Михаил Алпатов - МАТИСС
Портрет Шарля Бодлера. 1930–1932. Офорт
Одалиска с мавританским креслом, 1928. Тушь
Женская полуфигура. Портрет Л. Н. Д. 1935. Уголь
Женщина с гитарой. 1939. Уголь
Лежащая женская фигура. Из серии, Темы и вариации”. 1941. Уголь
Натюрморт. Из серии „Темы и вариации”. 1941. Перо и чернила
Женская голова. Портрет Л, Н. Д. 1935
Бегущая женщина. 1930–1932. Иллюстрации к стихотворениям Стефана Малларме. Офорт
Большой интерес представляют наблюдения Матисса над тем, что происходит на холсте, по мере того как художник накладывает на него черты или мазки. В этом можно видеть некоторую аналогию с тем, что испытывал Микеланджело, вызволяя из каменного блока задуманный образ. С той только разницей, что в скульптуре „отнимается”, а в рисунке и в живописи „прибавляется”. „Если я наношу на белый лист черную точку, и она видна, как бы я далеко ни отодвигал лист, то это ясный знак. Но если рядом с этой точкой я ставлю вторую, третью, затем четвертую, то возникает смятение. . Каждый новый мазок умаляет значение предыдущего”. „Если на поверхность белого холста я положу зеленое и красное, то по мере того, как я буду прибавлять пятна, каждое из тех, которые я ранее положил, теряет свое значение. . Необходимо, чтобы знаки, которыми я пользуюсь, были уравновешены, чтобы они не уничтожали друг друга. . Взаимоотношение между тонами должно быть такого рода, чтобы оно их поддерживало, вместо того, чтобы их разрушать…“.
Художник подмечает, какие соотношения возникают между отдельными пятнами, как приходится их уравновешивать, для того чтобы одно не гасило другого, как перемещать цвета, чтобы в конце концов возник аккорд цветов — подобие музыкальной гармонии. Многие мастера и до Матисса сталкивались с подобными трудностями. Но никто так ясно, как он, не отдавал себе отчета во внутренней закономерности цветового построения, и не только цветового построения картины. Никто так последовательно не добивался того, чтобы она не только воспроизводила гармонию, существующую перед глазами художника в мире, но еще и обладала внутренней гармоничностью в себе самой.
Сохранились фотографии, фиксирующие стадии работы Матисса над картинами „Розовая обнаженная женщина” (1935) и „Румынская блуза” (1940). По ним можно проследить шаг за шагом работу художника.
В обоих случаях он начинает с рисунка, в котором добросовестно и точно передана модель (илл. на стр. 22). Но первый рисунок обнаженной несколько вял и неуверен, хотя в ритме закругленных контуров можно узнать руку Матисса. В этом первом рисунке фигура занимает нижнюю часть картинной плоскости, она вписывается в интерьер. Только через двадцать шесть дней, на девятом сеансе угадывается та пластическая идея, которая восторжествует в законченной картине {илл. на стр. 23). Фигура не только занимает часть плоскости картины, но и вписывается в нее, как бы отождествляется с ней, фон становится плоским, квадраты узора ткани сливаются с фигурой, поскольку в ней подчеркнуты горизонтали и вертикали. После того как этот мотив наметился, художник после ряда поправок приходит к окончательному решению (илл. 36). Изображение натурщицы превратилось в монументальный образ женщины, в подобие кариатиды с могучим корпусом и маленькой головой. Все наконец встало на свое место.
Что касается работы над картиной „Румынская блуза ”, то в первом наброске с натуры фигура как бы растворяется в пространстве, вплетается в узор ковра на фоне и на кофточке, сливается с очертаниями кресла. Дальнейшая работа художника заключалась в постепенном освобождении фигуры от узора на фоне, в связи с этим кресло отбрасывается, фигура выступает и заполняет почти всю плоскость картины. Художник сильно расширяет размеры фигуры, затем поднимает ее плечи, фигура с огромными, овальной формы рукавами сама становится узором, рукава ее как бы образуют два огромных лепестка, сильнее выделяются стебли на ее кофточке. В конце концов интимный портрет отдыхающей в спокойной позе женщины уступает место собирательному фольклорному образу женщины в национальном костюме (илл. 31).
Нечто аналогичное этому происходило и со скульптурными работами Матисса. Он останавливался обычно на одном мотиве, несколько раз возвращался к нему, работал над ним, пока не исчерпывал все заключенные в нем возможности, пока не добирался до корня явления, до самого существенного. В этом есть известное сходство с работой композитора над музыкальной темой и ее инструментовкой.
Помимо этого пути настойчивой и последовательной переработки первых впечатлений Матисс в поздние годы шел иным путем. Он уже в натуре почти угадывал черты будущей картины. Сохранились его рисунки пером, быстрые, мимолетные, в которых помимо основного расположения форм словами отмечены краски и оттенки красок, которые в картине должны заполнить пустые плоскости.
Не нужно думать, что Матисс опирался только на контроль и на самодисциплину, на размышления по поводу того, что он творил. В процессе упорного труда ему случалось „загореться” своей темой, он проникался ею, приходил в настоящий восторг. При писании своих знаменитых панно „Танец” и „Музыка” он подпевал себе и приплясывал. Он понимал, что самое совершенное решение, к которому он приходил в итоге долгих исканий, сможет захватить зрителя лишь при условии, если в нем не останется „капелек пота”, зримых следов труда. Поэтому после многочисленных поправок он заново переписывал свои работы. Рука художника приобретала опыт, в его „туше”, в прикосновении кисти к холсту, проявлялось много грации и изящества, что, однако, не исключало и того, что рука становилась твердой и чуждой всякой манерности.
Изучая историю возникновения произведений Матисса, можно всегда заметить в них определенную направленность, но это не исключало и того, что в процессе работы его ожидали непредвиденные находки и нечаянные удачи. В развитии художника на протяжении пятидесяти лет можно также заметить закономерное движение вперед. Матисс прошел длинный плодотворный путь. С годами он накапливал опыт, становился зрелее, освобождался от всего наносного, мешавшего ему быть самим собой. В своих последних работах ему удалось сделать последние выводы из тех положений, с которыми он начал свое развитие. Вместе с тем у него были отклонения, заблуждения, отступления. И тогда задачей художника становилось сохранение достигнутого, возвращение к исходной точке.
В творчестве Матисса начиная с его первых шагов и кончая его последними работами можно заметить определенную направленность его исканий, органичность и последовательность его развития. Все его творчество можно разбить на периоды, определить время, когда происходили повороты. Однако такое деление не совпадает полностью со сложной, богатой и противоречивой жизнью его искусства. Наперекор границам между периодами у него были всегда свои особые ходы развития, к которым он шел, то опережая самого себя, то возвращаясь к старому, если на этом пути не были исчерпаны все возможности.
Ранний период
Многие великие мастера, как Рафаэль, Ватто, Ван-Гог, в тридцать пять лет уже сходили со сцены. Между тем Матисс в этом возрасте еще не нашел себя. Он писал в темной, коричневатой гамме, плотно накладывал краску. Он следовал Шардену и Коро, некоторое время увлекался импрессионизмом, пользовался живописными приемами дивизионистов, в частности Синьяка, то есть писал мелкими разноцветными точками. В некоторых работах Матисса, выполненных более широкими красочными пятнами, заметно влияние так называемой „школы наби“, в которую входили Боннар, Вюйар, М. Дени и Майоль. Самой плодотворной была попытка овладеть сезанновским методом построения формы при помощи цвета.
В этих работах уже дает о себе знать дарование молодого художника, но в них мало нового, мало характерного для него.
Матисс находит себя в работах 1905 года, которые он выставляет в „Осеннем салоне“. Впрочем, А. Марке справедливо заметил, что Матисс и его друзья стали фовистами еще за несколько лет до того, как их работы обратили на себя внимание публики и дали повод критику JL Вокселлю назвать их „дикими“.
Большинство современников видело в фовизме только признаки огрубения, одичания, отказа от изысканности импрессионистов. Между тем за этой бросающейся в глаза обнаженностью приемов, грубостью техники и материала в нем заключалась сложная, глубоко осмысленная система художественных средств выражения. Фовизм был попыткой вернуть живописи первозданную силу и преодолеть изысканный эстетизм конца века, зыбкость форм, сумрачность колорита, душевное смятение художников, вдохнуть в искусство молодость и здоровье, усилить его силу воздействия, ускорить в нем темпы и этим сообщить ему современное ощущение жизни.
