Борис Алмазов - Повести каменных горожан. Очерки о декоративной скульптуре Санкт-Петербурга
Пожалуй, последним всплеском «роскошного сталинского стиля», как именовали его чуть позже критики, стали скульптуры в метро, голуби мира на высотке с Московского проспекта. Когда же грянула эпоха «индустриальной застройки», отчасти выполнившая утилитарную задачу — обеспечить отдельными квартирами растущее население, показалось, что маскароны и декоративная скульптура умерли навсегда! И мы как-то «выше будней», выше фасадов и крыш тогда устремляли взоры — спутник плыл в просторах Вселенной, Гагарин пробивался в космос, умная телега колесила по Луне, и песня уверяла, что «и на Марсе будут яблони цвести»…
Кое-где как воспоминание, как дань традиции появлялись профили писателей, поэтов и ученых на стенах школ, быстро возведенных из силикатного кирпича по всей стране. Но архитекторы, взбодренные окриком Н. С. Хрущёва о борьбе с архитектурными излишествами, стали мыслить «объемно», взяв на вооружение всю техническую мощь домостроительных комбинатов; они окружили старую часть города океаном блочных крупнопанельных и не уступающих им, опять-таки «объемами», красно-кирпичных кубов и параллелепипедов огромных зданий.
Ул. Восстания, 42
Красоту рекомендовалось теперь искать, воспринимая чередование архитектурных объемов в движении, — скажем, из окна автомобиля, а еще лучше — из иллюминатора самолета.
Сначала возражением торжеству чистой геометрической формы прозвучало исследование американских психологов, с цифрами в руках утверждавших, что в обезличенной, типовой и многоэтажной застройке увеличилось число психических расстройств и самоубийств. А финальным аккордом — уничтожение кварталов, построенных «быстро и экономично», по всей Европе, которое началось во Франции в 1976 году.
Мы пока такой роскоши себе позволить не можем! У нас как всегда жилищный голод и дефицит жилья. И хоть взрывают иногда блочные пятиэтажки, но на их месте возводят подобные же человеческие муравейники, не уступающие им «безумной красотою»!
Да это бы еще ничего. Торжествующий «стаканизм» вламывается в историческую застройку, маскируя свою чудовищную поступь тем, что стеклянные грани возводятся на месте обветшавших, не представляющих исторической и архитектурной ценности домов. Потомки комбедов, взрывавших храмы и дворцы и возводивших на их месте сараи массовой культуры, не понимают, что снесенное здание само по себе, одно, может, и действительно не представляло ценности, но было кирпичиком в стене великого сооружения. Выпал кирпич, и вся стена рухнула, а город потерял лицо. И торчат стеклянные «стаканы», как вставные пластмассовые челюсти в устах бывшей красавицы…
Строительные темпы нарастают! Лоббисты строительных фирм выбивают, покупают, беря в долю власти, — новые и новые пятна застройки… Беда!
Плывун подтапливает многомиллионную «воровайку» строительства, эффект домино срабатывает, и после потери одного здания начинает валиться весь блистательный и воспетый в веках проспект — ничего их не берет! «Не слышут, — как писал Г. Р. Державин. — Внемлют и не знают! — и сам же объяснял почему: — Покрыты мздою очеса!»
Ул. Пестеля, 1
Взирая на эту сокрушительную поступь необольшевистского прогресса, чуть было не впал я в уныние, чуть было не подумал вослед за Аркашкой Счастливцевым из пьесы А. Островского «Лес»:
— А не удавиться ли мне?!
Потому как и ежу понятно, что в стеклянном «стакане» и в «аквариуме» человеку жизни нет и быть не может. В нашем невыносимом климате, при лихорадочном полубезумном свете белых ночей и промозглой слякотной тьме зимних дней и так-то жить тяжело, а уж в безликом, в прямом смысле, без ликов и образов на стенах в зеркально-каменном монолитном пространстве — совсем безобразие и одиночество! Мы об этом постоянно в суете будней не задумываемся, но техногенная обезличка, как атмосферный столб, все равно давит, хоть мы того и не ощущаем — пока гипертония не начнется. Может, потому в старой застройке так много маскаронов, что Петербург — столица одиночества!
* * *И вдруг, совсем рядом с Александринкой, вздымается новый дом — весь в декоративной скульптуре! На вопрос, хорошо это или плохо, отвечу как суворовский солдат:
— Не могу знать!
Не берусь пока судить! В этом здании есть важнейшее достоинство созданного когда-то архитектором А. Брюлловым — братом знаменитого художника здания штаба Гвардейского корпуса на Дворцовой площади, — оно не мешает ни Зимнему дворцу, ни Главному штабу. Вот и здесь это новое здание не мешает шедевру Росси — Александринскому театру, скверу вокруг памятника Екатерине II и Публичной библиотеке. А ведь могли «втюхать» сюда, вероятно, на равное по стоимости пяти таким зданиям, «пятно застройки», очередной «стакан»!
Вот что мне радостно! Значит, не я один так чувствую, но даже те, у кого есть деньги! Я думал, что я себе накрутил-напридумывал тоску по человеческим ликам, хотя бы каменным! А тут оказывается — нет! Не могут все одновременно с ума сойти! Это занятие строго индивидуальное! И если появилась вновь в подражание классическим образцам скульптура изготовления 2002 года, значит — тенденция. Прилетела, как говорили древние греки, «первая весенняя ласточка».
Правда, «первой ласточкой» стали не птицы, а кошмарные мраморные львы не то таиландского, не то вьетнамского изготовления, вздыбившиеся на шарах у китайских ресторанов. Классический кич! «Бред сивой кобылы в лунную ночь!» Я смеялся, но опять-таки… до слез! Поскольку неизвестно, чего хочется при взгляде на этот шедевр ширпотреба: «Севрюги с хреном или зарезать кого-нибудь» (А. П. Чехов).
Тележная ул., 13
Миргородская ул., 1Б
Следующим явлением стали львиные головы, украсившие фасад новопостроенного банка на углу 5-й Советской и Мытнинской улиц.
Тоска моя не прошла! Мне показалось, что это дань модному нынче фольклору по поводу «золотых погон поручика Голицына», когда у каждого второго нашего соотечественника дедушка вдруг оказался либо князем, либо купцом и уж обязательно белогвардейцем. Странно, как при таком обильном, как получается по разговорам «потомков», числе они не победили?
И вдруг! На углу Манежного переулка и улицы Восстания снимают строительные леса с абсолютного «новодела», и на меня смотрит настоящий, но совершенно современный маскарон. И все в нем как положено: и подтекст, и многозначность образа, и взгляд в вечность, и тайна! А самое главное — классическая глубина мысли, окультуренная образованием и талантом архитектора.
Какая горькая, душераздирающая ирония в этих бывших имперских двуглавых орлах со свернутыми шеями, как испуганно, но как храбро топорщит крылья совенок — символ мудрости!
Настоящее произведение изобразительного искусства, как музыка, которую нельзя пересказать. Музыку ведь нельзя и понимать разумом — она не алгебраическая безусловная формула, но ее можно чувствовать, и вот это ощущение музыки, все равно данное вам природой, опытом или образованием, и есть понимание! То же и в архитектуре, то же и в живописи, и в скульптуре. Если можно пересказать — это литература, если нельзя, а как там у Шекспира: «А он рыдает!..» Тогда вы получили послание от художника и прочувствовали его!
Как удалось архитектору Питанину в совершенно современном здании продолжить эту тонкую золотую нить, соединяющую нас с прошлым? Не ведаю. Но удалось! И маскароны на ул., Восстания, 44, тому подтверждение. И у них есть продолжение!
На Тележной, еще без номера — рядом дом № 13, целый фриз: на багровокрасном, как кровь, граните кованое лицо Александра Невского. Вот ведь как — и не скульптура, и не икона, а то самое «чуть-чуть», с чего, как говорил И. Репин, и начинается искусство.
Ничего мы не забыли, растеряли много, но, наверно, настало время собирать камни, «зубрить зады» — как говорили гимназисты перед экзаменами. И нам, пользуясь периодом мира и относительного благополучия, — учиться, наращивать ту «тонкую пленку культуры», которую вроде бы так легко потерять, ан вот она все в России не рвется, а уж какие мастера разрушения стараются.
И совсем рядом, на маленькой новостроенной церковке, под стенами оскверненного, разрушенного, а теперь трудом и муками народа восстанавливаемого большого монастыря, с беленых стен глядят четыре символа евангелистов, четыре буквицы из летописи — четыре резных камня. Выходит, резной камень Суздаля и Владимира допетровских времен вернулся? Да нет! Вернуть ничего нельзя, ничего нельзя повторить! Но можно не утратить, если понять, осмыслить и принять! Главное, стараться понять! Тогда и средневековое изображение станет современным.
