Сергей Львов - Питер Брейгель Старший
Государственный совет, испуганный размахом, который приобрело движение иконоборцев, уговаривал Маргариту пойти на более решительные уступки. Она же боялась ярости Филиппа и, чтобы не давать согласия совету, хотела бежать из города. Тогда-то и было отдано распоряжение закрыть все городские ворота. Кем? Неизвестно. Очевидно, кем-то, кто очень сильно желал, чтобы совещание Маргариты с Государственным советом было доведено до конца.
Ее недавних противников — вождей дворянской оппозиции — оборот, который приняли события, встревожил до крайности. Они боялись, что, начав с церквей, народ не остановится и перед стенами замков. Грозный призрак беспощадного народного восстания возник перед глазами. Пример Крестьянской войны в Германии был им хорошо известен.
Эгмонт сказал Маргарите: «Главная задача — спасти государство, а затем можно будет позаботиться и о религии». Верная и ревностная католичка, она пыталась возразить, что гибель религии большее бедствие, чем гибель страны. Эгмонт ответил кратко: «Все те, у кого есть что терять, думают иначе». Ему было что терять! Было что терять и богатым нидерландским купцам.
В дневнике одного современника сохранилась песня, которую распевали наиболее решительные из иконоборцев:
«Надо было начинать с купеческого добра
И оставить в покое иконы,
Тогда мы умылись бы в поповской крови
И стали бы господами деревень и городов».
И дворянская знать и купечество боялись, чтобы дело не дошло до этого. Соглашение между Маргаритой и представителями высшей знати было наконец заключено, заключено за счет восставших и направлено против них.
Впрочем, Маргарита оставила себе лазейку, чтобы впоследствии отступиться и от своих временных союзников. Она объявила, что действует, только повинуясь необходимости. Потом она будет утверждать, что согласие вырвали у нее насильно, как у пленницы, которую не выпускали из Брюсселя. Пока что Государственный совет с разрешения Маргариты допускает протестантские проповеди в тех местах, где они уже происходили ранее, сообщает, что прежние эдикты против еретиков отменяются, а лицам, входившим в дворянский союз «Компромисс», гарантируется полная безнаказанность и безопасность. Вожди дворянской оппозиции, обещавшие Маргарите немедленно наказать иконоборцев, разоружить народ и восстановить всюду нарушенный порядок, немедленно принимаются выполнять свою часть соглашения. И Эгмонт, и Горн, и Вильгельм Оранский принимают участие в энергичном и жестоком подавлении иконоборцев. Иконоборцев хватают и казнят, объявляют вне закона, разрешая каждому убивать их без суда и следствия.
Дальнейший ход событий так сложен и противоречив, что может быть здесь передан лишь самым кратким образом.
С одной стороны, во многих провинциях действительно на время устанавливается свобода вероисповедания: протестанты открыто крестят, венчают, причащают согласно своим правилам, даже начинают кое-где строить собственные церкви. С другой стороны, Маргарита теперь, когда с помощью знати разгромлены иконоборцы, приободрившись, пытается вернуть те уступки, которые она еще так недавно вынуждена была дать. В некоторых частях страны начинаются настоящие военные действия уже не против иконоборцев, а против протестантов вообще. Так происходит в многострадальном Валансьене. Протестанты захватили здесь всю власть. Верные Маргарите войска осаждают Валансьен и расправляются с ними. Жестокой участи подвергаются крестьяне окрестных деревень, пытавшиеся помочь жителям осажденного города. Снова скрипят блоки виселиц, снова чадят костры, на которых сжигают больных и раненых, захваченных карателями. А в Брюсселе — Брейгель узнает об этом с ужасом — сторонники Маргариты, руководившие расправой, празднуют ее пирами. Здесь звучат хвастливые речи, вино льется рекой.
Трагические события происходят под самыми стенами Антверпена. Правительственные войска внезапно нападают на протестантов соседних городов и местечек. Те пытаются обороняться, терпят поражение и оттеснены к Антверпену. Ход сражения виден с городских стен. Протестанты Антверпена хотят прийти на помощь своим собратьям. Вильгельм Оранский, губернатор Антверпена, мешает этому. Город с ужасом видит беспощадное и поголовное истребление побежденных. Последние отзвуки народного восстания подавлены. Множество протестантов в страхе покидает страну. Но все это только предисловие к тому, что произошло несколько позже.
Филипп отлично знал, что иконоборцы разгромлены, что города, особенно повинные в распространении ереси, приведены к покорности, что Маргарита с помощью вельмож, недавних своих противников, навела порядок в Нидерландах. Поколебленное испанское господство укреплено вновь. Однако ему этого мало. Он хочет воспользоваться недавними событиями, чтобы окончательно и полностью уничтожить все следы независимости Нидерландов, он хочет срубить все головы, которые осмеливались когда-нибудь выражать недовольство.
Он и его советники убеждены, а скорее всего, делают вид, что убеждены, в существовании заговора, объединяющего Нидерланды сверху донизу. Иконоборцы, утверждают они, действовали не сами по себе, а по наущению дворянского союза «Компромисс». Протестанты и нидерландские вельможи тоже находятся в полном единомыслии. И все эти четыре силы: иконоборцы, союз «Компромисс», протестанты и нидерландские князья едины в своей вражде к католической религии, к Испании и королю. Они заслуживают одинаково строгой кары.
Нужна рука более жесткая, чем рука Маргариты Пармской. В самом конце 1566 года Филипп приказывает вернейшему из своих советников и опытнейшему из своих полководцев — герцогу Альбе покарать Нидерланды и привести их в полное повиновение силой оружия.
Приготовления к походу длятся долго. Они занимают зиму и весну следующего, 1567 года. Средства на карательную экспедицию собираются по всей Испании и с участием духовенства, как на новый крестовый поход. Армия Альбы формируется в Италии. Она состоит из отборных полков испанских ветеранов, итальянских и албанских солдат и насчитывает около десяти тысяч человек хорошо обученной, испытанной в боях, грозно вооруженной пехоты и конницы. В июне она выступает в поход через Северную Италию, Швейцарию, Францию. За колоннами солдат, которые двигаются по трудным и узким альпийским дорогам, следует специально приданный армии обоз с двумя тысячами завербованных для этой экспедиции публичных женщин.
Страны, через которые проходят колонны Альбы, встревожены, но не решаются ничего предпринять. Король Франции, формально отказавший испанскому войску в праве на проход через его земли, на деле не чинит никаких препятствий. Лишь на всякий случай он приказывает французским войскам следовать за Альбой по пятам, образуя заслон.
Поход длился почти все лето. Маргарита Пармская тем временем продолжала успешно подавлять последние вспышки возмущения и была крайне встревожена предстоящими переменами. Ей казалось, что недовольство нидерландцев, отчасти подавленное, отчасти загнанное внутрь, прорвется снова, как только на нидерландскую землю вступят войска ненавистного герцога Альбы.
На картине Брейгеля «Избиение младенцев в Вифлееме» в строю латников, окружавших деревню, есть седобородый всадник — военачальник царя Ирода. Говорят иногда, что это — герцог Альба. Портретное сходство и вправду очень велико. Вот с кем сравнивает Альбу художник!
С походом Альбы связывают и картину Брейгеля «Обращение Павла».
По крутой горной дороге, между острыми каменистыми утесами и редкими деревьями поднимается к перевалу конное и пешее войско: трудно карабкающиеся на подъем пехотинцы, горделивые всадники на выхоленных конях, сверкающие латы, пышные, яркие мундиры. Была ли действительно эта картина связана с тревожными вестями о приближающейся армии Альбы?
Ван Мандер, сказавший, что в «Избиении младенцев в Вифлееме» многие сцены взяты из жизни, по поводу «Обращения Павла» говорит только, что картина эта представляет прекраснейший горный пейзаж. И это действительно так. Прекрасен не только пейзаж. Вся картина очень красива.
Художник смотрит на движущееся войско не с огромного расстояния, как в «Самоубийстве Саула». Он словно бы где-то рядом, совсем близко, незримо шагает вслед за всадниками по горной дороге.
Если эта картина действительно отклик на приближение Альбы, то отклик своеобразный. Не станем искать в ней того, чего здесь нет. Ни превращение Савла в Павла — евангельский сюжет, запрятанный в картине так, что его находишь с трудом, — ни мысль о том, не произойдет ли подобного превращения с предводителем испанского войска, не занимали Брейгеля. Он словно бы забыл, откуда, куда и зачем движется сквозь горную теснину, поднимается по узким горным тропам это грозное войско. Он видит, как сверкают на солнце серо-серебряные латы, как хороши желтые и красные мундиры, полосатые накидки. И, может быть, только пронзительная яркость желтых и красных пятен делает тревожным и даже угрожающим этот горный пейзаж с движущимся войском.
