Рина Зеленая - Разрозненные страницы
Я записываю беседы с детьми на клочках бумаги, на чем приведется, как только услышу что-нибудь интересное, хоть на ладони, если не на чем: потом перепишу в записную книжку! Часто мне присылают письма с рассказами о малышах мамы, дедушки. Приведу некоторые.
Стиральную машину, купленную для сестры, нужно отправить в Воронеж.
– Это, наверное, очень сложно, – говорит мама.
Папа отвечает:
– Не думаю. Есть такая организация…
– Да, – подсказывает трехлетний Генка. – Организация Объединенных Наций.
Или так:
Отец говорит дочке:
– Не бегай все время к соседям. Ты им, наверное, надоела.
– Ну что ты, папа! Я пришла к ним, а они сами мне сказали: «Ну вот, только тебя еще тут не хватало!»
Молодой отец везет торжественно двух близнецов в коляске. Четырехлетняя девочка подходит к нему, встав на цыпочки, смотрит на детей и строго говорит папе:
– Дядя, зачем вы положили ваших детей в одну коляску? Разве вы не видите, что они мешают друг другу плакать?
Движения души ребенка не всегда понятны взрослому. Маленькая школьница пишет письмо в редакцию, сообщает, что она согласна лететь на Луну в любое время. В письме приписка-просьба: «Я только прошу вас, если можно, чтобы это было в воскресенье – тогда и папа сможет полететь со мной».
И получилось, что главной темой творческой жизни для меня стали дети. Я обратила на детей внимание задолго до того, как ООН назначила Год ребенка. Я писала много о них и для них, не раз в своих статьях напоминала взрослым, как необходимо помнить все время, что рядом – дети. Всегда рядом. Свои, чужие.
Сейчас я сама иногда удивляюсь, почему, каким образом появилась у меня идея читать и рассказывать о детях. Я думаю, что любая особенность, необычность речи привлекала меня всегда. Как каждый характерный актер, я всегда слушаю людей вокруг, их говор. Это умение слышать вокруг есть у многих людей, разумеется, например у писателей. Много лет помню фразу, услышанную не мной, – мне рассказал Николай Эрдман. Еще мальчишкой, году в шестнадцатом, он слышал на берегу, как один моряк, лежа на животе, опустив голову на скрещенные руки и глядя вниз, в песок, задумчиво говорил своему товарищу, сидевшему рядом, уже обсохшему, в тельняшке:
– Я на одну чудачку в Порт-Саиде шышнадцать хвунтов стратил… И не жалею.
А столяр-краснодеревщик, рассказывая что-то, характеризовал себя так:
– Нет, по правде сказать, я человек бессердечный. Я и сейчас сердца на нее не имею, а уж как она меня обижала!
Южная скороговорка, медлительное оканье северян, волжан, певучесть речи москвичей никогда не оставляли меня равнодушной. Поэтому, как я писала, в театральной школе я передразнивала все интонации характерных актеров. Очевидно, привлекла мое внимание и речь ребенка, столь отличная от манеры говорить взрослых.
Услышать детей очень трудно. Если подойдешь к ним поближе, они, как птицы при приближении человека перестают петь, тут же перестанут разговаривать, уставятся на вас и будут разглядывать. Но я, разумеется, нашла способ общения с ними. Я никогда не задам ребенку стереотипный вопрос: «Как тебя зовут?» или: «Сколько тебе лет?»
Почему-то взрослые пользуются только этими фразами, чтобы установить с ребенком контакт. Как будто нельзя спросить человека еще о чем-нибудь. Ведь ребенку надоедает отвечать одно и то же. Но я всегда найду, что у него спросить, и никогда не промахнусь. С каждым ребенком можно договориться (это моя точка зрения). Надо только угадать настроение этого маленького человека. Даже на самых неукротимых можно найти управу.
Мы с Никитой долго были соседями и даже дружили. Только иногда мне казалось, что для своих четырех лет он какой-то слишком воинственный и даже немного кровожадный. Проходя мимо его дверей, постоянно можно было слышать вопли или зловещий шепот. Это он ломал свои игрушки и все комментировал:
– Они ка-ак навалились, ка-ак оторвали у него все ноги, а он как вскочил, как схватил кубик и как стал их душить!.. Они его сразу окружили и стали тогда в него стрелять, а он выхватил саблю и всех их тогда убил!..
Однажды, когда он вопил слишком громко и его никто не мог утихомирить – ни мама, ни бабушка, уверявшие меня, что это вообще невозможно, что это маленький ребенок и т. д., – я сказала, что усмирю его в течение нескольких минут. Они не поверили. А я вошла в комнату и сказала:
– Нико, ты можешь мне помочь?
– Могу, – ответил Никита. – Чего тебе надо?
– Мне нужно, чтобы ты написал стихи.
– Зачем же их писать? У меня тысяча стихов в книжке. Сейчас я их тебе дам.
– Нет, мне обязательно надо, чтобы ты сам их написал.
– Ну ладно, тогда давай скорей.
– А разве ты умеешь писать стихи?
– Конечно, умею. Это очень просто: сначала делают обложку.
– Ну что ты? – удивилась я. – Сначала идут к редактору. Это я точно знаю.
Короче говоря, мы договорились, сели сочинять стихи, и наступила тишина. Это занятие ему так понравилось, что мы стали сочинять вместе.
– Рина, ты свободна? – врывался ко мне Никита. – Я уже придумал заглавие: «Зима». Только у меня нет еще рихмы.
Мы садились и начинали сочинять. Иногда все складывалось сразу, и находились «рихмы», и все получалось, и мы оба были довольны. Иногда мы долго спорили и ссорились.
– Ну нет, так не пойдет, – заявлял он, когда я что-нибудь предлагала.
– Ну, а это уж совсем никуда не годится, – говорила я возмущенно. – Как это может быть такая строчка? «Иду я, видно, в валенках по горке ледяной».
Сочинять нам приходилось довольно редко. Мы оба были занятые люди, а кроме того, иногда он заявлял мне:
– Слушай, я сейчас ухожу с бабушкой гулять, а ты пока садись и сочиняй мои стихи.
Когда у нас на разных листочках было уже целых два стихотворения, Никита спросил:
– Ну что, уже можно идти к редактору?
– Мне кажется, еще рано, – уклончиво ответила я.
И так мы продолжали трудиться довольно долго. Я думаю, что такого соавтора не было ни у одного поэта.
А недавно я нашла полное собрание наших сочинений:
СлонОднажды мне приснился сон.
Как будто к нам явился слон.
Вот он вошел, вот сел на стул,
Потом вздохнул, потом уснул.
И вот слону приснился сон,
Как будто к нам явился он.
И видит он: кровать стоит,
А на кровати мальчик спит.
А этот мальчик – это я.
А слон – фантазия моя.
Стоят деревья все в лесу
И держат ветки на весу.
Нельзя рубить большое дерево,
Нельзя губить большое дерево.
Ведь от деревьев вся природа
И свежий воздух для народа.
От медведя до блохи —
Всё поместится в стихи.
Маленькие мошки,
Чистые окошки,
Голубые птички,
Валенки и спички…
Захочу – на этой строчке
Помещу четыре бочки.
Пришла гроза,
Дрожали ветки,
Звенели стекла, дребезжа,
Белье промокло у соседки
От черезмерного дождя.
По улице Жуковского,
По улице Жуковского,
Иду я, видно, в валенках.
По горке ледяной.
И мальчики московские,
Все мальчики московские,
Все сразу удивляются,
И все бегут за мной.
Была холодная пора,
Принес я ветки со двора,
И утром спозаранку
Я их поставил в банку.
Прошла всего неделя —
Они зазеленели,
И показались почки,
И вылезли листочки,
Из веточки, оттуда.
Теперь могу я каждый день
Смотреть на это чудо.
Бумага вниз летит с балкона,
Бумага белая летит.
Она летит совсем, как птица,
Ей ветер крылья шевелит.
Снег несется сверху вниз
И ложится на карниз.
Он по воздуху летает
И дороги заметает.
Он кружится, словно птица,
Он на дворника садится.
Тот скорей берет лопату,
Снег сгребает, словно вату,
На дворе большие кучи вырастают,
Может быть, только весной они растают.
Гагарин над землей летит,
Где тишина и тьма.
Ракета кру́жит, и кружи́т,
И ввысь летит сама.
А на земле-то люди ждут,
Волнуются, кричат:
«Хотим, чтоб был скорей он тут!»
И в телевизоры глядят.
Не скрылось солнце за горой,
Как вот летит герой.
Гагарин снова на Земле,
И он в Кремле.
Вышли мальчик и папа,
На улице стали гулять.
На папе меховая шляпа,
А дома у папы кровать.
Вот оба идут по дороге,
И папа идет позади,
Ребенкины быстрые ноги
Уводят его впереди.
Стоят рядом два клена,
Лист красный, лист зеленый.
Окончилося лето,
И всё другого цвета.
Когда я еду на метро,
Мне весело бывает,
И лестница меня наверх
Всё время поднимает.
А люди все рядом стоят,
Читают даже книжки.
И только вверх, и только вниз
Скорей бегут мальчишки.
Они скорей бегут, бегут,
И все уж там, они уж тут.
Вот почему мне на метро
Печально так бывает:
Ведь мама даже не бежит
И даже не пускает!
Предо мною переулок
Убегает далеко.
Справа там – продажа булок,
А налево – молоко.
Там машины пробегают
Друг за другом по одной,
Только голуби летают
Возле самой мостовой.
Лети скорей подальше,
Кузнечик молодой,
Скорей лети подальше,
Скорей к себе домой.
Тут много птиц летает
И на тебя глядят,
И ведь никто не знает,
Когда его съедят.
Стоит машина на полянке,
Она стоит, шофер ушел.
Шофер пошел купить баранки,
Но он баранок не нашел.
Еще раз о нем
