Вера Лукницкая - Перед тобой земля
Они острили, подшучивали друг над другом. Много рассказывали шугнанцам о русских полях и равнинах, о березовых рощах и сибирской тайге, о морских плаваниях и приключениях. Шугнанцы воспринимали это как сказки, потому что они никогда не видели ни колосящихся полей, ни березовых рощ, ни безбрежного моря, ни тем паче кораблей. Зато шугнанцы рассказывали о диковинном камне, потому что хорошо понимали, что каждый рассказ хоть чуть-чуть да приоткроет тайну.
Так шли геологи, шли проводники, шли рабочие. И вместе с ними ленинградский писатель Лукницкий.
Два последних дня они карабкались почти по отвесной скале и, когда преодолели ее, увидели над собой еще скалу и в ней полосы синего-синего неба, а дальше еще полосы... Завороженные, смотрели они на появившееся посреди камней небо. Потом увидели синие глыбы вокруг - синие камни. Тогда они поняли: эта густая плотная синева в скале - не небо, это тоже камень. Ляджуар! Лазурит! Ляджуар! Они прыгали по камням, перелезали с глыбы на глыбу, они гладили синие куски потрескавшимися, заскорузлыми руками, еще не веря своим глазам. Куда усталость девалась, холод! Они нашли лазурит!
Легенда оказалась правдой. Наполнив свои рюкзаки россыпью, застывшей синим огнем, с высоты 4570 метров, с драгоценным и очень тяжелым грузом, двинулись путешественники в обратный, не менее трудный, путь. Счастливые, хотя и заболевшие тутеком - болезнью высоты.
Лазурит в Ленинграде! И ниили - густо-синий, и асмани - светло-голубой, и суфси - зеленоватый. Много там, в нашем Бадахшане, разных, известных теперь гнезд. И прожилок, и в россыпях, иных не сдвинешь - такие огромные. А мелочи - не углядеть!
Теперь возникнут вопросы: откуда лазуритовая столешница на свадебном столе у Марии Медичи и Генриха IV?Откуда лазуритовый кубок у Франциска I? Откуда лазуритовые вещи у Людовика XIV? Откуда лазуритовый поднос в коллекции Буало? Считанные предметы в Европе. Считалось, что все точки отсчета сошлись на афганском Бадахшане. Теперь, может быть, это месторождение выявит факты, например, что и с Памира вывозился синий камень? И украшенные лазуритом головные уборы китайских мандаринов, и кресло Тутанхамона, и статуя Тутмеса III могли быть из памирского лазурита?..
Тогда эта часть Памира еще не называлась Рошткалинским районом, а сам нынешний районный центр - Рошткала был глухим, маленьким кишлаком, над которым на отвесной скале нависали руины старинной крепости. Никто не поверил бы тогда, что в Рошткале появится средняя школа и школьники по вечерам будут играть в футбол. Никому и в голову не приходило, что над устьем реки Шахдары, на высокой террасе, где жил ишан и которая поэтому называлась Ишандатом, вырастет знаменитый высокогорный Памирский ботанический сад - надежда всех колхозов Памира, получающих от него саженцы новых, неведомых на Памире плодовых культур. Никто не поверил бы тогда, что на шахдаринских каменистых землях зашумит листва новых плодовых садов, вырастут рощи деревьев - питомцев будущего лесхоза. Никто не ведал, что вдоль Шахдары, где вились головоломные тропинки, запросто будут бегать автомобили, завозя книги в библиотеки, товары в магазины и увозя с Шахдары зерно, коконы, урожаи фруктов...
Все это уже было тогда, в пятидесятых. Всего этого не было в тридцатых.
А памирский лазурит, как и другие камни-самоцветы, занял свое достойное место в "малахитовой шкатулке" нашей страны. Он радует глаз и красивыми разнообразными юверлирными изделиями, предметами для письменных и туалетных столов, оправами для зеркал и другими многочисленными украшениями и поделками, выполненными на многих ювелирных и гранильных фабриках страны и доступными сейчас всем желающим. Но лазурит радует и масштабными произведениями искусства. Им облицовывают стены, инкрустируют плафоны, употребляют в мозаичных сочетаниях для украшений станций метро в Москве, Ленинграде и других городах Советского Союза. Он служит также украшением театральных залов и фойе, дворцов культуры, выставочных залов. И на гигантской географической карте, находящейся в Эрмитаже, созданной из камней-самоцветов, все, что очень синее, - реки, озера, моря, океаны - это наш, разных оттенков и тонов, памирский лазурит.
ИЗ ГАЗЕТЫ "КОММУНИСТ ТАДЖИКИСТАНА"(25 ноября 1964)
С отвесной скалы пика Маяковского с грохотом несутся снежные лавины. Пронзительный ветер льдистой крупкой сечет лицо и руки. Копыта вьючных лошадей, изнуренных долгим подъемом по леднику, мерно стучат на крутых каменных тропах. Животные дышат тяжело: высота 5000 метров над уровнем моря. Вокруг только скалы, лед да синее небо...
...Высота и исключительная труднодоступность долгое время оставляли открытым вопрос об эксплуатации месторождения. Но богатства дикого ущелья не давали покоя таджикским геологам. Отряд за отрядом, экспедиция за экспедицией уходили к ледникам пика Маяковского.
Оказалось, что лазурит - это лишь одна из жемчужин уникальной горной кладовой.
Здесь же неподалеку обнаружен тальк, который по качеству превосходит всемирно известный тальк Южного Урала. Мягкий, "жирный" на ощупь, камень используется в самых различных производствах - от парфюмерии до стального литья. Широчайшее применение находит он в химической промышленности.
В плотных породах ущелья щедро рассеяны сверкающие кристаллы знаменитых "лалов Бадахшана", благородной шпинели, ближайшей родственницы рубина. Особенно ценны ее редкие фиолетовые разновидности, достигающие в поперечнике полутора сантиметров.
Богатства исполинской "шкатулки самоцветов" дополняет прозрачный, как слеза, горный хрусталь, заполнивший пустоты в камне ежистыми друзами великолепных кристаллов...
Нелегко добраться в "ущелье сокровищ". Еще труднее жить здесь и работать. На пятикилометровой высоте каждое резкое движение заставляет бешено колотиться сердце, а приступы горной болезни вызывают тошноту и головокружение, валя с ног самых, казалось бы, крепких.
И все скалы Ляджуардары уже прорезали первые разведочные штольни, шурфы и канавы. Они помогут подсчитать запасы ископаемых, составить план разработки месторождения.
Недалек день, когда заоблачная кладовая - гордость недр Памира - станет служить людям.
В статье дважды упомянут пик Маяковского как ориентир месторождения ляпис-лазури. Два эти понятия - пик Маяковского и лазурит - связывает имя Лукницкого.
Он рассказывал, как, наполнив рюкзаки россыпью синих камней, немного отдышавшись, геологи начали спуск. Дошли до летовки, где оставили рабочего Маслова с лошадьми. Заболел Юдин. Заболел Маслов. Еще по дороге к ляджуару болезнью высоты заболел Хабаков. А Лукницкий, когда остальные начали сбор камней, приглядел себе по душе еще одну "прогулку". Ему очень понравились горы, разрезанные ущельем Ляджуардары, - все смотрел и смотрел на них. Горы возвышались над месторождением еще метров на семьсот, и, когда двенадцать часов подряд без остановки спускались, он все оборачивался. "Здесь ведь никто никогда не был! Почему бы мне не прогуляться к истокам Ляджуардары, не взглянуть, а что там дальше?" Проводники-шугнанцы обстоятельно разъясняли, что человеку пути там нет, и тем более разжигали его желание посмотреть "третью сторону треугольника". Первая - путь в Хорог, которым они пришли сюда. Вторая сторона - из Хорога вверх по Пянджу. А третья, неизвестная, соединяет его, стоящего тут, по прямой с верхним Пянджем. Но чем соединяет? Что находится на этой линии? И на следующий день он вышел из летовки раненько, один, в парусиновых, порядком уже изодранных башмаках и даже без ледоруба... Он поднялся к истокам Ляджуардары, пролез по отвесным берегам еще - и увидел там сверху гряду неведомых гор... Перехватило дыхание, неизвестно от чего больше - от нехватки воздуха или от радости предвкушаемого открытия? Но дальше так легкомысленно двигаться не рискнул, благополучно вернулся в летовку, потом все вместе - в Хорог...
Спутник убитый. Басмаческий плен.
Полгода со смертью братанья...
Но даже отвес километровых стен,
Но даже высот разреженных молчанье
Ничто в неразгаданном этом краю
Не бросило тени на память мою.
Памир-31
ИЗ ДНЕВНИКА ЛУКНИЦКОГО
1931г.
Есть особенно торжественные минуты, в какие человек почти физически ощутимо сознает себя на грани двух совершенно различных существований. Когда караван по пыльной дороге медленно взобрался на первый в пути перевал, тяжело завьюченные лошади сами остановились, словно и в них проникло то же ощущение.
Сзади, в склон горы, в крупы лошадей уперлись красные, низко лежащие над равниной воздушные столбы заката. Я повернулся боком в седле, уперся рукою в заднюю его луку. Туда, на закат, сбегала к травянистым холмам лессовая дорога. Она терялась вдали, в купах засиненных предвечернею дымкой садов. За ним, под невысокой, но острой, истаивающей в красном тумане горой, распростерся покинутый экспедицией город. Он казался плоским темным пятном, в котором пробивались белые полосы и точки. Некоторые из них поблескивали, как осколки красного зеркала. Отдельные купы деревьев, будто оторвавшись от темного большого пятна, синели ближе, то здесь, то там. Это были маленькие селения - предместья города. Тона плодородной долины казались такими нежными и мягкими, словно вся природа была одета в чехлы, скинуть бы их в парадный день - и равнина засверкала бы ярким играющим блеском.
