Николай Федь - Литература мятежного века
Как свидетельствует автор "Горячего снега", он написал о войне несколько по иному, чем в повести "Батальоны просят огня". И не только в плане художественном, но и в плане историческом: ведь между романом и повестью пролегло одиннадцать лет. Это тоже было стремление к познанию и как бы толчком биографии (не прошлой, а настоящей) - "пора более широкого осмысления человека на войне, пора какого-то накопления, сделанного не мной, а самим временем. Это своего рода категорический императив, исходящий из самой жизни. Однако "Батальоны просят огня" и "Горячий снег", как мне кажется, не спорят друг с другом. Это родные братья, у позднего брата лишь больше морщин и больше седины на висках. Я хочу сказать, что время живет в писателе, так же как и писатель живет во времени".
Бесспорно, жизнь вносит коррективы в освещение событий и исторических лиц. Вспомним: повесть "Батальоны просят огня" вышла в свет в середине 1957 года, когда еще давала о себе знать известная скованность в оценке минувшего, бытовала узость взгляда на войну - и в этом были грешны не только писатели. Вернее, это не вина, а скорее их беда. Если и вина, то не та, за которую можно обвинить всю литературу. Скажем, о драматических событиях первого этапа войны, о трудностях и ошибках вообще запрещалось писать. Но к концу 60-х было осмыслено по-новому воспринято. В искусстве назрела потребность в эпических полотнах. Если продолжать мысль Бондарева, то по сравнению с повестью "Батальоны просят огня" у старшего брата, то есть романа "Горячий снег", не только "больше морщин и больше седины на висках", но (что весьма существенно!) больше раскованности, смелости в выводах и художественных обобщениях.
"Горячий снег" - это реалистическое изображение войны в сочетании с психологическим анализом. Отсюда расширение места действия - окоп, блиндаж, узкая фронтовая полоса и одновременно - необъятные просторы русской земли, штабы дивизий и армий, ставка Верховного Главнокомандующего. В центре сюжета, развертывающегося в течение одних суток, - ожесточенное сражение с танковыми дивизиями Манштейна, рвущимися в Сталинград на помощь окруженной двухсоттысячной армии Паулса. Приказ генерала Бессона выражает суть трагической ситуации: "Стоять на занимаемых рубежах до последнего... О смерти забыть! Не думать о ней ни при каких обстоятельствах!" Само название - "Горячий снег" создает ощущение борьбы двух начал, для которых нет применения.
Идейно-художественное богатство произведения определяется глубоким анализом характеров, полифоническим звучанием, показом единства судьбы народной и судьбы отдельного человека, включенного в исторический процесс. Это бойцы и офицеры младшего и среднего звена - лейтенанты Кузнецов, Дроздовский, Давлатян, старший сержант Уханов, наводчики Нечаев и Евстигнеев, ездовые Рубин и Сергуненков, санинструктор Зоя Елагина и другие. У них разные характеры и жизненные идеалы, но у всех одна беда война, одна обязанность и отныне одно святое дело - защищать Родину. На вопрос, имеют ли герои "Горячего снега" прототипы, автор ответил, что он списывает своих героев со многих и ни с кого конкретно. Образы, близкие художнику по жизненному и нравственному опыту (Кузнецов, Давлатян, Дроздовский, Зоя), во многом списаны с реальных людей.
В то же время комдива Деева, генерала Бессонова, комиссара Веснина характеризует большая степень вымысла. Интересно, что к характеру Бессонова писатель пришел не сразу. Задолго до этого у него были встречи с полководцами Коневым, Москаленко, Батовым. В пору работы над романом состоялись беседы с маршалом Г. К. Жуковым. Это сказалось на образе командарма. В смысле сугубо художественном работа над характером Бессонова была для писателя "своего рода преодолением чего-то в самом себе, выходом за пределы уже познанного и освоенного".
Каков он, командующий армией Бессонов? Сложный и разный. Его размышления о сущем и переживания, о пропавшем без вести сыне, его встреча со Сталиным перед назначением, его постоянные думы о предстоящем сражении властно захватывают наше воображение и уже не отпускают до конца повествования. Талант, мужество, воля к победе - все это прошло закалку в сложном сорок первом году, когда приходилось отступать под натиском первоклассно вооруженных, вышколенных немецких войск.
Характерно, что масштаб происходящих событий раскрывается через восприятие Бессонова. Вот наблюдает он за медленно движущейся к фронту колонной, видит при изредка вспыхивающем свете фар затянутые в заиндевелые подшлемники лица солдат и командиров - и тяжкая дума овладевает им: этим солдатам предстояло незамедлительно вступить в бой, и, может, каждому пятому из них суждено умереть скорее, чем они думают. Они не знают и не могли знать, где начинается бой, не ведают, что совершают первый и последний марш в своей жизни. Лишь командующему армией дано ясно и трезво определить меру приближающейся опасности и знать, что на Котельниковском направлении фронт едва держится, что немецкие танки за трое суток продвинулись на сорок километров в направлении Сталинграда и что теперь перед ними одна-единственная преграда - река Мышкова, а за нею ровная степь до самой Волги. Он отдавал себе отчет и в том, что в эти минуты его армия и танковая армада Манштейна с одинаковой решимостью двигались к этому рубежу и от того, кто первым выйдет к Мышковой, зависело многое, если не все... Описание сражения на реке Мышковой делает честь всей военной прозе второй половины двадцатого столетия.
Вот чаша весов склонилась в сторону армии Бессонова, - немцы остановились, начинает отступление, и на новом витке борьбы возникает противостояние добра и зла. Однако рассматривается оно в широком аспекте. Пленный гитлеровский офицер разглагольствует в духе нацистских постулатов: никто, мол, не знает, где кончается добро и начинаестя зло, где искать истину; человек утверждается насилием, чувствуя себя богом, когда разрушает... Командующий ответит нацисту: "Мне ненавистно утверждение личности жестокостью, но я за насилие над злом, и в этом вижу смысл добра. Когда в мой дом врываются с оружием, чтобы убивать... сжигать, наслаждаться видом пожара и разрушения... я должен убивать, ибо слова здесь - пустой звук". Бессонов выражает народный взгляд на добро и зло, отвергающий как библейское всепрощенничество, так и имперскую философию насилия... Острый бондаревский резец высекает из хаоса войны образ прекрасного человека, которым может гордиться любая эпоха.
Контраст - один из излюбленных приемов писателя. При помощи контраста он усиливает напряженность ситуаций, подчеркивает разность характеров, углубляет психологические и портретные характеристики. Кажется, он пользуется этим приемом чаще и искуснее, чем другие наши писатели. Это может быть предметом социального исследования. В данном случае коснемся двух в известном смысле контрастных характеров - Бессонова и дивизионного комиссара Васнина. Колючий, подчеркнуто сухой, погруженный в сугубо профессиональные заботы командарм Бессонов - и открытый, светлый Веснин. Вместе с тем, член Военного совета добрее, терпимее к людским слабостям, чем командующий армией. В этом его сила, но в этом и слабость Веснина. В условиях недоверия, подозрительности и четко обозначившейся тенденции нетерпимости к правдивым, откровенным людям Веснин более уязвим, чем умеющий сдерживать себя, умудренный горьким опытом Бессонов. Это отлично понимает полковник Осин. Ни на минуту не забывая о высокой власти и личной храбрости Веснина, начальник контрразведки в то же время думает, что такие, как Веснин, не внушают "веры в прочность их положения" - они были слишком хорошими людьми для своего времени.
Юрий Бондарев обладает способностью искусно передавать тонкие оттенки чувств и мыслей героев, проникать в потаенные уголки их внутренней жизни. Большую роль здесь играет богатое творческое воображение, позволяющее видеть то, что скрыто в глубинах человеческой психики.
В этом плане весьма характерно описание последних мгновений жизни Веснина. Группе из четырех разведчиков преградили путь немецкие танки и автоматчики. Завязался неравный бой. И далее автор пишет: "Веснин все понимал с той оголенной трезвостью, в которой уже не было никакой надежды... Он все-таки не представлял, что может умереть через полчаса, через час, что мир сразу и навсегда исчезнет и его не станет... и вдруг он задохнулся - горячий, жесткий удар в грудь оттолкнул его, резко качнул назад, и то, что успел уловить Веснин, подавившись от этого удара не выговоренными словами, были повернутые к нему, немо кричащие о каком-то невозможном несчастье глаза майора Титкова. - Что он увидел на моем лице? мелькнуло у Веснина, и, удивленный этим выражением отчаяния и изумления в глазах Титкова, он той рукой, в которой был зажат пистолет, прикоснулся к груди, обессиленно отстраняя то неизбежное, что случилось с ним. - Неужели? Неужели это... Неужели так быстро настигло это? - подумал Веснин и с облегчением от внезапной, непоправимой и уже пришедшей понятости случившегося сейчас с ним хотел посмотреть на руку, чтобы увидеть, различить на ней кровь... Но не увидел крови".
