Дмитрий Герасимов - Возвращение ценности. Собрание философских сочинений (2005—2011)
Дмитрий Герасимов - Возвращение ценности. Собрание философских сочинений (2005—2011) краткое содержание
Возвращение ценности
Собрание философских сочинений (2005—2011)
Дмитрий Герасимов
© Дмитрий Герасимов, 2017
ISBN 978-5-4483-5844-9
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие
Чем оборачивается малодушный отказ от ценности или подмена ее какой-либо «значимостью» в структуре собственного мышления, хорошо известно из истории – концом, гибелью личности и культуры, полным выпадением из природного мира и истории. И наоборот, открытие ценности, как и желание дать ей родиться, утверждает целые народы, как и отдельные личности, на века истории, делая их в подлинном смысле вечными, равными миру, способными побеждать самый мир, и даже его небытие. Ибо такова природа ценности – быть чем-то еще, наряду с существованием и его смыслом – чем-то, предельно несводимым к ним и со-равным им, чем-то, в чем бытие человека и рождение всех вещей мира оказываются сплетенными до предельной неразличимости. Ведь «быть вещью» значит одновременно обладать и смыслом и ценностью, и никакая вещь не может быть только ценностью или только смыслом – иначе она перестанет быть вещью. Ценности – это и есть вещи, вещи, которые ценятся. Мыслить ценности, противоположные вещам, – значит нарушать «естественный» порядок мышления. Но любая ценность существует, пока «петля ценности» замкнута, пока в ней нет «трещин», и «круг ценности» позволяет бесконечно актуализировать в сознании представление вещи, длящееся (способное длиться!) даже тогда, когда вещи давно истлели, растворились в потоках времени и пространства – стали другими вещами. Абсолютное всё (за пределами которого нет ничего) покоится на незримых крыльях человеческой души – в таинственных глубинах ее памяти, и даже «прошлое» (которое «никуда не уходит»), в отличие от «будущего», есть по преимуществу то, с чем связана ценность (а не смысл). Именно там – в переживании предельной невыразимости, пребывая в вечности по ту сторону любых мыслимых и исторических разногласий <между язычеством и христианством> – сходятся человеческие пути, ведущие к ценности. Вот почему сознание, пребывающее по ту сторону идеала или абсурда, сознание, в котором задействованы сразу обе способности человека (сердце и разум) – не поочередно или последовательно, а синхронно, сознание, в котором одновременно присутствуют и ценность и смысл, означает возвращение европейской традиции ценностного мышления, переворот в мышлении и одновременно нравственный переворот, отказ от одномерных логики и морали, пробуждение подлинной реальности человеческого мира, дающее надежду на грядущее Преображение.
Во второй том собрания философских сочинений вошли 4 больших работы (включая одну книгу), разбитые на 28 глав, и 5 статей различного объема. Сочинения, охватывающие собой условно «переходный» период философских размышлений – с 2005 по 2011 гг., публикуются в хронологическом порядке, большая часть из них – впервые.
26 ноября 2016 годаВ поисках себя
Христианство и прирожденность1
До Петра Великого – После Петра Великого – Современность
«Едва ли найдется какое-либо другое человеческое чувство, которое бы в наши дни подвергалось более глубоким изменениям, чем чувство национальное».
Е. Н. Трубецкой. 1912 г.2
До Петра Великого3
Архетипическая идея православного национализма в России всегда выражала себя в предельно ясной и простой формуле – «Быть русским значит быть православным». Однако отчетливая простота этой формулы, обретавшейся в глубинах народного сознания, одновременно скрывала в себе массу противоречий, обнимаемых ею и неизбежно проистекавших из попытки соединения элементов не просто разнородных, но подчас прямо несоединимых и даже исключающих друг друга. Это тем более удивительно, что исходным тезисом идеи православного национализма является принципиальное положение о том, что «русских» как единого и самостоятельного народа до принятия греческого православия в природе не существовало, и что именно православная церковь впервые собрала «разрозненные славянские племена» в единый народ, спаяв их в духовное единство одной верой.
Во всяком случае именно это определенно утверждает один из наиболее ярких современных апологетов православного национализма митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский о. Иоанн (Снычев)4. Поэтому, понятие «русский», согласно митрополиту Иоанну, вовсе не является этнической характеристикой – «русским» может быть каждый, независимо от национальной принадлежности5. Достаточно только разделять основный смысл существования «русского народа» – его добровольно принятую на себя обязанность хранить в чистоте и неповрежденности нравственное и догматическое вероучение церкви6, поскольку основная цель всей «народной жизни» сосредоточена вокруг Богослужения7. Отсюда три культивируемых «народных качества»: во-первых, соборность, осмысливающая жизнь каждого «русского» в качестве церковного служения и самопожертвования, имеющего конкретную цель – посильно воплотить в себе нравственный идеал Православия8; во-вторых, державность – сознание каждым «ответственности за всех» – общество и государство, противостоящих «сатанинскому злу, рвущемуся в мир»9, т.е. всему, что не соответствует идеалам православной церкви; и наконец, в-третьих, открытость, «всечеловечность» русского характера как отрицание самоценности национальной принадлежности и готовность соединиться с каждым, приемлющим православные святыни10.
Далее идет обоснование православного национализма многочисленными фактами, почерпнутыми из истории, но, конечно, с точки зрения излагаемой доктрины (фактами же невозможно ни обосновать, ни опровергнуть религиозную веру). Не вдаваясь пока в историческую критику данной концепции, следует отметить, что ее принятие оставляет непонятным смысл существования самой церкви – зачем тогда она нужна, если все ее функции будет исполнять «русский народ», представляющий собой «церковный организм», ничем от самой церкви не отличимый?
Между тем, происхождение концепции православного национализма не вызывает сомнений, уходя корнями в древнейшую идеологию православного византийского царства, представлявшего собой конгломерат по настоящему культурно разрозненных и кровно не связанных народов, объединенных под властью греческой династии. Такова же была и вынужденная тактика слабеющей Византийской империи – методом насаждения «православного национализма» среди окружавших ее варварских народов приобретать для греческой метрополии все новых и новых вассалов: «Византийская церковь… усиленно развивала христианско-имперскую миссию на своем ближнем Востоке (от Дуная через Черноморье и Кавказ до Волги). …великий столп греческого и восточно-церковного патриотизма, патриарх Фотий… радовался ее успехам …пишет, что теперь, благодаря крещению разных народов Черноморья, это море, некогда бывшее Αξεινος, т. е. „негостеприимным“, стало Эвксинос – εΰξεινος, т.е. „гостеприимным“ (Игра слов в названии: „Понт Эвксинский“) и даже более – Эвсевис – ευσεβής, т.е. „благочестивым“… (курсив мой. – Д.Г.)»11. Однако не то важно, что церковь вольно или невольно становилась инструментом греческой культурной и политической экспансии, а то важно, что результатом этой политики в пределах распространения православия становилось неизбежное ограничение самой церкви и церковного сознания горизонтом этнического сознания. Ведь оборотной стороной православного национализма становилось то, что со временем обращенные в православие народы начинали видеть в христианстве (и определенной его форме) выражение своей природной национальности (коль скоро ни в чем другом она уже не могла быть выражена)! И здесь мы попадаем в самый центр нашей проблемы, соглашаясь с митрополитом Иоанном в том, что действительно «ключ к пониманию русской жизни лежит в области религиозной, церковной»12.
Вытесненное с поверхности в сферу негативного природное сознание славян не могло совершенно исчезнуть, а могло лишь «преобразиться», приняв легитимную, допустимую в условиях новой религии форму, чему как раз и способствовала идея существенного единства религии и народности («быть русским значит быть православным»), призванная бороться с родоплеменным эгоизмом, на деле же не только не устранявшая язычества, основанного на вере в своих (племенных) Богов, а напротив, укреплявшая его, одновременно делая скрытым и лицемерным – прикрывающимся «вненациональным» христианством. Действительно, вся история русской церкви (по крайней мере, до Петра Великого) представляет собой такую скрытую (а иногда явную) борьбу двух национализмов под маской и именем одного национализма – православного, и во многом в зависимости от того, какая «партия» в русской церкви – греческая или славянская – одерживала временную победу, в зависимости от этого менялся ход исторических событий. Достаточно сказать, что сильное влияние греков заметно во всех наиболее значимых событиях отечественной истории – от Крещения Руси и событий, предшествующих ему, до церковного раскола и начала петровских преобразований (за исключением разве что времени монгольского ига, когда это влияние «дипломатично» ослабевает). Наконец, и самый факт учреждения патриаршества на Руси в 1589 г. (спустя 6 столетий – наконец-то! – вырванное у Константинополя) не может быть полностью осмыслен вне понимания той роли, какую играло это событие в деле утверждения национального суверенитета русской церкви, а вместе с ней – и русского народа.
