Стюарт Исакофф - Громкая история фортепиано. От Моцарта до современного джаза со всеми остановками
Разумеется, и сам звук клавесина вовсю пытались улучшить. В своем труде Musica Mechanica Organoedi (1768) Якоб Адлунг писал, что клавесинные плектры, сделанные из гусиных перьев, слишком мягки, чтобы добиться с их помощью качественного звучания, а те, что сделаны из рыбьих костей, напротив, чрезмерно жестки, — идеально было бы использовать в их производстве вороньи перья, смазанные оливковым маслом. Парижский клавесинных дел мастер Паскаль Таскен в погоне за «объемным» звучанием додумался делать плектры из кожи. Биограф Баха Иоганн Николаус Форкель рассказывал об инструменте из Рима, создатели которого пошли еще на шаг дальше: они придумали покрывать кожаные плектры бархатом. «В результате, — писал он, — получается звук нежнейшего прикосновения, в котором сочетаются тембры флейты и колокольчика. По великолепию тона этот инструмент намного превосходит все остальные». В 1776 году в Париже известный музыкант и шахматист Франсуа-Андре Даникан Филидор представил клавесин, в верхнем регистре которого струны были «высинены» — накалены до посинения. Инструмент был создан в Лондоне (но по чертежам французского придворного часовщика Жюльена ле Руа), оттуда Филидор его и привез, чтобы члены Королевской академии наук могли воочию убедиться в его роскошном звучании. Согласно протоколам заседания, посиневшие струны и впрямь «звучали заметно слаще».
Все эти новшества, однако, не угрожали главному преимуществу фортепиано — его способности мгновенно менять громкость звукоизвлечения. На это замахнулся швейцарский ремесленник Буркат Шуди, переселившийся в Лондон в 1765 году. Шуди придумал так называемые венецианские ставни для клавесинов — в заявке на патент в 1769 году он описывал их как специальное устройство, которое умеет открываться и закрываться подобно запатентованным в тот же год жалюзи. Благодаря новому механизму удавалось варьировать громкость звука, и это, по мнению Шуди, гарантировало, что из схватки с фортепиано клавесин выйдет победителем. Однако он ошибался. Дочь Шуди Барбара вышла замуж за его работника Джона Бродвуда, и в 1790 году, спустя 19 лет после смерти изобретателя, фирма «Шуди и Бродвуд» прекратила выпуск клавесинов и полностью сосредоточилась на изготовлении фортепиано.
В сущности, сами варианты, при которых струны либо защипываются, либо постукиваются молоточками, были не новы. Клавесин, к примеру, восходил к восточному щипковому инструменту под названием псалтериум, в Европу его завезли в ходе программы культурного обмена, известной как Крестовые походы. Фортепиано в свою очередь по праву могло считаться родственником дульцимера, «молоточковой» разновидности псалтериума, в которой струны не защипывались — по ним постукивали обитыми мягким материалом палочками. И действительно, как раз когда Кристофори во Флоренции мастерил свой новый инструмент, дульцимер по-настоящему вошел в моду благодаря учителю музыки и танцев по имени Панталеон Хебенштрайт. В сознании как конструкторов инструментов, так и меломанов фортепиано и дульцимер в итоге оказались прочно связаны друг с другом.
Уроженец немецкого Айслебена (и, соответственно, земляк Мартина Лютера) Хебенштрайт убежал от кредиторов в Мерзебург и стал там учителем пасторских детей. С помощью пастора он создал огромный дульцимер, который в скором времени стал главной европейской музыкальной сенсацией. Музыкант и композитор Иоганн Кунау (предшественник Баха на посту кантора в Лейпциге) слышал Хебенштрайта в Дрездене в 1697 году и был поражен не только звучанием, но и энергичной исполнительской манерой. «Месье Панталон (siс!), — вспоминал Кунау, — прыгал и скакал вокруг инструмента, а затем, продемонстрировав публике джентльменский набор прелюдий, фантазий, фуг и капризов с помощью голых палочек, обернул их ватой и исполнил partie [инструментальную пьесу]. В этот момент курфюрст окончательно вышел из себя — он потащил меня прочь из комнаты в прихожую, послушал еще немножко оттуда и сказал: „Что это? Как это вообще может быть? Я был в Италии, хорошо знаком с их потрясающей музыкой, но ничего подобного в жизни не слыхал!“» В 1705 году в Париже Хебенштрайт сходным образом поразил Людовика XIV, так что тот в итоге присвоил дульцимеру официальное название «панталеон» (в честь исполнителя, но и с явной отсылкой к Панталоне — клоуну в итальянской и французской традициях, на которого Хебенштрайт походил своей марионеточной пластикой игры).
Английский историк музыки Чарльз Берни посетил Дрезден в 1772 году и оказался в доме с «панталеоном». «В нем 9 футов в длину и, в идеале, 186 кетгутовых струн, — писал он. — Звук создается двумя палочками, как в дульцимере; исполнителю, конечно, приходится нелегко, зато эффект получается невероятным».
Не только Людовик XIV обратил внимание на занятную новинку. Органных дел мастер Готфрид Зильберман недурно зарабатывал, конструируя «панталеоны» для Хебенштрайта, — настолько, что в какой-то момент ему пришло в голову завести и других клиентов. Хебенштрайт обнаружил обман и добился официального королевского запрета — будучи связан приказом с самого верха по рукам и ногам, Зильберман переключился на изготовление копий инструмента Бартоломео Кристофори. Кстати, другой немецкий конструктор музыкальных инструментов, Кристоф Готлиб Шретер, тоже признавался, что при создании своих фортепиано вдохновлялся «панталеоном» Хебенштрайта, — звонкие, полнозвучные тона дульцимера с долгим эхом, несомненно, больше напоминали фортепиано, чем клавесин. Что же до Зильбермана, то ему в числе прочего довелось смастерить несколько фортепиано для Фридриха Великого, который пригласил Иоганна Себастьяна Баха опробовать их в своем дворце в Потсдаме в 1747 году. (Фридрих был не только меломаном, но и весьма умелым флейтистом. Правда, однажды, когда кто-то из слушателей решил польстить королю, воскликнув: «Ах, какой ритм!», один из сыновей Баха, Карл Филипп Эммануил (1714—1788), не пришедший в восторг от монаршего исполнения, заметил: «Вы хотели сказать — ах, какие ритмы!»)
Кто же в действительности был первым?
Бартоломео Кристофори создал клавишный инструмент, чувствительный к силе нажатия, но не был первым, кто возился с этой идеей. Начиная с XV века многие музыканты играли на инструменте с молоточковой клавиатурой, который назывался клавикордами. Впрочем, из-за своих небольших размеров и тихого звучания клавикорды не годились ни для какого антуража, кроме разве что самого камерного. Звук в них производился ударами металлических молоточков-тангентов по струнам, благодаря чему были возможны звуковые эффекты, недоступные фортепиано: к примеру, тангенты могут мягко надавливать на вибрирующую струну, добавляя звучанию выразительных колебаний.
Вплоть до XVIII века у клавикордов были свои поклонники. Композитор Кристиан Фридрих Даниель Шубарт подчеркивал их преимущество перед ранними фортепиано, называя их «звуковой декой сердца», поскольку они «с нежностью отзываются на каждый порыв души». Молодой Моцарт также тепло относился к клавикордам и стремился всегда иметь их поблизости. Если верить его жене Констанции, многие свои шедевры, например «Волшебную флейту» или «Реквием», Моцарт сочинил именно на этом инструменте, а сейчас его любимые клавикорды экспонируются в музее «Гебуртсхаус» в Зальцбурге.
Но задолго до Кристофори существовали и крупные «фортепианоподобные» инструменты. Один такой, под названием dulce melos (дословно «сладкая песня»), описывается в датируемой около 1440 года рукописи за авторством физика, астролога и музыканта Анри Арно, работавшего при дворе бургундского короля Филиппа Доброго. Инструмент был прямоугольный, с металлическими тангентами и звучал похоже на дульцимер.
Письма Ипполито Крикки, органиста и хранителя инструментов при дворе феррарских герцогов д’Эсте, упоминают еще один подобный инструмент, называемый instrumento piano е forte. «Ее высочество герцогиня Урбинская [Лукреция д’Эсте, сестра Альфонсо II д’Эсте] на смертном одре попросила меня унести instrumento piano е forte, который служил ей для музыкальных штудий. Он был унесен и передан леди Лауре Турке, и больше никто ничего о нем не слышал».
Что же это был за таинственный инструмент? Быть может, это был тот самый легендарный эшикье (в Англии известный как «чеккер»), упоминавшийся в летописях еще в XIV веке и названный так, возможно, потому, что его черно-белая клавиатура напоминала шахматную доску[10]? О нем известно немного, однако именно его английский король Эдуард III в 1360 году подарил своему французскому коллеге Иоанну II в благодарность за вызволение из плена. Композитор Гийом де Машо упоминал его в стихотворении в 1370 году, и доподлинно известно, что в 1385 году эшикье был во владении бургундского герцога Филиппа Храброго. В 1415-м испанский кронпринц Альфонсо упоминал, что заказал и себе экземпляр.
