Джош Вайцкин - Искусство учиться
Никогда не забуду первый визит в LGE. Вместе с тренером в тренажерном зале я проходил тесты, предназначенные для оценки истинного уровня моей физической подготовки. Я чувствовал, как напрягаются мышцы, о существовании которых я раньше даже не подозревал, и мои представления о пределе возможностей или безопасности расширялись — и мне это нравилось. Это был мой первый опыт тренировки на таком высоком профессиональном и техническом уровнях, превосходивший все, с чем я имел дело в течение многих лет спортивной карьеры. Я усердно крутил педали высокотехнологичного велотренажера, истекая потом и косясь на экраны многочисленных мониторов, когда помощник похлопал меня по спине. Обернувшись, я увидел перед собой широко улыбающегося Джима Гарбоха. На тот момент Джим был лучшим квотербеком в команде Indianapolis Colts. Будучи страстным фанатом New York Jets, я не всегда болел за Джима, но годами следил за его игрой и всегда восхищался яростным бойцовским темпераментом. Отличавшийся невероятными физическими данными, он владел пушечным броском, славился неожиданными камбеками на последних минутах матча. Я очень удивился, услыхав от Джима, что он увлекается шахматами и долгое время следит за моей шахматной карьерой. Мы погрузились в обсуждение психологических параллелей между состоянием шахматиста на турнире высокого уровня и квотербека в решающей игре НФЛ. Просто удивительно, с каким количеством общих проблем нам пришлось столкнуться. Думаю, этот разговор в тренажерном зале стал первым толчком, побудившим меня задуматься о глубоком родстве искусства обучения и искусства эффективного функционирования.
Посещая LGE, я хотел получить ответ на два взаимосвязанных вопроса: как добиться стабильности результатов на турнирах и как разобраться с многочисленными психологическими проблемами, связанными с внешним прессингом после выхода фильма «В поисках Бобби Фишера». Когда я впервые приехал в Орландо вскоре после того, как мне исполнилось двадцать, то представлял собой тип спортсмена, действующего интуитивно под влиянием давления извне, полученного опыта и драйва. Я уже писал о том, что, попадая в сложную ситуацию, предпочитаю нажать на газ и взорвать ситуацию энергичными, резкими действиями. Вряд ли это можно считать наиболее эффективным подходом на в долгосрочной перспективе.
В LGE я работал с главным тренером Дэйвом Штригелем — вдумчивым и компетентным спортивным психологом. Между нами сложились прочные дружеские отношения, и между моими поездками в Орландо мы часто созванивались. Хотя многие ценные идеи пришли мне в голову именно после этих телефонных разговоров, самое революционное открытие родилось из невинного замечания во время нашей первой беседы. Этот момент я помню очень хорошо: после многочасового разговора, в ходе которого я рассказывал о своей жизни, карьере и нынешних трудностях, Дэйв откинулся на спинку кресла, почесал затылок и задал интересный вопрос: считаю ли я, что качество шахматной мысли повышается, если этому предшествовал период релаксации? Этот простой вопрос произвел настоящую революцию в моем подходе к достижению пика спортивной формы.
Тем вечером, после информативных собеседований с Дэйвом, Джимом Лоэром и Джеком Гроппелем, я уселся на диван с ноутбуком и записями сыгранных в разные годы партий. Несколько часов я просматривал результаты соревнований, в которых участвовал на протяжении своей шахматной карьеры. Во время турнира игроки обычно записывают свои ходы и ходы соперника. Шахматная доска выглядит как сетка с вертикальными столбцами, нумеруемыми буквами от a до h слева направо, и горизонтальными рядами, нумеруемыми от 1 до 8, начиная с позиции белых вверх. После каждого хода шахматист записывает комбинацию вроде Gg4 или Kh5. Это означает, что слон перемещен на g4 или конь сделал ход на h5 соответственно. Обычно записи делаются на листе бумаги под копирку, это позволяет сохранить отметки о ходе любой частной или турнирной партии. В течение нескольких лет я отмечал в своих записях, как долго думал над тем или иным ходом. Вообще это помогало мне планировать время шахматной партии, но после бесед с Дэйвом мои заметки позволили обнаружить весьма интересную зависимость. Проанализировав их, я понял, что в удачно сыгранных партиях я раздумывал над ходом от двух до десяти минут. В неудачных — имел обыкновение увязать в глубоких расчетах на двадцать минут и больше. И часто долгие раздумья приводили к неудачному ходу. Более того, если я надолго задумывался несколько раз подряд, качество принятых решений начинало ухудшаться.
На следующее утро Штригель и Лоэр рассказали мне об их концепции стресса и восстановления. Физиологи LGE обнаружили, что практически в любом виде деятельности для выдающегося мастера характерно умение периодически восстанавливаться. Игроки, способные расслабиться в короткие моменты отдыха, почти всегда демонстрируют способность собраться в решающий момент игры. Именно поэтому знаменитые теннисисты своего времени, например Иван Лендл или Пит Сампрас, имеют, на первый взгляд, странную привычку неторопливо выбирать новую ракетку в перерыве между сетами, не важно, выиграли они последний сет или проиграли. Их соперники в это время либо выбрасывали вверх кулаки в эйфории от удачи, либо раздражались из-за судейской ошибки. Вспомним расслабленный взгляд Тайгера Вудса, танцующего вокруг противника в ожидании возможности следующего удара. Или Майкла Джордана, сидящего на скамейке с полотенцем на плечах с отстраненным видом во время двухминутного перерыва в игре. Джордан выглядел совершенно спокойным, несмотря на то что Bulls отчаянно нуждались в нем на площадке. Он ухитрялся восстанавливаться быстрее любого другого спортсмена, которого я знал. Джим Гарбох рассказал мне о том, как открыл такую же зависимость на своем собственном опыте. Он очень увлеченный человек, поэтому на поле обычно оказывался в центре защиты команды. Но после нескольких занятий в LGE он заметил существенное улучшение своей игры, если, сидя на лавке, мог расслабиться и перестать наблюдать за атаками соперника. Чем больше удавалось отвлечься от происходящего, тем лучше он играл во время следующего игрового отрезка.
Осознание того, что вовсе не обязательно сохранять состояние максимальной концентрации на протяжении всей шахматной партии, принесло мне колоссальное облегчение. Прежде всего, это позволило пересмотреть свою манеру поведения в ожидании хода соперника. Вместо того чтобы чувствовать себя обязанным сосредоточиться на позиции на доске, пока соперник обдумывает свой ход, я позволил себе отвлечься от происходящего и снизить внутреннее напряжение. Я старался размышлять отвлеченно, мог встать из-за стола и прогуляться по залу, выпить стакан воды или умыться. Когда соперник делал ход, я возвращался к доске с новой энергией. Улучшения в игре проявились практически сразу же.
Следующие несколько месяцев я учился внимательнее прислушиваться к качественным изменениям в своем шахматном мышлении и в результате понял, что, если я обдумываю ход более четырнадцати минут, мысли начинают повторяться и теряют ясность. Заметив эту закономерность, я научился отслеживать эффективность мышления. Если она снижалась, я старался на минуту отвлечься от происходящего, восстановиться и затем вернуться в игру. Теперь, сталкиваясь с трудной позицией на доске, я мог размышлять сорок или пятьдесят минут и сохранять свежесть ума, поскольку длительная концентрация становилась возможной благодаря этим кратким перерывам.
В LGE умение концентрироваться и расслабляться возвели до уровня науки, обнаружив при этом, что в любом деле чем лучше специалисту удается восстановиться, тем больше возможностей функционировать в условиях стресса он сохраняет. Осознание этого факта может стать удачной отправной точкой для дальнейшего развития. Но как этому научиться? Гораздо легче давать советы расслабиться, чем реально этого добиться, особенно если вы находитесь на дистанции свободного броска до корзины и при этом истекают последние минуты дополнительного времени в матче плей-офф или через несколько минут начнется презентация, которая определит вашу дальнейшую судьбу. Неразрывная связь между телом и рассудком в такие моменты проявляется особенно ярко.
Физиотерапевты LGE научили меня выполнять упражнения для сердечно-сосудистой системы на стационарном велотренажере, оборудованном кардиомонитором. Я должен был крутить педали со скоростью не меньше 100 оборотов в минуту, что поддерживало частоту пульса до 170 ударов в минуту не менее десяти минут. Затем я замедлял темп и в течение минуты крутил педали совсем медленно, при этом частота пульса снижалась примерно до 144 ударов в минуту. Потом я снова ускорялся, доводя частоту пульса до 170 ударов в минуту, и так далее. Тело и рассудок постепенно привыкали к колебаниям нагрузки.
