Илья Смирнов - Время колокольчиков
Звукооператоры не зря получали деньги: каждое слово доходило до безбилетной публики, которой были усыпаны соседние деревья. И каждая нота. С предыдущей встречи на «Грамзаписи» они вряд ли репетировали более полутора раз. Но энергия ОБЛАЧНОГО КРАЯ действовала на публику как вполне материальная сила, поднимала со скамеек и выметала в проходы. Наконец, Богаев осознал наступление своего звездного часа и с размаху шваркнул гитарой о деревянный настил. Мог бы получиться хороший финал — но самодельный агрегат оказался прочнее хрупких английских аналогов. Поэтому Богаеву пришлось некоторое время колотить им об пол и он напоминал уже на Джимми Хендрикса, а молотобойца на «Красной кузнице». В конце концов сцена осталась цела, но большая часть гитары, отлетев метров на пять, сшибла фирменный комбик стоимостью в годовую зарплату всего ОБЛАЧНОГО КРАЯ.
Выключить электричество ОБЛАЧНОМУ КРАЮ никто не решился. Почему-то не отреагировали и на новосибирский БОМЖ — настоящий панк по строгому определению моего коллеги Д. Морозова («человек приближается к пределу, где ему уже нечего терять… следующий шаг в пустоту, смерть»). Их лидер Джоник сначала объяснился в любви Нине Хаген (тут я его понимаю):
Нина пьет холодное пиво
А я в Сибири, мне без Нины тоскливо,
а в следующей песне с припевом: «В диапазоне КГБ…» завершал последнее слово на принятым в культурном обществе звуком. Под сценой возникло активное движение людей нерокерской внешности, а в амфитеатре — привычное чувство, что сейчас заберут. Местный комсомольский тусовщик, неоднократно пытавшийся занять место Колупаева в рок-клубе, тоже очень не полюбил БОМЖей и крикнул им: «Убирайтесь на Колыму!» «Кореш, они там и живут» — добродушно предупредили его с заднего ряда.
Иную модель панка представили JMKE. Они выглядели точь в точъ как герой фильма «Taxi driver»: могиканские прически, кожа, миллион булавок. Русские панки, начиная от основоположника Свиньи, походили скорее на своих дедушек-беспризорников. Вопреки языковым барьерам эстонцы быстро завоевали симпатии Подольска удивительно профессиональной игрой — я впервые в жизни увидел, что панк-рок можно играть профессионально — и забавным добродушным конферансом между песнями на ломаном русском языке. Из вступительной лекции Н. Мейнерта о пяти таллиннских рок-клубах и его любимой группе JMKE стало ясно, что эстонские проблемы не так уж далеки от подольских:
Из Таллинна в Хельсинки провели трубу,
И все убежали в Финляндию.
Остались только грязные панки,
Которые теперь поют об этом.
А вот разрекламированный ленинградцами ОБЪЕКТ НАСМЕШЕК оказался бледной копией АВТОУДОВЛЕТВОРИТЕЛЯ, и запомнился разве что исполнением свиньевского «Батьки атамана», который по крайней мере они не выдавали за свое произведение. Совершенно не восприняли и Настю Полеву с чисто камерным лирическим репертуаром. По непонятным причинам свердловчане выпустили ее после НАУТИЛУСА, и тактическая ошибка превратилась в полное поражение: шум, свист, выкрики «эстрада». Впрочем, сами черноголовские лауреаты выглядели необычно вяло, неуверенно, как будто бы перед концертом наглотались транквилизаторов. Или в машине что-то сломалось? Неудачу НАУТИЛУСА объясняли тем, что открытая площадка слишком велика для их музыки, или более прозаично: бессонной ночью в колхозном сарае, который гостеприимный подольский рок-клуб на время произвел в звание гостиницы. ТЕЛЕВИЗОРУ ток все-таки выключили пару раз.
Три-четыре гада мешают мне жить.
Три-четыре гада мне портят кровь,
Кто там за ними стоит — наплевать,
Но я знаю, что они ненавидят — РОК!
Ключевые слова из песни Борзыкина прокатывались восторженным эхом по амфитеатру — ударами тарана в ворота нашего общего дома: «Сыт! Я сыт по горло!», «Твой папа — фашист!» Пройдет время, и в Риме итальянцы из всей программы русской группы поймут только эти два слова, и обидятся: «Почему папа — фашист»? В Подольске обижались на слово «фашист» другие, и у пульта повторялись сцены, напоминающие древнегреческий рисунок на вазе: «Бой троянцев с ахейцами за оружие Патрокла». А редактор РИО Бурлака говорил, что «стремление Борзыкина все время находиться на грани, отодвигая лбом границы допустимого, достойно всяческого уважения». Но лидера ТЕЛЕВИЗОРА так же невозможно свести к роли революционного трибуна, как БГ в 80-ом к панк-року. Он был еше музыкантом и режиссером своего музыкального театра. Мало кто из наших рок-команд имел право называться ансамблем в строгом профессиональном смысле слова (коллектив на сцене, у которого музыка, слова и движения тщательно отрепетированы и пригнаны друг другу, как камни в древней крепостной кладке). Может быть только две — НАУТИЛУС и ТЕЛЕВИЗОР. Не случайно Бутусов пригласит в свой последний (89) состав гитаристом Александра Беляева из ТЕЛЕВИЗОРА.
В профессионализме нельзя было отказать и БРИГАДЕ С — «оркестру пролетарского джаза» Гарика Сукачева. Ретро-ансамбль играл с детства знакомые танго, рок-н-ролл и латиноамериканские мелодии, на которые накладывался нарочито «стебовый» текст:
О, моя маленькая бэби, побудь со мной
О, мои маленькая бэби, я твой плейбой. —
исполняемый в манере взбесившегося сантехника или мелкого фюрера. БРИГАДА делала слишком стремительную официальную карьеру, чтобы здесь, в Подольске, не удостоиться упреков в «ренегатстве», и принимали их несколько более прохладно, чем они заслуживали.
Для новосибирского КАЛИНОВА МОСТА «Зеленый театр» оказался первой большой площадкой вдали от суровой родины. Дмитрий Ревякин в голубой косоворотке пел баллады-былины в подчеркнуто-русской манере, яростно требовал ответа у серого подольского неба и у того, кто за ним, долго ли нам
Княжеским холуям ставить сытые хоромы,
Черни выпекать коренные переломы.
И потом во власти исторических моментов
Порошить золу лихих экспериментов.
А следующую песню посвятил Джиму Моррисону и закурил «Беломор», породив оживленную дискуссию: а не косяк ли это в память Джима? После того как Дима все-таки выругался матом (чего nwem| просили не делать):
— Эх, б…, занесли кони вороные! —
возникла другая дискуссия — официальная и более неприятная для КАЛИНОВА МОСТА, в результате послефестивальная раздача слонов (премиального фонда) обошла сибирских матерщинников стороной.
Примерно на тех же струнах в народной душе, что и ТЕЛЕВИЗОР, но куда грубее, играла группа АЛИБИ из Дубны. Ее возглавлял ветеран 70-х Сергей Попов (экс- ЖАР-ПТИЦА):
И если должностные патриоты
Меня вдруг учат Родину любить.
Я думаю: ведь эта золотая рота.
Еще вчера могла ее пропить…
Эта самая знаменитая песня Попова («Я пою, но не для них») как нельзя лучше вписалась в общественную атмосферу первого года перестройки, которую периодически взбаламучивала отрыжка сталинизма — то Н. Андреевские «Принципы», то очередное письмо писателей-патриотов или генеральская отповедь пацифистам, не понимающим, что «пацифизм и борьба за мир — это не одно и то же»[55]. Поэтому АЛИБИ даже процитировали в «Московских новостях» (редкий случай, поскольку уровень гласности в рок- текстах оставался на порядок выше дозволенного прессе).
ВЕСЕЛЫЕ КАРТИНКИ бодро отыграли свою обычную программу с креном в джаз-рок.
Во время концертов в Зеленом театре самопроизвольно поддерживался идеальный порядок. Тем не менее периодически заводились слухи о люберах: о нападениях, грабежах, изнасилованиях и даже убийствах, так что приходилось пропускать самые интересные выступления и обходить дозором весь парк, в очередной раз не встречая там ничего опасного, кроме безбилетной молодежи. Она пыталась если уж не просочиться за милицейские кордоны, то хотя бы устроиться поудобнее на заборе или ветке дерева. Тем не менее, таинственный источник слухов не иссякал. Некий московский тусовщик утверждал, что его фотоаппарат и лицо стали жертвами зондер- команды гопников во главе с зам. директора парка. Несложным расследованием было установлено, что предполагаемый пострадавший в тот вечер слишком близко принял к сердцу песню ЗООПАРКА «Пригородный блюз» и находился аккурат в том состоянии, что и ее главные герои. Видимо, поутру («Венечка проснулся и киряет опять…») версия с нападением гангстеров показалась ему самой романтичной. Зам. директора в роли атамана добавил модного антибюрократического колорита.
Во избежание кривотолков, которые мог бы потом использовать очередной Земцов, я вынужден был в последний день выйти на сцену и попросить всех, располагающих конкретной информацией о правонарушениях за время фестиваля, собраться у административного корпуса и оставить свои заявления. Ни один человек с заявлением не подошел.
