоразделом между средневековым миром и миром современным»². Анализируя сущность произошедших в военном деле Западной Европы перемен, М. Робертс указывал, что этот переворот, свершившийся между 1560 и 1660 гг., по существу, «…являлся еще одной попыткой разрешить постоянную проблему тактики – как соединить метательное оружие и рукопашную схватку, как объединить ударную мощь, подвижность и защитную силу». В конечном итоге он привел к рождению новой, линейной тактики³. Изменения в тактике повлекли за собой рост требований к дисциплине и качеству обучения солдат и офицеров. «Армия, – отмечал Робертс, – перестала быть швейцарской грубой массой или средневековым обществом агрессивных одиночек-профессионалов; она стала хорошо устроенным организмом, каждая часть которого повиновалась импульсам, спускавшимся сверху…»⁴ Это, в свою очередь, привело к тому, что прежние наемные армии, «покупаемые» на время кампании, были заменены армиями постоянными. Характер войны изменился – ее ведение было монополизировано государством: «Теперь только государство могло мобилизовать необходимые административные, технические и финансовые ресурсы, требуемые для крупномасштабных военных действий. И государство было заинтересовано, чтобы сделать войну собственной монополией…» Монополизация права ведения войны государством выразилась прежде всего в появлении «…новых административных методов и стандартов; новой администрации, с самого начала королевской, централизованной…»⁵.

Изменившийся характер войн, продолжал Робертс, способствовал резкому возрастанию военных расходов. Пытаясь разрешить эту проблему, на первых порах монархи Европы были вынуждены влезать в долги, девальвировать монету, прибегать к взиманию экстраординарных налогов и, что самое главное, так или иначе стремиться освободиться от какой-либо зависимости от сословно-представительных учреждений в финансовых вопросах. В каком-то смысле они нашли понимание у самого общества, которое согласилось пожертвовать прежними средневековыми «вольностями» в обмен на безопасность, предоставляемую постоянной армией, находившейся под жестким контролем сильной королевской власти⁶.

Но и это еще не все. Английский историк предположил, что внедрение в военную практику Европы на исходе Средневековья огнестрельного оружия и его широкое распространение в XVI – начале XVII в. не только привело к радикальным переменам в европейском военном деле, вызвавшим лавинообразный процесс экономических, социальных, политических и культурных перемен. Нет, важнее всего было то, что все это изменило лицо Европы, заложив основы современного европейского общества и одолевающих его проблем⁷.

Выдвинув идею военной революции XVI–XVII вв., М. Робертс фактически вернул XVI веку достойное место в мировой военной истории. При пристальном рассмотрении особенностей развития военного дела в этот период оказалось, что «крот» военной истории проделал колоссальную работу, обеспечив переход военного дела Европы на качественно иной уровень развития – от войн «первой волны» к войнам «второй волны»⁸. Этот переход не только подготовил блестящие с точки зрения истории «войн и сражений»⁹ XVII, XVIII и тем более XIX века, но и в немалой степени способствовал рождению государства и общества Нового времени. Изменился и весь мир в целом. На мировой сцене сменилось главное действующее лицо. Лидировавший до этого Восток превратился в отстающий, стагнирующий регион, который рассматривался новым мировым лидером, Западом, как объект разрешения своих проблем. И не секрет, что этот успех Запада во многом был обусловлен тем военным превосходством, которое он приобрел в ходе освоения огнестрельного оружия и тех перемен, которые стали результатом его распространения.

Естественно, что столь захватывающие перспективы, открывшиеся, казалось, благодаря выдвинутой Робертсом концепции, не могли оставить равнодушным научное сообщество. «В течение нескольких лет в известной степени туманная концепция военной революции, – по словам американцев Б. Хэлла и К. ДеФриза, – стала новой парадигмой в изучении истории Европы на заре Нового времени»¹⁰. Сам М. Робертс, не ожидавший такого эффекта от своего выступления, писал в 1995 г. своему последователю Дж. Паркеру, что он был чрезвычайно удивлен тем впечатлением, которое произвела обычная лекция в провинциальном университете на научный мир, и не мог даже надеяться, что ему удастся внести в историческую науку нечто новое¹¹. Так или иначе, но новая идея, и идея красивая, вброшенная английским историком, нашла немало сторонников и немедленно была взята на вооружение историками¹².

Однако прошло два десятилетия, и первичная увлеченность ею прошла и на смену пришло более трезвое отношение к тезисам, сформулированным Робертсом. Как и всякая претендующая на глобальные обобщения теория, концепция «военной революции» при пристальном рассмотрении оказалась уязвимой для критики со стороны «узких» специалистов. Новое поколение историков, новые материалы, введенные в научный оборот, новые идеи – все это потребовало заново осмыслить гипотезу Робертса, модернизировать ее или же отвергнуть как устаревшую, выполнившую свою задачу и потому отжившую свой век.

Пожалуй, первым предложил пересмотреть, модернизировать в свете новых знаний концепцию «военной революции» английский историк Дж. Паркер. В своей ставшей программной статье «Военная революция» 1560–1660 – миф?» он, согласившись с четырьмя ключевыми, по его мнению, тезисами Робертса, задался вопросом: «Могут ли эти утверждения быть изменены в современных условиях?»¹³

Ответ на этот вопрос был утвердительным – могут и должны! И в доказательство своей точки зрения Паркер привел ряд веских доводов. Во-первых, по его мнению, 1560 г., выбранный Робертсом в качестве отправной точки военной революции, не совсем удачен, так как явные признаки, присущие армии Нового времени, можно найти в кондоттах ренессансной Италии. Вместе с тем военная революция как процесс радикальных перемен в военном деле не закончилась и в 1660 г. Поэтому Дж. Паркер предложил расширить ее временные рамки с 1530 по 1710 г. Во-вторых, Паркер, признавая революционность вклада, сделанного Морицем Оранским и Густавом II Адольфом в развитие западноевропейского военного дела, подчеркнул необходимость отдать должное их предшественникам – к примеру, испанским военным теоретикам и практикам XVI в. Кроме того, Паркер обратил внимание на целый ряд других военно-технических новшеств, оказавших значительное влияние на развитие военного дела в XVI в., и прежде всего на новую систему фортификации, trace italienne, «итальянский след»¹⁴.