Герберт Вейнсток - Джоаккино Россини. Принц музыки
Когда я познакомилась с Россини, мне было двенадцать лет, но поскольку я была крепкой и здоровой девочкой, то, несомненно, казалась старше. Россини посмотрел на меня оценивающе и сказал моему отцу: «Мне кажется, этот ребенок может петь. Давай, – сказал он, усаживаясь за пианино, – я хочу услышать твой голос». Он дал мне кое-какие советы по поводу дыхания и кое-чего прочего, выразил свое одобрение и направил к знаменитому итальянскому учителю делле Седие, с которым я довольно долго занималась». На Россини произвел такое большое впечатление «двойной талант «Терезиты», певицы и пианистки, что он написал для нее несколько рекомендательных писем – Луиджи Ардити и знаменитой учительнице пения мадам Пуцци Тозо, оба датированные 6 июня 1866 года. В первом он пишет о Карреньо как об «ученице природы, которая всегда будет матерью изящных искусств, обучавшейся у знаменитого [Луи Моро] Готтшалка».
Россини в тот момент занимался оркестровкой «Маленькой торжественной мессы» и вынашивал мысль услышать ее исполнение в церкви. Это желание не могло осуществиться из-за запрета на присутствие женщин-певиц в католических церквах. Желая представить на рассмотрение просьбу об отмене этого запрета во время церемонии латинского поминовения Пия IX, Россини 23 марта 1866 года написал своему старому другу Луиджи Кризостомо Ферруччи, знаменитому латинисту, служившему библиотекарем в библиотеке Лауренциана во Флоренции:
«Что ты думаешь по поводу моей медлительности с ответами на твои сердечные письма и о моих чувствах восхищения и благодарности за постоянно предоставляемые тобой доказательства неизменной любви, такой редкой в наше время? Обвиняй в этом только мое пошатнувшееся здоровье. Два месяца и даже более я страдал от своего застарелого катара, который готовит меня в дальнюю дорогу. Сегодня я чувствую себя лучше и, как видишь, даже в состоянии написать по крайней мере этот лист, чтобы послать тебе мое благословение и сообщить, что я получил посланные тобой Вергилиевы стихи (так хорошо переведенные), в которых проявляются твоя любовь ко мне, твои глубокие знания и утонченное искусство, оказывающее незаслуженную честь бедному пезарцу. Первый пакет немного задержался, второй прибыл вовремя, они мне всегда дороги. Позволь мне поцеловать тебя и снова поблагодарить, о мой любимый Ферруччи.
Возможно, ты уже слышал, что я написал торжественную мессу, исполненную в большом салоне моего друга графа Пилле-Вилля и вызвавшую много шума. Аккомпанемент временно состоял из двух фортепьяно и гармониума (маленького органа). Большой успех, несмотря на настойчивые просьбы истинных ценителей и невежд инструментовать ее таким образом, чтобы впоследствии можно было исполнять ее в какой-то большой базилике, и это, несмотря на недостаток голосов (так называемых белых), таких, как сопрано и контральто, без которых невозможно исполнить Глорию! Поясняю свои слова: римский папа, имени которого я не помню, опубликовал буллу, запрещающую наносить увечья мальчикам с тем, чтобы превращать их в сопранистов[110]. Эта мера, хоть и имела положительную сторону, стала фатальной для музыкального искусства, особенно для религиозной музыки (находящейся теперь в таком упадке). Эти искалеченные мальчики, которые не могли сделать никакой иной карьеры, кроме певческой, были основателями cantar che nell’anima sί sente[111], и ужасающий упадок итальянского бельканто происходит из-за отказа от них... Другой папа, о котором я не знаю ничего – ни имени, ни эпохи, – опубликовал буллу, запрещающую присутствие представителей противоположного пола на церковных хорах; ты, конечно, помнишь, что в наших церквах мужчины находятся с одной стороны, а женщины – с другой, теперь этот обычай совершенно изменился, мужчины и женщины перемешались, было бы смешно стремиться строго соблюдать предписание этой последней буллы. Кто занимает место сопранистов и женщин? Молоденькие мальчики от девяти до четырнадцати лет, обладающие в основном сырыми и не очень высокими голосами... Как ты думаешь, может ли религиозная музыка существовать за счет столь скудных ресурсов? Ты скажешь мне: а тенора и басы разве больше не существуют? Я отвечу так: они превосходны для «De profundis»[112], но вызывают разочарование в «Gloria in excelsis Deo»[113]...
Теперь я подхожу к сути моего рассказа, мне нужен твой совет – я хочу написать Пию IX, чтобы побудить его опубликовать новую буллу, которая позволила бы женщинам петь в церквах вместе с мужчинами. Я знаю, что он любит музыку, я также знаю, что мое имя известно ему, так как кое-кто из знакомых, услышав, как он пел «Siete Turchi, non vi credo»[114], прогуливаясь по садам Ватикана, подошел к нему, чтобы сделать комплимент по поводу его прекрасного голоса и его удачного использования, на что его преосвященство ответил: «Дорогой мой, когда я был молодым, то всегда пел музыку Джоакино». Дорогой Ферруч-чи, что скажешь? Стоит ли мне отважиться написать твоему старому другу Пию IX? Если бы я добился того, что желаю, меня бы благословили и Бог, и люди. Но, повторяю, без твоего совета я останусь нем. Надеюсь, тебя не оттолкнет это многословное и сумбурное мое письмо. Когда прочтешь его, будь милосерден, брось его в огонь...
Если ты согласен с тем, что мне следует обратиться к его преосвященству, пришли мне (конечно, на латыни) образец письма: я буду очень благодарен тебе».
Месяц спустя (26 апреля 1866 года) Россини снова обращается к Ферруччи: «Я получил твое очень дорогое мне письмо 18-го числа этого месяца с письмом для папы. Если ты сочтешь меня сведущим, я скажу, что это письмо – шедевр, но боюсь, что ты сочтешь меня невеждой чистой воды. Ограничусь тем, что благословлю тебя и поблагодарю тысячу раз за заботу и любовь, которую ты так щедро подарил мне. Однако я горд тем, что обратился к прирожденному музыканту, чтобы решить такой вопрос; только тот, кто так хорошо поет «Ah, quel giorno ognor rammento»[115], мог выйти с честью из столь трудного дела. Позволь мне обнять тебя, о мой Вергилий! Из боязни совершить слишком много грубых промахов, я последовал твоему совету и поместил внизу письма (которое ты написал заглавными буквами) Иоаким Р[116] и вчера передал его нашему нунцию Киджи, которому хорошо известны твои достоинства и который пообещал мне позаботиться о том, чтобы оно поскорее попало в руки его преосвященства.
Пусть небеса позаботятся о том, чтобы наши желания исполнились. Посмотрим!»
Прошло почти шесть месяцев. Затем 14 октября 1866 года Россини снова написал Ферруччи по этому поводу: «Позволь предоставить тебе краткое изложение письма твоего Мастаи [имя Пия IX было Джованни Мария Мастаи-Ферретти]. Ответ на твое изумительное письмо на латыни я получил через три месяца тоже на латыни, подписанное им самим, в нем он дарует мне благословения, панегирики, нежность и т. д. и т. д., но ни словом не упоминает о моей просьбе позволить женщинам петь вместе с мужчинами. Я прекрасно понимаю, что сейчас он погружен в занятия, не позволяющие ему снизойти до нас, но, как только кризис минует, я намерен написать ему по-итальянски и простым языком заявить, что, если в его власти исполнить мои желания, а он не сделает этого, ему придется ответить за это перед Богом! А если не в его власти выполнить их, то я выражу ему свое сочувствие и не стану по этой причине относиться к нему с меньшей симпатией и т. д. Ты понимаешь, мой Ферруччи?»
Маловероятно, что Россини действительно написал шутливо-угрожающее письмо на вульгате. Однако он, по-видимому, серьезно обсуждал этот вопрос. Парижская газета прокомментировала обмен посланиями и задала вопрос: «...знаете ли вы, что он [Пий IX] ответил пезарскому лебедю. Он прислал ему длинное письмо, в котором обсуждались злосчастия церкви, страдания церкви, финальный триумф церкви. Именно таким образом свершаются все дела в Риме». Хотя Россини и не получил желаемого позволения, он не забыл об этом деле. В длинном письме к Ферруччи, написанном 21 июня 1867 года, он пишет: «Как только закончится эта проклятая выставка, превратившая Париж в настоящий Вавилон, я снова примусь за свое большое дело!! Можешь быть уверен.
Наш святой отец в ответ на твое великолепное письмо передал мне свои благословения и нежность, но так желаемая мною булла осталась (как я думаю) в его сердце. Бедная религиозная музыка!!!»
Аппетит Россини к особым привкусам в пище не притупился с годами. 28 мая 1866 года он пишет Микеле Коста в Лондон: «Присланный мне сыр стоит Баха, Генделя и Чимарозы, так неужели он не стоит старого пезарца!.. Три дня подряд я наслаждался, увлажняя его лучшими винами из своего погреба... и готов поклясться, что никогда в жизни не ел ничего вкуснее вашего Chedor Chίese[117] (будь проклята британская орфография!)».
В 1866 году, когда «аббат» Лист впервые появился в клерикальном одеянии в Париже, он несколько раз посетил Россини. Однажды утром, когда по этому случаю Россини пригласил друзей пианиста, Лист подошел к фортепьяно и сымпровизировал длинную фантазию на темы из опер Россини. Его исполнение произвело потрясающее впечатление на слушателей (хотя некоторые из них обнаружили, что пальцы Листа утратили былую подвижность). Затем он исполнил с листа некоторые из последних сочинений, изумив всех быстротой, с которой разобрался в нотах, и смог донести до слушателей образцы написанного Россини. Временами он вносил эффектные фортепьянные изменения в музыку, подчеркивая порой те фигуры, которые Россини не предусматривал подчеркнуть, иногда удваивая отдельные ноты и превращая их в октавы. «Вы этого хотели?» – вопрошал он. И вместо ответа Россини поворачивался к другим гостям и говорил: «Этот человек – демон!»
