Лидия Гинзбург - О психологической прозе
"Она была добра до боязни причинить кому бы то ни было малейшее огорчение... Предупредительность была для нее естественна..." Оказывается, однако, что дофина стремилась при дворе понравиться всем. "Могло показаться, что она всецело и исключительно предана тому, с кем она в данный момент общается". Тут уже ясно, что речь идет о поведении притворщицы. Но действительно бывшее заводит Сен-Симона все дальше: "Ее дружеские чувства зависели от общения, забавы, привычки, потребности; единственным исключением, которое я видел, была мадам де Сен-Симон. Она сама признавалась в этом с грацией и наивностью, которые делали этот странный ее недостаток почти выносимым". Последняя фраза - это уже попытка затемнить смысл собственного анализа. Сен-Симон не хочет осудить дофину, и в этом ему помогает существование разных оценочных сфер.
Подобраны признаки профессиональной очаровательницы, притворщицы, интриганки, женщины больших политических видов, сумевшей искусной игрой в детскую наивность и резвость прельстить стареющего короля и даже хитрую Ментенон. Но фразеология всей характеристики дофины не моральная, столь обычная у Сен-Симона, а светская. Портрет перенесен в другую оценочную область - галантную, придворную, и строится согласно ее критериям. Грация, прелесть, учтивость, легкость... но подлинные пружины поведения проступают из-под этого покрова. Даже о том, что дофина изменяет своему подвижнику мужу, ригорист и цензор нравов Сен-Симон рассказывает в тоне светской сплетни: "Она хотела, как уже сказано, нравиться всем, но не могла запретить себе, чтобы и ей кое-кто нравился".
Мадам де Ментенон - исчадие ада. Но любопытно, что свойства ее характера сами по себе чрезвычайно близки к свойствам прелестной дофины. Ей тоже присущи "льстивость, вкрадчивость, предупредительность, стремление всегда нравиться". "Умение быть несравненно приятной во всем, непринужденная, но вместе с тем сдержанная и выражающая уважение манера, которая стала для нее естественною в силу ее долгого униженного положения, чудесно помогали ее талантам". "Униженное положение", привычки приживалки в качестве источника изысканной учтивости - это, конечно, совсем другое. С одной стороны - прирожденная принцесса, с другой - женщина с темным прошлым, вдова безногого Скаррона, в силу невероятного стечения обстоятельств ставшая морганатической женой Людовика Великого. Но дело не только в этом различии. Дело в том, что критерии оценки мадам де Ментенон из сферы светской перенесены в моральную; там она осуждена беспощадно. При аналогичных свойствах - совсем иная оценочная тональность.
Какое же положение занимает сам автор среди конфликтов и связей воссозданного им мира? Сен-Симон, несомненно, один из самых положительных героев своих "Мемуаров". Но положительность эта не столько личная, сколько групповая, кастовая. Сен-Симон мыслит себя идеальным представителем своей группы и партии. Именно идеальным, потому что в тщетной борьбе за "правое дело" герцогов и пэров он почти одинок, и прочие герцоги, по его мнению, поддерживают его очень вяло. Автор имеет право суда над всем происходящим, потому что он в своей касте самый правильный, и он наделен всеми нужными для этого свойствами: благородством, чувством достоинства и чести, ясным разумом, проницательностью и проч. В отношениях с королем, министрами, влиятельными дамами он допускает некоторые уступки - для него это само собой разумеющееся условие жизни и деятельности при дворе.
В "Мемуарах" Сен-Симона автор не столько характер, сколько функция безукоризненной кастовой позиции. Сен-Симон не стремился познать самого себя, подобно Монтеню, ни, подобно Паскалю, через свой внутренний мир познать вообще человека. Он писал не исповедь, а историю. И он заявляет прямо: "Эти мемуары не предназначены для того, чтобы говорить в них о моих чувствах".
Сен-Симон в целом - писатель аналитический (и в этом качестве истинный сын своего века), поскольку его сознательной задачей является "моральная анатомия", раскрытие пружин и причинно-следственных связей. Сен-Симон анализирует поведение человека среди сцеплений изображенного им социального механизма. Внутрь персонажа этот анализ проникает не всегда. Совпадение всех уровней оценки открывает дорогу однопланному, положительному или отрицательному, изображению человека, то есть апологии и сатире.
Чистая апология и чистая сатира - это методы синтетические. Наряду с этим в "Мемуарах" есть персонажи, построенные аналитическим способом, при изображении которых "моральная анатомия" Сен-Симона достигает особой интенсивности. Это именно те персонажи, чья оценка распадается на несовпадающие элементы.
Анализ всегда оперирует сопоставлением разнопланных элементов. У Ларошфуко, например, есть афоризмы прямолинейные: "Ни один льстец не льстит так искусно, как самолюбие" и т. п. Но Ларошфуко знакомо противоречие, и в высших своих достижениях он блестящий аналитик: "Люди гордятся тем, что ревновали и будут ревновать, но в каждом отдельном случае та же гордость запрещает признаваться в ревности. Ибо в настоящем - это уже слабость". Здесь присутствует не только парадоксальность, но и психологическая диалектика. "Многие презирают жизненные блага, но почти никто не способен ими поделиться". При прямолинейном развитии мысли мы имели бы формулу: все рвутся к жизненным благам, и никто не способен ими поделиться.
В других максимах Ларошфуко объясняет природу презрения к благам, которое столь же своекорыстно, как и стремление к благам, и потому естественно уживается с нежеланием ими поделиться: "Умеренность - это боязнь зависти или презрения, которые становятся уделом всякого, кто ослеплен своим счастьем, это суетное хвастовство мощью ума; наконец, умеренность людей, достигших вершин удачи, - это желание казаться выше своей судьбы". У Ларошфуко основные страсти - тщеславие, самолюбие, гордость, корысть, оставаясь рационалистически замкнутыми и неразложимыми, в разных ситуациях приводят уже к разным результатам.
Аналитичность Ларошфуко, Лабрюйера, Паскаля в "Мемуарах" Сен-Симона получила сложное и обширное развитие. Характеры Сен-Симона возникают в борьбе между типологической схемой и ее индивидуальным наполнением. Они движутся от схемы к единичному случаю, отрываются от своего каркаса и в то же время сохраняют с ним связь. В одних фигурах преобладает типологическое начало, в других - дифференциальное. У Сен-Симона есть два основных способа отхода от типологической схемы. Один из них - это интерес к чудакам, оригиналам, людям необыкновенной судьбы. У них тоже есть свои наборы замкнутых свойств, но эти наборы "не типичны".
Сен-Симон иногда сам начинает характеристику с упоминания об оригинальности персонажа. Так, например, о герцогине д'Эгильон: "Это была особа большого ума и одна из самых необыкновенных в мире. Она была смесью тщеславия и униженности..." Свою характеристику знаменитой куртизанки Нинон де Ланкло Сен-Симон завершает фразой: "Единственная в своем роде странность этой личности побудила меня говорить о ней подробно". "Это была престранная старуха", - говорится о маршальше де Клерамбо. Сенсимоновские портреты чудаков и оригиналов имеют свою литературную традицию и свою жанровую типологию. Они строятся на основе анекдота. В понимании XVII-XVIII веков анекдот - это короткая занимательная история. Таков рассказ о маршале д'Эстре, всю жизнь покупавшем книги и ценные вещи, не только никогда ими не пользуясь, но даже их не распаковывая. Он обещал значительное вознаграждение тому, кто разыщет для него бюст Юпитера Аммона, вещь, которую ему непременно хотелось приобрести, - бюст же этот давно уже валялся в его собственных кладовых. В том же духе рассказы Сен-Симона о рассеянном Бранка или о нестерпимо вежливом герцоге Куазлене. Последний, провожая одного из своих посетителей, довел его своими учтивостями до того, что тот, выйдя из комнаты, запер снаружи хозяина на ключ. Тогда герцог Куазлен, не задумываясь, выпрыгнул из окна и, к ужасу своего гостя, встретил его у дверцы кареты.
Но в "Мемуарах" есть более серьезные и важные способы отклонения от схемы, нежели изображение чудаков и оригиналов. Это особенно обостренный и интенсивный анализ, применяемый к фигурам противоречивым и многопланным. Авторская оценка в этих случаях колеблется и двоится, выдвигая то темное, то светлое начало, в разных соотношениях и пропорциях.
Предметом такого анализа является, например, герцог Орлеанский-младший, после смерти Людовика XIV - регент. Сен-Симон был предан этому принцу с юных лет и до самой его смерти, после которой он вынужден был удалиться от двора. Но Сен-Симон жестко судит герцога Орлеанского, на этот раз не изменяя ригористически-моральным критериям ради светских. Дело в том, что перечисляемые им пороки - безволие, легкомыслие, безбожие и разврат, равнодушие к рангам и склонность к низкому обществу - непоправимо вредили, по мнению Сен-Симона, политическим интересам партии регента, которая была и его, сенсимоновской, партией. Но герцог Орлеанский, с его обширным умом, талантами, образованностью, храбростью и великодушием, отнюдь не становится отрицательным героем. Сен-Симон его любит и анализирует его поведение, так сказать, защитным анализом.
