Андрей Губин - Афина Паллада
Для начала в ад он поместит и своих политических противников. Сам пойдет дальше — на высочайшие вершины духа. Посещение загробного мира давно привлекает его. Теперь ясна цель путешествия в края отошедших богов и героев: чтобы с точки зрения своей партии судить поколение, наполняя ад двурушниками.
Иного применения искусства Алигьери не знает. Еще в детстве он сочинял терцины против уличных мальчишек, сражающихся с ним камнями и гнилыми персиками. Его первые сонеты преследовали сугубо определенную цель: добиться любви дочери соседа Портинари — сказывался новый, деловой, буржуазный дух эпохи.
Ярой, откровенной партийности его научили Гомер и церковь. Грек прямо чернил дезертира Терсита, буйных женихов Пенелопы и идеализировал богоравного царя Одиссея, который не всегда был справедлив и добр. Отцы церкви, святые основатели монашеских орденов, участники Крестовых походов Доминик и Франциск не допускали и тайного сомнения в правде их учений.
Провансальскую, рыцарскую лирику флорентийцы переплавили в «сладчайший новый стиль». В любовной поэзии главными стали Донна Философия и Прекрасная Дама. Любовь служила добродетели и познанию божественных истин.
Гегель Средневековья, отец схоластики Фома Аквинский учил о трех видах любви: низменной — любовь камня и земли, чувственной — грубое тяготение полов и разумной — любовь людей к богу и бога к людям, любовь-причина создания мира.
Сладчайшие поэты преобразовали учение святого — чувственное они поднимали до разумной, божественной любви.
Данте превосходил всех в сладчайшем стиле, но случалось ему превосходить и святого Фому в мистике и схоластике.
Спит жирная и тощая Флоренция. Спят черные и не знают, что он переселил их туда, где вечен скрежет зубовный.
Бесшумно струятся воды сонного Стикса. В серном тумане плавают тени его врагов.
Он превысил полномочия бога — бог судит умерших, а он живых послал вертеть адские жернова. Это смелость любимого сына. Он предан небесному отцу и завидует славе предков, добывающих гроб господен.
По утрам в дымке пламенной зари он различает потный лик страдающего Христа. Вечерами, опуская глаза долу, видит лохмотья нищих и пурпур народных капитанов, скрывающих жирные животы просторными одеждами. Но сказано: блаженны нищие, ибо они наследуют царство божие… Легче верблюду пройти через игольное ушко, нежели богатому в рай…
По ту сторону мира он встретит любимых греческих богов и героев, поверженных Христом, и певца героев Гомера. Его придется также поместить в ад как язычника. Бедный грешник! Его вина в том, что он жил раньше Христа!
Однако поэт волен в движениях пера — и он определит Гомера, возможно, в чистилище, противореча церкви. В рай, конечно, нельзя — Данте истый христианин.
Вожатым он возьмет Вергилия, но лишь до рая — римлянин тоже не крещен. А лучезарной звездой, зовущей на вершины, будет сиять незакатная Богородица, Мадонна.
На груди он носит медальон с ниткой из одежды Марии. А черные приписывают ему знакомство с нечистой силой, считают чернокнижником, беседующим по ночам с дьяволом. Что ж, вот он и потащит вождей черных в преисподнюю.
С утра напишет речь против папской энциклики. Пусть папа попирает надушенной сандалией опозоренный Рим и не вмешивается в жизнь свободных городов! Но он еще не выпил всю чашу тяжелой ночи.
Не все спали во Флоренции. В доме соседа Данте зажжены огни, слышна музыка. Поэт ускорил шаги. Почему в столь поздний час здесь веселье? Может, случилось несчастье и музыка эта врачебная? Только бы не с Беатриче!
У ворот стоял незнакомый лакей, освещенный горящей в черепках смолой. Увидев Данте, он зачерпнул ковшом вино из бочонка и протянул поэту:
— Прохожий, кто бы ты ни был, выпей за счастье моего господина — он женится на синьорине Портинари!
Алигьери выпил ковш до дна.
Беатриче выдают замуж. Отец Данте не хотел родниться с менее знатными, чем они сами, соседями. Отец Беатриче считал поэтов мошенниками, с ветром в голове. Да и Беатриче только в ранней юности смотрела на стихи с радостью и волнением, а теперь как на праздную забаву.
Сердце, еще слишком греческое, языческое, требовало вмешательства клинков. Разум говорил о христианском смирении. Вместе с этим поэт испытал странное чувство радости и облегчения. Холодок волчьей свободы тронул его нос. С девяти лет любит он Беатриче. Девятилетняя разлука только возвысила любовь. Но христианский аскет нуждается в подтверждении истины о необходимости страдания. Надо страшиться земного счастья, чтобы не потерять вечное — в кругу славы господней.
Будучи поэтом, он видел не то, что есть, а что быть должно. И он поместил Беатриче, по примеру суда над черными, в райских кущах. Пусть дочь Портинари блаженствует в теплой тине семейного довольства. Беатриче-мадонна вознеслась в ангелы для жизни непреходящей. В детстве она была резвой толстухой с маслеными волосами и губами, как надкушенный гранат. В юности — постная синеглазая страдалица с бледным пучком тонких волос. Теперь поэт добавил слез и сини в глаза Беатриче и воздушного солнца в волосы, чтобы светился нимб. Образ любимой, очищенный от житейской скверны, стал идеальным, ибо поэты не довольствуются сущим, ищут путей ввысь и в даль — к любви, к богу.
Возвращаясь однажды с тайного собрания белых, Алигьери встретил незнакомого старика знатного вида. Остановив поэта, старик сказал:
— Тебе не следует ходить на эти сборища. Теперь, когда она вознеслась в горние, ничто не мешает тебе прославить любовь. Ты обручен с небесной невестой…
Изумленный Данте впитывал музыку слов — как узнал старик, что он вознес Беатриче в блаженные селенья? Когда он очнулся, старик уже был далеко. Под бархатным плащом незнакомца топорщился меч, открывая сутану папского легата.
И поэт поместил возлюбленную у самого престола Богоматери — высшая мечта смертных.
Судьбу Алигьери и Беатриче решали не они сами. Но поэт чувствовал и свою вину. Политическая борьба, пришедшая на смену честным рыцарским турнирам, осмысление мира, бог, творчество сильно отдалили его от синеглазой. Он шел между двух огней. Бог требовал душу целиком. Народ нуждался в его душе не менее бога. А еще требовали неустанных жертв Аполлон и Афина — боги муз и мудрости. Беатриче не оставалось ничего. Добиваясь свободы Венеции, поэт забывал присылать девушке цветы. Лунными, томительными для юных флорентиек вечерами он уединялся в библиотеке, а сонеты посвящал всевышнему. Беатриче не роптала. Говорили, что она упала в обморок, когда кардинал соединил ее брачными узами. По другим словам, брак Беатриче был счастливейшим в Италии.
Замысел комедии, произведения со счастливым концом, захватывал Алигьери. Прогуливаясь с Вергилием в эмпиреях, он то и дело встречал там знакомых, любимых, ненавистных — живых и мертвых. При этом его занимали аллегории, намеки, тайны. Толкование чисел тоже не чуждо ему. В чистилище он встретил даже своего отца, пока торгующего во Флоренции лечебными снадобьями.
В цех аптекарей отец вступил для того, чтобы дворянский род Данте получил гражданские права. Черные щеголяли «подлым» происхождением, смеялись над гербами и замками с амбразурами. Дворянам приходилось становиться сапожниками, гранильщиками зеркал, хлебопеками — конечно, в чине цеховых мастеров, старшин, советников. Алигьери, потомок закованных в сталь магистров, числился аптекарем.
Несчастье обрушилось внезапно. Беатриче, недолго прожив в браке, умерла — тихо, не болея, просто однажды утром не проснулась.
Религиозный трепет потряс поэта. Пришло суровое возмездие за созданные в воображении картины ада и рая. Судорожно нес он свечу за гробом. Кара эта — милость божья. Бог поражает тех, кого возлюбил. Так всевышний укрепил небесный брак.
Раздробленность городов-коммун привела поэта к мысли о необходимости наместника бога, монарха. Он стал посещать собрания гибеллинов. «Капитаны народа» старались урвать кусок пожирней, и коммуны распадались.
В палаццо тайного гибеллина он встретил синьорину, красота которой совпадала с греческим, а не библейским идеалом. Не дева Мария с острыми коленками и заплаканным личиком, в саване у пустого гроба. Полная, высокая Афродита, цветущая, как майские зори. Она любила арфу, стихи, вино, и вскоре пламень ее карих глаз достиг чела Данте. Поэт прекратил связь с гибеллинами.
В ясный, упоительно тихий день он нанял лодку и поплыл в манящую даль по реке Арно. Город утонул вдали, лишь видны золоченые шпили.
Нарядная лодка с шестью гребцами, под зеленым парусом, повстречалась ему. Кареглазая синьорина с открытыми сахарными плечами задумчиво окунала свежую розу в воду. Поэт решил не узнать ее — опустил глаза. Именно такой представляли сладчайшие поэты Прекрасную Даму — теплой, ароматной, чувственной.
