Анатолий Анисимов - Компьютерная лингвистика для всех - Мифы, Алгоритмы, Язык
играло роль необходимой тренировки, но его можно рассматривать и как первое проявление творчества. И, конечно, при этом многократно закреплялись наиболее удачные, вначале случайно найденные приемы охоты, например, использование острых камней, палок и других орудий. Сохранившиеся наиболее древние ритуальные обряды африканских и южноамериканских племен в большинстве своем посвящены теме охоты. Формирование схемы мышления охотник>дейтвие> жертва исторически шло в обратном порядке. Сначала стало четко осознаваться абстрактное понятие объекта охоты, жертвы, затем в сознании начал фиксироваться сам акт охоты. Это еще фаза звериного мышления. Позже человек осознал себя охотником, увидел в других таких же охотников. Даже если охота была неудачной и охотник погибал, все равно
*[Image] Древнеегипетское изображение. Сцена охоты
в сознании соплеменников он погибал, оставаясь охотником. Схема приобрела завершенность. Появились два общих абстрактных понятий — охотник и жертва. С этого момента можно говорить о появлении человека. Мы не знаем и, наверное, никогда не узнаем, сколько веков потребовалось для закрепления зтой схемы, мы до сих пор не знаем, как происходит генетическая передача схем мышления, не знаем, в каких структурах мозга они формируются, но знаем точно, что они существуют, а сейчас мы даже в состоянии уловить их общий вид. Первобытный человек уже может оперировать понятиями из основной схемы мышления, учить других, показывать повадки животных и приемы охоты. Он может показать (рассказать), как он охотился на медведя, а затем — как медведь охотился на него. Но это будут два разных рассказа. Мышление на том этапе развития не было в состоянии воспринять два подобных действия в одновременном единстве. Схема мышления динамична. Это означает, что она может в любой момент генеририроваться в сознании в новых вариантах, учитывающих уже выполненные действия и прежний опыт. Это базисная единичная схема мысли. Так как схема охоты стала доминирующей особенностью мышления, она переносится на все случаи жизни. Охотником уже воспринимается другой охотник, воин со своими специфическими правилами охоты на людей, женщина, собирающая корни и травы и даже зверь, нападающий на человека. Любое направленное действие понимается как вариант охоты. Ничто другое в голову и прийти не может, так как в мышлении нет других схем и других абстрактных понятий. Собирание или изготовление острых камней — охота за нужными камнями; солнце охотится за звездами, ночь за солнцем, луна, хозяика ночи, охотится за тем, что скрыто ночью. Первобытное знание сводится к поиску в фактах реальности охотника, правил охоты и жертвы. Из жизненного опыта ищутся аналогии, объясняющие поведение охотников и жертв. Из рассматриваемой формулы мышления следует, что в первобытном сознании с неизбежностью возникает одушевление многих неодушевленных предметов. Все они когда-то встречались в опыте первобытного человека в ситуации, связанной с их направленным действием, а все объекты, классифицируемые как охотник или жертва, воспринимаются первобытным сознанием одушевленными. Камень-охотник, если его попросить, сам летит в цель, а жертва, если в это поверить, не сможет избежать поражения. Где-то в этом периоде следует искать зарождение понятия души. Оно связано с одушевлением мертвых. Смерть воспринимается как уход человека (его души) в другой, темный мир. Так как живой или мертвый человек для древних представлял одну и ту же сущность, то и душа у живого или мертвого одна и та же. Между тем в это время незаметно готовится новое загадочное дейстие. На сцене мира бесшумно появляются первые боги. Зверь, уничтожаемый охотником, и зверь, уничтожающий охотника, дающий пищу и отнимающий жизнь, зверь — жертва, и зверь — охотник, два образа, непрерывно сопровождающих человека, противоречивых при одновременном сближении в первобытном мышлении, приобретая абстрактный характер, сливаются в один новый символ, приводят к появлению нового архетипа сознания. Это абстрактное понятие одушевляется по старой схеме и тут же с логической необходимостью приобретает статус необычного существа, по своему желанию помогающего человеку и карающего, а значит всемогущего, по крайней мере в вопросах охоты, жизни и смерти человека. Отсюда животные-тотемы в индейских плелеменах, поклонение священным животным в древних восточных религиях, полулюдоедский-полузвериный облик более поздних египетских богов. В схеме первобытного мышления образ бога всегда подставляется в управляющую часть, отводимую месту охотника. Так, жертва вдруг обернулась охотником, а люди прониклись мыслью строительства храмов и жертвенных алтарей. В мире идей возник новый управляющий образ, а человек впервые ощутил себя постоянной жертвой собственного творения. Позднее, когда первобытный человек начал постепенно освобождаться от власти дикого леса, образ зверя потускнел и стал вытесняться противоречивым образом человека — свирепого врага и мирного созидателя. Тут же и боги изменили обличье: в стане богов-зверей появились новые боги, имеющие людское подобие. Почти сразу они заняли главенствующее положение. Схема мышления охотник>действие> жертва получает широкое конкретное развитие и распадаеться на множество частных подсхем. Жертва перестает обязательно означать кровавый итог — это уже то, что сейчас мы бы назвали целью. Охотник уже ближе к объекту — генератору действия, а жертва объект, на который оно направлено. Начали возникать новые имена, обозначающие новые варианты охоты и ее участников. Из этой схемы мышления возникли структуры простых предложений, отражающие направленное воздействие одного объекта на другой. Образовался грамматический род. Появился язык. Стали возможными мифы. Возникновение языка многие связывают с темой охоты. Х. Л. Борхес в очерке «Кеведо» приводит высказывание Честертона по этому поводу: "Язык — это факт не научный, а художественный; его изобрели воины и охотники, и он гораздо древнее науки" (8). Формула однонаправленного первобытного мышления хорошо объясняет единство структур древних мифов разных народов, до сих пор удивляющее исследователей. Окружающий мир для первобытных народов в основном одинаков. Схема мышления одна и та же. Территориальные особенности, различия в животном и реальном мире проявляются на уровне конкретной реализации основной схемы понимания мира. Сами же реликтовые мифы — это повторы и комбинации общей темы "охотник и его жертва" (9).
— --------------=
(8) Там же — С. 208
— ------------=
Например, в древних мифах всегда заранее выделяются охотники и жертвы. Освободить жертву или убить охотника может другой, более сильный охотник. Совершить действие, явно непосильное человеку, например, достать землю из океана, оторвать небо от земли, может только могучий охотник в ранге божества. При человеческих жертвопрношениях древние жрецы предпочитали иметь дело с потенциальными жертвами: слабыми детьми и молодыми девушками, сильного охотника трудно представить в виде жертвы. Возможно, мужественный воин Марк Курций поспешил принести себя в жертву, верхом на коне в полном вооружении бросившись в разверзнувшуюся на римском форуме пропасть, хотя он этим наверняка спас жизнь нескольким красивым девушкам (10). В действительности возможен вариант, когда просто его конь споткнулся и упал вместе со всадником, а невнятный крик случайные зрители истолковали как признак воинской доблести и позднее сочинили легенду. Действующие в мифах лица в каждой отдельной ситуации всегда сохраняют принадлежность к заранее определенному типу охотника или жертвы. Один из самых древних и устойчивых европейских религиозных культов посвящен богине охоты. С ним связан жестокий обычай, просуществоваший века. В священной роще Лесной Дианы, неподалеку от итальянской деревушки Неми, одинокий мрачный жрец с мечом в руке день и ночь охранял священное дерево, отождествляемое с самой богиней. Опасения немийского жреца были не напрасны — место его мог занять только другой человек, убивший его. В свою очередь убийцу когда-нибудь сменял другой убийца-жрец. Удивительно, но претендентов на «должность» немийского жреца было довольно много (11). Наследование через убийство — наиболее яркая демонстрация устойчивости схемы мышления "охотник и жертва".
— ------------=
(9) Многочисленные примеры древних мифов, подтверждающие сказанное, можно найти в книге: Тайлор Э. Б. Первобытная культура. — М., 1989. — С. 573.
(10) Это предание приводит римский историк Тит Ливий. История случилась в 392 р, до н. э. На римском форуме разверзлась пропасть. Решили, что боги требуют то, в чем главная сила Рима. Молодой воин Мларк Курций объявил, что сила Рима — в воинской доблести, и бросился в пропасть.
— ------------=
Интересны ранние мифологические объяснения мира и явлений природы. В этом случае все также основывается на рассматриваемой формуле первобытного мышления. Возьмем, к примеру, многочисленные мифы о солнце или похищении огня для людей. Это мифы о возвращении и освобождении, защите и путешествиях. Они строятся по логике следующей схемы. Солнце исчезает, значит, оно жертва, захваченная сильным охотником. Солнце возвращается значит, его освобождает другой, более сильный охотник. Охотники, способные справиться с похитителем солнца, — боги или герои в ранге божеств. Иногда им необходимо совершать длительные путешествия в погоне за светилом, они не должны бояться солнечного огня и власти ночной тьмы. Остается подставить имена богов и выбрать вариант освобождения, наиболее соответствующие природному окружению того или иного народа. Такой схеме подчиняются все известные ранние «солнечные» мифы североамериканских индейцев, новозеландских, австралийских и африканских племен. В древности затмения Солнца или Луны всегда ассоциировались с поглощением их каким-нибудь зверем. До недавнего времени в туземных племенах во время солнечного затмения люди поднимали крик и стреляли в небо из луков, отгоняя напавшего зверя, а на языке бразильских индейцев тупи затмение передается словами "Ягуар съел солнце". Представления древних о царстве мертвых несут отпечаток схематического образа чудовища, пожирающего солнце, туда же отправляются и мертвые люди. Страшные врата греческого Аида символизируют пасть чудовища, у скандинавов богиня смерти Гела устрашает жертвы широко раскрытой пастью, санскритское слово, означающее вечер, дословно переводится как "рот ночи". У тех народов, которые тысячелетиями наблюдали закат солнца над необозримой водной гладью, над великими озерами, реками морями и океанами, сформировалось представляние о водной преграде, отделяющей царство мертвых от мира людей: у греков это река Стикс, у египтян озера и реки мертвой страны Запада.
