Лидия Гинзбург - О психологической прозе
По какой причине и с какой целью, почему и зачем человек говорит именно то, что он говорит? Специфику этого вопроса определяет обманчивая свобода речевого акта. Поступок всегда, хотя бы в малой степени, изменяет окружающее, поэтому встречает всегда сопротивление внешнего мира. Произнесенное слово по существу своему - тоже поступок. Иногда это очевидно, но далеко не всегда. Есть высказывания, извне как будто ничем не определенные и не связанные, зависящие как будто только от прихоти говорящего. Человек, казалось бы, говорит то, что взбрело на ум. Но вот почему "взбрело" именно это, а не другое?
Есть формы общения, речевые ситуации, предполагающие определенное (в большей или меньшей степени) содержание разговора. Предрешенными, связанными являются в этом смысле высказывания, имеющие деловую, вообще практическую цель. Разговоры, предусмотренные этикетом данной ситуации (вроде беседы в гостях или в фойе театра), не имеют точно определенного содержания, но им присущи обычно довольно жесткие и устойчивые, в их социальных разновидностях, стереотипы, ограниченный круг тем - общественных, театрально-литературных, светских, профессиональных, семейных и т. д. Но есть и более свободные и случайные формы речевого общения, сопровождающие все существование человека. Иногда труднее всего выявить мотивы и цели именно этих неурегулированных форм бытового диалога.
Бытовому диалогу свойственны все уже перечисленные импульсы: практическая коммуникация, имеющая целью информировать (иногда и дезинформировать) собеседника, побудить его к действию и проч., выражение аффектов и эмоций, объективация внутренних содержаний сознания. Но есть у диалога и свои особые механизмы, без учета которых возникновение реплики во многих случаях останется непонятным.
У нас очень мало лингвистических работ, посвященных изучению диалога. Исследователи, касающиеся этих вопросов, до сих пор неизменно обращаются к статье Л. П. Якубинского "О диалогической речи". В этой работе Якубинский отмечает важность и неразработанность вопроса "о целях речевого высказывания" 1. В статье, однако, рассматриваются не столько сознательные его мотивы и цели, сколько психофизиологические и бытовые механизмы, порождающие необходимость диалогического общения. Л. П. Якубинский придает большое значение автоматизму этого общения, его устойчивым бытовым шаблонам, его рефлекторности (не столько цели, сколько причины высказывания), способности "речевой акции вызывать речевую же реакцию, причем это обстоятельство часто имеет почти рефлекторный характер. Подобно тому, как вопрос почти непроизвольно, "естественно", в силу постоянной ассоциации между мыслями и выговариванием, рождает ответ... подобно этому и всякое речевое раздражение... возбуждая, как свою реакцию, мысли и чувства, необходимо толкает организм на речевое реагирование" 2.
1 Русская речь, сб. 1-й, Пг., 1923, с. 100. Из позднейших работ в данной связи можно указать: Холодович А. О типологии речи. - В кн.: Историко-филологические исследования. М., 1967; Балаян А. Проблемы моделирования диалога. - В кн.: Материалы 3-го Всесоюзного симпозиума по психолингвистике. М., 1970. Американская работа J. Jaffee and S. Feldstein "Rhythms of Dialogue" (New York, 1970) основывается на экспериментальном исследовании ритмических факторов диалога, отвлеченных от его содержания.
2 "Русская речь", сб. 1-й, с. 134.
В конце статьи Якубинский сетует на отсутствие "записей диалогов, почерпнутых из действительности, а не из литературных произведений". Он вынужден пользоваться литературным материалом, и в подавляющем большинстве случаев это Толстой ("Анна Каренина"). Так велик у Толстого охват функций прямой речи, так настойчиво читательское ощущение толстовской достоверности. Вот один из примеров, приведенных у Якубинского: "Всю дорогу приятели молчали. Левин думал о том, что означала эта перемена выражения на лице Кити... Степан Аркадьевич дорогой сочинял меню обеда. - Ты ведь любишь тюрбо? - сказал он Левину, подъезжая. - Что? - переспросил Левин. - Тюрбо? Да, я ужасно люблю тюрбо". Это автоматическая реакция на чужую реплику, содержание высказывания здесь как бы случайно, безразлично. Речевым актам такого рода не было доступа в дотолстовскую прозу, где все должно было соответствовать задачам изображения характера, среды, обстановки. Но этому типу прямой речи предстояло большое будущее в литературе конца XIX и XX века (Толстой и Чехов сказали, например, самое прямое воздействие на строение диалога у Хемингуэя). "Бессмысленность" подобных реплик, конечно, не следует понимать буквально. Разговор о тюрбо - это характерное толстовское исследование диалогического процесса, но это также и изображение душевного состояний Левина, занятого своей любовью к Кити. Писатель (настоящий) не может сказать ничего случайного и бессмысленного, даже если бы он этого хотел. Произведение искусства дает смысл и символическое значение всему попадающему в его контекст.
Об остром смысловом значении "бессмысленных" реплик для чеховской драмы настроений очень верно писал Скафтымов: "Когда Чебутыкин, погруженный в газету, произносит: "Цицикар. Здесь свирепствует оспа", - то эта ни к кому не обращенная фраза, конечно, не имеет никакого сообщающего смысла, а присутствует лишь как одно из выражений скучающего спокойствия, незанятости, рассеянности и вялости общей атмосферы. Когда здесь же Соленый и Чебутыкин спорят о том, что такое чехартма или черемша: мясо ли, или растение вроде лука, - то этот летучий эпизод имеет значение не своею предметною темой, а лишь самым фактом своей пустячности и скрытым полураздраженным состоянием, какое в нем сказывается" 1. Бессмысленные реплики осмысленны именно тем, что, они выражают бессмысленность существования, гнетущую чеховских героев. В литературе прямая речь имеет двойную целенаправленность. Одну - в системе изображаемого писателем сознания персонажа; другую - в целостной системе произведения.
1 Скафтымов А. Нравственные искания русских писателей, с. 417.
Толстой неотступно следит за словесным действом, сопровождающим внутреннюю и внешнюю жизнь человека. Одна из основных задач толстовского психологизма - обусловленность и целенаправленность слова персонажей, этого микрокосма характеров, свойств, побуждений, событий, ситуаций.
Та "рефлекторная" диалогическая речь, изучая которую Якубинский цитировал Толстого (за отсутствием записей подлинных разговоров), возникает из многих импульсов - не только из потребности отзываться репликой на реплику, - но возникает и самопроизвольно, как обнаружение вовне безостановочно работающей внутренней речи ("мысли вслух", которые иногда так удивляют не подготовленных к ним собеседников); возникает еще и потому, что человек боится вакуума, и слово, замещая действие, дает разрядку энергии. Диалог, наконец, принадлежит к социальным навыкам человека. Молчать друг с другом тягостно, неловко. Молчать не принято.
Во всех этих случаях содержание разговора не предрешено очевидной целью; оно представляется свободным и "случайным". Оно рождается из потока внутренних представлений, ассоциаций, из импульсов чужой речи, из внешних впечатлений, попадающих в поле сознания (так внезапно обращают внимание собеседника на деталь пейзажа или внешность случайного прохожего); оно приспосабливается к речевым шаблонам, предназначенным именно для заполнения пустоты - от простейших, вроде вопроса "как поживаете?" или классических разговоров о погоде, и до сложных шаблонов светских или литературных бесед.
Толстовское художественное познание диалога охватило и эти его формы. Николенька Иртеньев входит в комнату брата. Володя, лежа на диване, читает книгу. "Я подошел к столу и тоже взял книгу; но, прежде чем начал читать ее, мне пришло в голову, что как-то смешно, что мы, не видавшись целый день, ничего не говорим друг другу - Что, ты дома будешь нынче вечером? - Не знаю, а что? - Так, - сказал я и, замечая, что разговор не клеится, взял книгу и начал читать".
Николеньке вовсе не нужно знать, будет ли его брат вечером дома. В "Анне Карениной" Левин задает ненужные вопросы во время тягостного для него свидания с братом Николаем. "Вы Киевского университета? - сказал Константин Левин Крицкому, чтобы прервать установившееся неловкое молчание". "Вы никогда прежде не были в Москве? - сказал ей (Маше, подруге Николая. - Л. Г.) Константин, чтобы сказать что-нибудь". Толстому нужны были и эти бесцельные речи, потому что нужен был как можно более широкий охват словесных проявлений человека, как и всех его жизненных проявлений. Но он ими не злоупотреблял; они только мелькают иногда в его тексте, чтобы напомнить, что в жизни и так бывает.
Подлинным предметом художественного исследования была для Толстого не "рефлекторная" речь, но те речевые формы, обусловленность и целенаправленность которых глубоко запрятаны, и только анализ может их обнаружить.
