Татьяна Маврина - Цвет ликующий
28.5.70. Очень четкие сны о какой-то психолечебнице — не интересно, длинно. Дочитала Лихачева: много интересных деталей, но общий тон восторженного и трезвого патриотизма с предвзятой идеей, что это гражданская поэзия — пролог к дальнейшей русской литературе, вплоть до нашего времени. Я не люблю, оказывается, оценку старого вместе с отметками современникам, легко и ошибиться. Я бы оценки заканчивала покойниками.
30.5.70. До 4-х часов играли «Орфея» Гайдна, особенно хорошо 2-е действие, где долго и сладостно играет флейта. Чахлая, сухая, бессильная весна.
31.5. Сегодня Н. В. встал к молочнице и был злой-презлой и огрызался. Поехали в Загорск за семечками для белок. Было жарко в городе, но народ: девчонки, военные, барыни, старухи, дядьки в шляпах — хороши, только фона для всей этой толпы не было.
Бидон повесили на калитке. Авось!
Ти, ти ри ти, ти, ти, ти, тити — так поет на липе птичка целый день.
1.6.70. Ладан от берез. Молоко наливается исправно. Читаю о «Слове» Югова — рационалист и очень убедительный, бросила, жалко красивых заблуждений восторженного гимназиста Лихачева. «Современное масонство отличает прежде всего возросшая тяга к библейской мистике. 13 президентов США были масонами».
2.6.70. Написала «Загорск» с людьми, что видели в воскресенье. В 70-м году первая картинка! А я думала, что уже больше и писать ничего не буду. Вечером под гром и слабый дождь приехала Анимаиса с детьми. Она рассказала о беде с Дорошом, и в семействе тошно.
3.6.70. Бессилие, комары, жара. Читаю Новикова о Пушкине и «Слове» — кое-что интересно.
6.6.70. Гроза, одна прошла мимо, другая остановилась над нами. Я сидела на крылечке и читала Андрюшу Журкова о Блоке. Туго идет это чтение, я все время задаю себе вопрос — надо ли читать о жизни поэтов? Кое-что пропадает в стихах, когда знаешь где, когда и при каких обстоятельствах это написано. Но все-таки читаю. Молния пучком ударила где-то около яблони и тут же гром — как на 4-й Мещанской во время войны. Свет погас, вечер скомкался.
7.6.70. Воробей кормит птенца на столике. Приехали Анимаиса с Мирой, к вечеру пошли к Дорошам — они сегодня переехали. Дамы купили торт, вина, конфет — на выздоровление и на новоселье, мы к ним присоседились. Е. Я. ничего, только шеей не ворочает и похож на арестанта. Мне это все напоминает картину Репина «Не ждали». Когда шли обратно, Над. Павловна сказала, что у него опухоль в мозгу, что операция слишком опасна, что улучшения не ждите. Будет хуже, а как, никто не знает. Она худая и старая, истеричная, того гляди зарыдает. Рада душу отвести. Купила у Миры два флакона французских одеколонов за 65 рублей. А хорошо пахнет!
Во сне я летала с дерева на дерево. Потом пошла к картежникам за каким-то делом, в лесу, в Сокольниках, и я проснулась. Потом еще сон: Н. В. дал попу заграничные лезвия для бритвы, и поп сказал на ушко: «Сегодня 12 евангелистов, но Вы приходите завтра с утра, будет то же самое, сегодня давка, а про завтра никто не знает, будет свободно». Тут настало 7 часов, может прийти молочница, защелкал очень громко соловей по холодному утру.
8.6.70. Холодное небо, голубее наших незабудок. Написала пейзаж с березками, неодетая весна. Вечером зашли к Дорошам отдать Н. П. долг. Литературные разговоры, а мне в жилетку плакалась Н. П., полегче, чем вчера. В беду скорую не верится, но можно и ошибиться. В семье он тиран.
10.6.70. Написала дорогу в Шахматово с птицами. Жарко, ел комар. Соловьи слегка поют, но без конца, первые два слова.
14.6.70. Выборы. Троица. Поехали в Загорск, день серый. Ноет сердце, рисую плохо. В Загорске под дождем на неудобном месте стояли — рисовали чудные дома у вокзала. Вот чем сейчас хорош Загорск. Архитектура засохла и увяла, от ливня ничего не видно, едут с фарами. В 7 часов были дома. Свет погас. Слушали виолончелистов с конкурса при керосиновой лампе.
15.6.70. Серый день. Пропащий.
18.6.70. Без дождя, без гостей, без жары, и день удачный. Написала воскресный Загорск под ливнем и довольна. Вечером на конкурсе Чайковского австралийский скрипач играл мой любимый 1-й концерт Чайковского. «Зять до тещи ходил / Зять до тещи ходил!» — так очень ловко сказал об этом мотиве Н. В. Луга цветут!
21.6.70. Поехали в Ченцы. В Хотьково у завода «Зоима» лозунг во всю стену: «За массовость и результативность». Кончила читать Третьякова о русской народности. Было интересно.
«Ключ крепости сей» — а откуда списала, не помню.
23.7.70. Ю. Поливанов и подручный с тяжелой ношей. Пробы из Германии. Всем интересно поглядеть легендарную Маврину. А Рачев сказал, глядя пробы: «Скоро всему этому будет конец», т. е. конец увлечению русским стилем. Визит не из ловких. Корректуру сделали, как мне кажется, не очень умно. Книжка чудовищная! Как меня земля терпит! Ну, посмотрим, что будет дальше.
29.9.70. Вчера переехали с дачи. Разбираемся. О Горяеве Томский написал отрицательную статью. Книгу «Преступление и наказание» с илл. Эрнста Неизвестного хотят пустить под нож. Н. В. Академия выдвигает на народного. Читаю рассказы Шукшина в «Новом мире» № 7. Хорошо.
30.9.70. Были Костины и Анимаиса. Что рассказали: Камилла Грей уехала со своим Олегом в Англию родить. Леля Мурина вызывает у всех оробение статьями философического характера в «Декоративном искусстве». Мыши бегают по спящему Костину в мастерской. В Паланге искусствоведы договорились, что графика — это то, что напечатано, рисунок — все прочее. И что такое станковая живопись. Но что именно, я не поняла.
3.10.70. Я — безработный художник, а это не очень приятно. Но работать тоже не хочется. Вчера смотрела летние работы. На свету они уж очень яркие, на даче казались скромнее, видимо, там свету меньше. Учесть.
5.10.70. К нам приехали Дороши и Бердер. Дорош живой еще, но полумертвый. Говорить может только о еврейском Боге, о каре и пр. Под конец ставила им Веру Панину и Вяльцеву. Понравилось это чудное блядское пение лишь Бердер. Анимаиса полна восторгов от каплановской керамики и гуашей на еврейские темы.
7.10.70. Влипла в Достоевского. Илл. Эрнста Неизвестного в плане немецкой графики. К Достоевскому подходит. Я бы такого сделать не смогла. Видно, душа его с сильными ямами. А Достоевский — колдун. Предложение — для журнала «Творчество» написать о себе. Надо как-то интересно вывернуться. В Третьяковке выставка Сомова. Читала Дороша «Пятнадцать лет спустя» в «Новом мире», 9, 1970. Хороший очерк, мало про колхозы, много моих тем, пейзажей, людей.
21.10.70. Поехали на сомовскую выставку. До Сомова добраться нелегко, все 30 комнат хлама. Где-то глаз задержался на Крымове и Грабаре. Сомов в первой комнате восторгов не вызвал, но среди всех этих «точных» рисунков острых, наверное, очень похожих портретов — целая галерея цветовых чудес. С деревьями, голубыми небесами, облака барашками, радуга, дожди, ночь, день, лето, лето, лето. Особенно хорошо он разбирается в листве. Женщин рисует беспощадно, как и полагается по его вере. И хороши очень эти идиотки, и платья хороши. Это один из праведников, на которых держится русское искусство. Цветовик. Лучше Врубеля.
27.10.70. Купила 10 книг «Городецкой живописи». Альбом по первому взгляду не понравился, потом ничего. Стала читать свой текст — складно. Их текст умерил свой энтузиазм, стерпеть можно. Всем нравится. Обдумываю новую докуку — что-то для Лейпцига. Пытаюсь рисовать Городец. Но для чего? Какая-то артель «Напрасный труд».
Были у нас 5 человек из ГТГ. Смотрели мои картинки. Очень доброжелательные, но никчемные.
Отчаянная радость — сигнал моего любимого «Лукоморья». Хорошо. Интересно придумала. «Значительно».
31.10.70. Пришел очень кислый Стацинский, рассказы о неприятностях. Показывал оттиски к «Лубку». Что крупно, то хорошо, что мелко, то плохо. Вечером отъел часа три Денисовский. Показывал макет Каплана. Скучный какой художник, хоть и почти благородный. С этой монографией у них большие заторы.
2.11.70. Чувствую себя неважно, делаю для Лейпцига азбучные листы, меня покинул мой «гений», и все скучно. Прочитала в «Науке и жизни», что мы используем только 4 % наших мозговых возможностей, а остальные 96 % остаются втуне. А скоро помирать! Могла бы, пожалуй, и лучше прожить свою жизнь.
7.11.70. Звонки Дороша. Он в тоске перед операцией. Авось! Жалко, если потеряем собеседника и помощника в жизни. Праздник. Лес. По снегу бегал большой черный кудрявый пудель, хвост тяжелый, как траурное страусовое перо. На снегу все лица без теней, как на японских гравюрах, а детские — очень красивы.
Вечером получилось интересное совпадение. Слушали пластинку, очень скучную симфонию Моцарта «Юпитер» — дирижер заграничный. Потом включили радио и восхищались чем-то… наверное, Моцарт. Оказалось — та же симфония «Юпитер» — только дирижер Баршай. Тусклое, серое, тягучее — и блеск, и трепет.
