Вера Лукницкая - Перед тобой земля
1927-1928 годы в Фонтанном доме Лукницкий продолжал бывать у Ахматовой так же часто, как и в Мраморном дворце. Ахматова, в свою очередь, бывала у Павла Николаевича - чаще одна, редко с Пуниным.
Сложность ее быта Лукницкий, как мог, ей облегчал со всей энергией юного, здорового человека. С родителями его Ахматова поддерживала доброе знакомство. И когда она подолгу лежала в постели, Евгения Павловна посылала ей обеды. Павел Николаевич отвозил их на велосипеде и разогревал на примусе. Он доставал ей лекарства, ездил по разным делам к ее друзьям и знакомым, получал по доверенностям ее пенсию в ЦКУБУ и зарплату Шилейко в академии, когда тот отъезжал в Москву, писал за Ахматову письма, телеграммы, иногда под ее диктовку, иной раз под ее контролем, а то и просто по ее поручению. Кроме того, ей всегда нужен был человек, с которым она могла бы делиться всеми трудностями своих отношений с людьми в ее сугубо личной жизни. Можно было бы сказать "семейной жизни", если бы слово "семья" хоть в какой-то степени могло быть приложено к "отдаленной" от всех натуре Ахматовой. Ее суждения о людях, даже самых близких, оставались при нем. Он никогда ни в чем не подвел ее.Лукницкий выполнял ее поручения, а она охотно возлагала их на него, ощущая абсолютную веру в преданность человека, бескорыстными услугами которого пользовалась.
Не было вопроса, какой он не мог бы ей задать. Хотя, впрочем, благодаря высоко ценимому Ахматовой его такту, он этим не пользовался. И не было случая с ее стороны, когда он прочел? бы фигуру умолчания или неполную доверительность.
Создателями этой формы отношений были они оба, потому что если бы не его - и природные, и воспитанные им самим - качества, так устраивающие ее, не его всецелая преданность, то дружба вряд ли бы состоялась.
И ты меня не упрекнешь
Ни в чем - ни сердцем, ни мечтою,
Ты знаешь, что не может ложь
Лечь между мною и тобою.
Все так же чту, все так же верю,
Все так же, до конца, люблю.
И страстью дух не оскорблю,
И тайны никому не вверю...
...Она все чаще и чаще призывала его к себе по разным поводам. И высказать мнение о книгах и людях, и поделиться своими творческими пушкиноведческими планами, и прочесть только что написанные стихи или отрывки или давние, брошенные на полуслове.
Беседы с Ахматовой давали Павлу Николаевичу, конечно, много - в смысле развития чувства слова, ощущение культуры языка, выработки вкуса. У нее же научился он беспредельному почитанию Пушкина и высокой любви к нему. А когда разговор касался тех областей искусства, в которых Павел Николаевич пока не мог "соответствовать" ей, она терпеливо разъясняла ему, советовала прочесть ту или иную книгу, посмотреть ту или иную картину, познакомиться ближе с предметом темы по архитектуре Петербурга
Память у Ахматовой была поразительной. Эрудиция - огромной. Единожды прослушанное ею лет десять - пятнадцать назад стихотворение близких ей по духу поэтов она могла полностью прочитать наизусть и только иногда, забыв одно-два слова, говорила: "А здесь... точнее... точно... забыла!"
Помнить раз услышанные стихи у Ахматовой считалось хорошим тоном. Так же запоминали их и Лозинский, и Шилейко - сам поэт, писавший и публиковавший свои стихи.
ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО
3.03.1925
В ответ на мои слова о большой эрудиции АА она сказала, что она очень мало знает.
"Я знаю только Пушкина и архитектуру Петербурга. Это сама выбрала, сама учила".
8.04.1927
Сегодня я учинил АА нечто вроде экзамена по знанию Пушкина. Взял однотомного и раскрывал на любой странице. Выбирал какую-нибудь самую малохарактерную для данного стихотворения строчку, читал ее вслух и спрашивал, из какого она стихотворения, какого года... АА безошибочно называла и то и другое и почти всегда наизусть произносила следующие за этой строчкой стихи... Перебрав так пятнадцать - двадцать примеров, я перешел сначала к прозе, а потом к письмам Пушкина. Оказалось, что АА знает и их так же безукоризненно хорошо. Я читал часто только два-три слова, и всегда АА совершенно точно произносила следующие за ними слова, а если это было письмо - подробно пересказывала мне содержание...
Могу утверждать, что и письма Пушкина АА знает наизусть.
Когда Ахматова рассказывала что-нибудь, то у нее получалось всегда так складно, как будто то, что она рассказывала, - литературное произведение. По этой причине речь ее при рассказывании всегда сопровождалась паузами. И предпочитала молчать в тех случаях, когда чувствовала, что ее рассказ не мог быть дан в окончательном, отшлифованном виде.
Однажды Ахматова рассказывала, как граждан выгоняли из квартир рыть окопы - то, что Федин позже изложил в "Городах и годах".
Для рассказа "Братья" Федин опять обратился к ней с просьбой рассказать о Петербурге такое, чтоб это было необычным, непривычным и вместе с тем наиболее характерным, и она рассказала ему о Васильевском острове и притом дала рассказу определенную тональность.
Лукницкий обычно читал ей сделанные им записи. Она осторожно корректировала. Кроме указаний на фактические неточности, в его суждения не вмешивалась.
ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО
22.01.1925
Когда я читал АА воспоминания Мандельштама о Гумилеве, АА сказала мне: "Вы смело можете не читать, если что-нибудь обо мне. Я вовсе не хочу быть вашей цензурой. Гораздо лучше, если вы будете иметь разносторонние мнения..."
Лукницкий рассказывал, что способность ее к самоанализу была исключительной. В этих случаях она как бы смотрела на себя издалека, со стороны. Говорил, что она терпеть не могла мифов о себе, созданных понаслышке или по первому впечатлению.
Но иногда, о ней самой, Ахматова кое-что все же советовала убрать, переделать... Шутила по какому-нибудь конкретному поводу: "А я и не знала, что я такая, - постараюсь исправиться!" По поводу "восхищений" в ее адрес, которые часто рассыпал в своем дневнике ее восторженный друг, она была непримирима, корила его и, словно в свое оправдание, доказывала ему на конкретных примерах, какая она на самом деле "плохая"; говорила, что хочет, чтоб ее видели во всей реальности ее противоречий - достоинств и недостатков, что ей во всем нужны простота, правдивость, справедливость. Но, несмотря на то что Ахматова и протестовала против "восхвалительных" строк и Лукницкий, бывало, покорялся - выбрасывал, тем не менее в дневнике их не могло не быть...
ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО
24.01. 1925
Показала мне свинцовую медаль с ее профилем, сказала, что любит ее. Я заметил, что профиль тяжел.
"Это мне и нравится... Это придает "античности..."
20.03.1925
Принес АА бутылку мадеры. Принес и подарил том Державина (издание Смирдина, 1883 г.),1 надписал:
"А. А. Ахматовой.
Ты не тщеславна, не спесива,
Приятельница тихих муз,
Приветлива и молчалива...
1925.10.03. Преданный П. Л."1
20.03.1925
АА очень огорчилась дневником: "По этому дневнику выходит, что я злая, глупая и тщеславная... Это, вероятно, так на самом деле и есть..."
Эти слова АА заставили меня внимательно прочесть дневник. И вот в чем я убедился. Действительно, получается черт знает что! Получается совершенно неверное представление об АА. Я думаю, что это происходит вот от чего: записываю далеко не все. Из каждого разговора я записываю фразу или несколько фраз, которые сильнее запали в память, а все остальное окружение этой фразы в дневник не попадает. Те фразы, которыми пестрит мой дневник, это не есть ее отношение к данному человеку. Та ирония, которая есть у нее по отношению к другим, еще чаще бывает по отношению к себе самой.
... То же самое должен повторить о тщеславии АА.
АА не тщеславна, не носится с собой, не говорит о себе, не любит, когда о ней говорят как об "Ахматовой", не выносит лести, подобострастия... Чувствует себя отвратительно, когда с ней кто-нибудь разговаривает как с мэтром, как со знаменитостью, робко и принужденно-почтительно. Не любит, когда с ней говорят об ее стихах. Пример - ну, хотя бы история с антологией Голлербаха... Ей как-то стыдно было разговаривать о ней. Отсюда отзыв ее о Голлербахе, она иронизирует над ним, острит, шутит, посмеивается. За пониманием желания Голлербаха сделать ей приятное возникает вопрос: "Ну зачем это? К чему это нужно?" Самый факт существования этой антологии ей неприятен, как бывает неловко надеть слишком дорогие бриллианты. Я не хочу, чтоб по моей вине можно было судить об АА ошибочно. Хулителей, не знающих действительного облика АА, найдется много...
В записях Лукницкого об Ахматовой читаю, что у Ахматовой никогда не было ничего своего, ни обстановки, ни посуды, никакого имущества. Только духовные интересы, высшие и светлые, "золотое бескорыстие", честность и благородство, какие бывают даны лишь необычным и неповторимым натурам...
ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО
17.01.1926
...Взяла дневник, стала читать запись за 9 января. Прочла несколько строк. "Видите, как хорошо! И как интересно!.." Стала уже внимательно читать дальше. "Видите, как интересно! И если вы будете так записывать, будьте уверены, что через 100 лет такой дневник напечатают..."
