Виктория Ученова - Беседы о журналистике
Из амбулатории, хотя у каждого есть такое право, никто не уходит.
- Что касается кожи, то мы ее здесь снять не сможем, то есть отделить... Для этого нужны специальные врачи, - еще раз испытывает капитан решимость собравшихся. - Все будет сделано в Батуми. "Скорая помощь" приедет за теми, кого мы отберем... Кто передумал?
По-прежнему никто не уходит. Напротив, в коридор амбулатории протискиваются новые люди.
Капитан (правда, отчего-то голос у него при всем при том довольно спокойный) предлагает остаться тем, кто прибежал первым. В числе первых оказался и старый боцман. Он тоже не хочет уходить.
- Пусть ему мой кусочек на память останется, - ужрямится он.
- Куда ж ты лезешь? - по-свойски, как другу, говорит ему капитан. - У тебя же трое детей... (Как ни странно, лицо капитана в эту минуту скорее выражает радость, чем тревогу.) Куда ж ты лезешь? - в который раз спрашивает он боцмана, а тот все равно не уходит.
Ну а теперь пора сказать, что никакого несчастья на теплоходе на самом деле не случилось. Кинооператоры Киевской студии научно-популярных фильмов совместно с социальными психологами и руководством теплохода создавали фильм о способности советских людей отозваться на чужую беду и помочь пострадавшему. Для съемки был "спровоцирован" драматический момент.
Конечно, он дал "первоклассный" по точности и выразительности материал кинооператорам и социальным психологам, но этическая правомерность такого эксперимента очень сомнительна.
Довольно руководство корабля: проверка доказала высокий моральный дух плавсостава. Но не слишком ли высока нравственная цена за богатые информативные результаты? Не осталась ли в душах людей горечь от того, что их искренний порыв обернулся пустышкой?
Серьезные и ответственные вопросы. Их необходимо учитывать журналистам, когда - пусть с самыми благородными установками - они готовятся к "скрытым"
способам сбора материала. Например, к съемке скрытой камерой.
Опытный тележурналист М. Голдовская рассказывает:
"Во время работы над фильмом "Юрий Завадский" нам удалось снять выразительный, яркий эпизод, добавляющий ценные краски к образу Юрия Александровича:
после репетиции он гневно и резко отчитывал молодого актера, который недостаточно серьезно отнесся к роли.
Актер по-настоящему переживал случившееся, выглядел жалким, пристыженным. Было очень заманчиво показать эту сцену. Мы долго сомневались, вставляли ее в картину и снова вынимали. Наконец сократили так, что в фонограмме не осталось фамилии и имени провинившегося артиста. Конечно, эпизод от этого проиграл, но иначе поступить мы не могли".
Утрируя, можно сказать, что приходится жертвовать профессиональной "выгодой" ради пользы нравственной - менее зримой, но более существенной, ради уважения к человеческому достоинству.
Так же твердо, как в медицине, действует в нашей журналистике профессиональная этическая заповедь "не навреди!;). Лучше поступиться и затраченным временем, и авторским честолюбием, и даже служебным выговором, грозящим за неоперативность, чем вынести на публичное обозрение какие-то моменты, которые могут духовно травмировать человека.
- Что же определяет дозволенность того или иного творческого приема?
- Нравственное чутье журналиста, строгий этический самоконтроль.
Настоящий журналист понимает и разделяет тревогу поэта А. Вознесенского:
...Чудовищна ответственность касаться чужой судьбы, надежд, галлюцинаций!
Чудовищна ответственность того, кто выносит на суд миллионов читателей интимные эпизоды частной жизни.
Журналист А. Старков рассказывает: "Был у меня много лет назад пренеприятнейший случай. В портретном очерке, увлекшись поиском глубины характера, я привел некоторые детали из личной жизни героя, рассказанные мне людьми, хорошо его знавшими. Очерк вызвал гневный протест этого человека, он потребовал опровержения. И я, искренне стремившийся к жизненной правде, должен был публично извиниться, потому что есть такие струны в человеческой душе, которых даже из самых лучших побуждений касаться нельзя, нельзя выставлять напоказ в документальной прозе о подлинными фамилиями".
К сожалению, подобные осечки нет-нет да и случаются в журналистской практике.
Корреспондент областной молодежной газеты получил задание написать о лучшем в районе секретаре комсомольской организации совхоза. Приехал журналист в совхоз, но секретаря не застал - тот был на лесозаготовках. Что ж, можно и подождать, поговорить с односельчанами о персонаже будущего очерка, познакомиться о обстановкой... Повезло журналисту - остановился он как раз в семье секретаря, разговорился с его тещей, поджидал к ужину его жену, листая семейные альбомы.
Словом, делал все то, что профессионалы называют сбором материала.
И вдруг приятная неожиданность - снимок жены секретаря Вали на фоне Кремля с орденом Ленина на груди. Так вот о ком надо писать очерк! Девушку наградили несколько лет назад за высшие в области надои мо
лока. Корреспондент ожидал с нетерпением теперь уже не секретаря, а Валю, чтобы узнать детали и подробности.
И вновь неожиданность, на этот раз неприятная. Валя ушла из доярок, работает телефонисткой. "Муж перевел, здоровье мое пожалел", - с нежностью в голосе объяснила молодая женщина.
Хозяйки не заметили, как изменилось настроение корреспондента. А он, чувствуя себя обманутым в надеждах и ожиданиях, видел уже в несостоявшемся герое очерка эгоиста и шкурника, снявшего ради семейного спокойствия жену с любимой работы. Он уже видел в Вале безвольного, слабого человека, бросившего большое дело ради удобства супруга. Журналист негодовал и так вспоминал об этом впоследствии: "Почти всю ночь я не спал, думал. И решил, что должен написать об этой встрече всю правду. Утром я первым же автобусом уехал домой. Через несколько дней был опубликован мой очерк "После свадьбы". В нем я описал все как было. В редакции я ходил именинником".
Верно ли поступил журналист? Об этом можно судить по последствиям публикации: супруги уволились и уехали из совхоза. На собрании областного комсомольского актива по поводу материала говорили так:
- Все описано внешне верно. Но есть ощущение, будто журналист влез в душу людей и вывернул ее наизнанку. Во имя чего это сделано? Какой ценой душевных травм хороших людей оплачено?
Даже если человек оступается, далеко не всегда надо срочно его "пропечатывать".
Еще один пример. Жители сравнительно небольшого города привычно разворачивают свою газету. В ней резко обличительная статья "Пятно". Журналист поведал о крайне тяжелой драме. Женщина скрыла от второго мужа своего ребенка от первого брака - мальчик воспитывался чужими людьми. Автор всенародно обличил безответственную мать, обнаруженный факт предал широкой огласке... После этого муж ушел от неискренней женщины, она едва не покончила с собой: новая семья распалась, старая не восстановилась.
Публикация была задумана с благородной целью - заклеймить зло. Но она еще больше зла породила. Следовало вмешиваться журналисту? Вероятно, да, но совсем иначе: словом и советом умного друга, а не клеймом обличителя. Ведь журналист часто может помочь делу, не прибегая к публикации.
Наверно, всякий раз, когда перо хочет коснуться интимных сторон биографии героя, журналист должен подумать: не заденет ли он чьего-то человеческого достоинства, не обнародует ли то, что для героя является сугубо личным, не превратит ли, говоря словами журналистки И. Кошелевой, "раздумья над отрицательными явлениями в нашем быту в мещанский интерес к квартирному скандалу".
Очень точно звучит и поныне совет В. Короленко молодому М. Горькому, едва начавшему журналистский путь: "Не рассердитесь за маленький совет... Я пишу в газетах уже лет десять, в том числе приходилось много раз производить печатные атаки личного свойства. Я не помню случая, когда мне приходилось бы жалеть о напечатанном. Прежде чем отослать в редакцию, я всегда стараюсь представить себе, что человек, о котором я пишу, - стоит передо мною, и я говорю ему в глаза то самое, что собираюсь напечатать. Если воображение подсказывает мне, что я охотно повторил бы все, даже может быть резче, - я отсылаю рукопись. Если же, наоборот, чувствую, что в глаза кое-что хочется смягчить или выбросить, - я это делаю непременно, потому что не следует в печати быть менее справедливым, осторожным и деликатным, чем в личных отношениях".
О высокоразвитом чувстве долга журналиста ярко рассказал в "Журналисте" известинец П. Демидов. Он назвал свое выступление "Посмотреть в глаза..." и посвятил его журналистке "Известий" Н. Александровой, погибшей в самолетной аварии при исполнении профессионального долга. Предыстория трагичного события тоже трагична. В газету поступили сведения о крайне недостойных поступках гражданина Ц. Он присвоил себе фамилию погибшего героя-фронтовика, наживая моральные проценты на чужой славе. Однополчане, отыскавшие его по переписке, разоблачили обман. Сомнений не оставалось, и подготовленный материал о проходимце, казалось, не нуждался в проверке. Все же Н. Александрова настояла на командировке в Харьков, где /кил гражданин Ц.
