Григорий Островский - Захарий Зограф
Неофит Рильский был старше Захария лет на семнадцать, но разница в возрасте не помешала их сближению. Очевидно, немалую роль здесь сыграла давняя и преданная любовь Неофита Рильского к живописи, глубокое уважение к людям этого благородного, святого ремесла, непосредственная причастность к нему. «Тринадцатилетний, Неофит, — сообщает его биограф, — в 1806 году был учеником у зографа Димитра, мыл щетки и краски возле него и под руководством мастера мазал стены церквей и смывал старые иконы». Речь идет не о Димитре Христове Зографе, как предполагали некоторые исследователи, а о Димитре Молерове из Банско, у которого Неофит был несколько лет учеником и с которым работал в Рильском монастыре. Художником, однако, он не сделался, а в 1811 году принял постриг в Рильском монастыре, но с живописью окончательно не расстался: работал акварелью и даже, как утверждают некоторые, написал автопортрет. «Искусство зографское, — признается впоследствии Неофит Рильский в письме Захарию, — есть мое самое большое наслаждение». В 1812–1816 годах Неофит получает образование в эллино-болгарских училищах Мелника и Велеса; одно время он таксидиот — проводник паломников и странствующий сборщик пожертвований на монастырь, лет десять учительствует в школе при Рильском монастыре и уж затем принимает предложение самоковской общины занять место дьякона Митрополичьей церкви и даскала килийного училища.
Сейчас, разумеется, нельзя восстановить те беседы, которые вели Неофит Рильский и Захарий, но, вероятно, важнее результат их, то огромное значение, которое они имели в формировании художника. Надо полагать, что именно тогда складываются общественно-политические воззрения Захария Зографа, оставшиеся в главном неизменными и много позднее. «Освобождение Болгарии, — утверждает Е. Львова, — представлялось Захарию Зографу, как и многим его современникам, прежде всего как независимость от греческого духовенства, от религиозного угнетения и как духовное раскрепощение — в борьбе за национальное просвещение, за самобытную культуру» [48, с. 68]. Захарию было тогда семнадцать — двадцать лет, это возраст наибольшей, хотя и не устоявшейся еще духовной активности, когда слово и пример старшего друга и наставника особенно важны. Натура волевая, недюжинная, Неофит Рильский являл собой личность, пожалуй, ренессансного склада, полагавшуюся более на свои силы и дарования, чем на смирение перед божьим провидением. «Честолюбие — великая добродетель для каждого народа и особенно для всякого человека, — утверждал он, — ибо с его помощью достигаются все хорошие вещи». И эти слова находили живейший отклик у Захария в пору становления его художнического самосознания. Неофит открывал перед ним богатство и широту идей своего времени, вошедшего в историю Болгарии эпохой национального Возрождения, эпохой, начавшейся знаменитой «Историей славяно-болгарской» Паисия Хилендарского.
Имя это Захарий наверняка слышал и раньше. По семейным преданиям его отец Христо Димитров в юности был принят в Хилендарском монастыре на Афоне игуменом Лаврентием и братом его Паисием. Один из наиболее ранних списков «Истории» Паисия был сделан в 1771 году самоковским иереем Алексеем Вылковичем Поповичем, и вполне возможно, что Христо Димитров и его сыновья держали его в руках.
О рождении, жизни и смерти отца Паисия мало достоверных сведений, все больше легенды да более или менее вероятные гипотезы. Как семь городов Древней Греции добивались признания их родиной Гомера, так и многие города и села Болгарии жаждали чести быть родиной Паисия: Банско, Разлог, село Доспей, откуда был родом и Христо Димитров; сейчас склоняются к тому, что ею было Банско и что родился Паисий в 1722 году. Почти все остальное известно нам от самого Паисия: был монахом Рильского монастыря, с 1745 года жил на Афоне, сначала в Хилендарском, потом в болгарском Зографском монастыре, достиг сана иерея и проигумена, в 1762 году закончил свою «Историю», странствовал по Болгарии и Греции (дважды, кстати, был в Самоковской епархии — в 1755 и 1760 годах) и умер в 1773 году в Станимаке (ныне Асеновград).
Полное название книги таково: «История славяно-болгарская о народе, и о царях, и о святых болгарских, и о всех деяниях и событиях болгарских. Собрана и составлена Паисием иеромонахом, пришедшим на Святые горы Афонские из епархии Самоковской в лето 1745 и собравшего историю сию в лето 1762 на пользу роду болгарскому». Традиционная формула оказалась точной: «…на пользу роду болгарскому». «Ради вашей пользы и похвалы вам написал, — сказано в „Предисловии к хотящим читать и слушать…“, — для тех, кто любит свой род и отечество болгарское и любит знать о своем роде и языке» [59, с. 23–24].
С точки зрения научной историографии сочинение Паисия Хилендарского не выдерживает строгой критики, да и сам автор признавался, что не учился «ни грамматике, ни светским наукам, а, как простой болгарин, просто и написал». Впрочем, многое здесь и от самоуничижения, поскольку он хорошо знал древнеславянский, греческий, сербский, русский языки; его труд обнаруживает своеобразное смешение церковно-славянского и новоболгарского языкового строя, сербских и русских вкраплений, книжной и разговорной речи, архаизмов и юго-западного народного диалекта. Для составления своей «Истории» Паисий широко использовал сочинение ученого монаха из Дубровника Мавро Орбини «Книга историография початия имене, славы и расширения народа славянского…», впервые увидевшее свет в 1601 году и известное Паисию, по-видимому, в русском переводе 1722 года, «Деяния церковная и гражданская» итальянского кардинала Цезаря Барония (издание на латинском языке в двенадцати томах, 1588–1607; русский перевод — Москва, 1719), труды серба И. Раича. «Я премного возлюбил свое болгарское племя и отечество, — пишет Паисий, — и много потрудился над различными книгами и историями, прежде чем собрал и соединил в сей книжице историю болгарского племени» [59, с. 25–26].
При этом книга Паисия Хилендарского насквозь оригинальна, ибо это одновременно и история, как ее понимали современники, и летопись, и жития болгарских святых, и памфлет, и страстная, самая актуальная и злободневная публицистика. Первые две части — это предисловия, содержащие наиболее важные мысли автора. «Ведение прежде бывших в мире сем вещей и деяний живущим на земле, — утверждает Паисий, — не токмо полезно, но и зело потребно есть. <…> Слушайте меня вы, читатели и слушатели болгарского рода, любящие и заботящиеся о своем племени и о своем болгарском отечестве и стремящиеся к разумению и знаниям о своем племени…» Третья часть — «Собрание историческое о народе болгарском» — начинается от вселенского потопа и доведено до царствования Ивайлы в конце XIII века. С гордостью славит Паисий ратную доблесть своих предков: «Болгары не приучены были покоряться царям, но были свирепы, дики, бесстрашны и сильны во брани, люты как львы, один шел на десять безбоязненно». «Читайте и знайте, — обращается Паисий к читателю после каждого рассказа, — чтобы не упрекали и не унижали вас другие народы и языки». Четвертая часть посвящена сербским королям, рассказам об исторических (и вымышленных) победах болгар над сербами. В пятой Паисий вновь возвращается к болгарской истории от Ивайлы до покорения страны османами. «Эти окаянные, — пишет он, — и в сегодняшнее время не знают ни правды, ни суда». Рассказывая о предательстве Византии, горячо обличая высшее греческое духовенство («…и много насилия неправедного от греческих владык терпят болгары в сии времена»), Паисий замечает: «Не писал этого здесь, чтобы похвалили болгар и греков хулили. <…> Имели бы любовь и согласие греки и болгары, никогда не смогли бы их победить». Шестая и седьмая части отданы перечню болгарских царей и характеристикам наиболее выдающихся из них; восьмая имеет название «Об учителях славянских» и повествует о крещении болгар, великих просветителях Кирилле и Мефодий; девятая — о болгарских святых. В послесловии Паисий снова пишет о себе и своей «Истории славяно-болгарской».
Менее всего Паисий — бесстрастный летописец прошлого; родная история и язык для него могущественные средства пробуждения у своих земляков национальной гордости и самосознания. «Внимайте вы, читатели и слушатели рода болгарского, — говорится в предисловии, — о своем болгарском роде и своих отцах, прадедах и царях, о своих патриархах и святых, как раньше жили. Вам нужно и полезно знать о делах ваших отцов, как знают все другие племена и народы о своем роде и языке, имеют свою историю, и всякий грамотный знает, рассказывает и гордится своим родом и языком. <…>
О, неразумные и юродивые! Зачем стыдитесь называться болгарами и не читаете и не говорите на своем языке? Или болгары не имели своего царства и власти? Столько лет они царствовали и были славны и знамениты на всей земле…» [59, с. 30–31].
