Д Медриш - Литература и фольклорная традиция, Вопросы поэтики
В "Сказке о царе Салтане" закон "сказано-сделано" функционирует в преображенном виде. Сквозь сказочный этикет проступает реалистическая поэтика, но этикет еще соблюдается.
В "Сказке о мертвой царевне", в одной из ее сцен, наблюдаем как будто еще одно отклонение от сказочной речевой нормы, но уже в другую сторону: здесь обнаруживается персонаж действующий, но не говорящий. Это пес Соколко:
Пес бежит и ей в лицо
Жалко смотрит, грозно воет,
Словно сердце песье ноет,
Словно хочет ей сказать:
Брось!
Обладай Соколко даром речи, свою верность он мог бы проявить, ничем не жертвуя. Но говорить он не умеет, и, чтобы показать богатырям, что яблоко отравлено, у него остается одно средство - проглотить отраву и погибнуть. Пушкину просто необходимо, чтобы пес говорить не умел. И все же это не нововведение поэта - он опирается на народную традицию. В записанном рукою Пушкина народном варианте сказки читаем: "Мачеха ее приходит в лес под видом нищенки - собаки ходят на цепях и не подпускают ее". Больше в записи о собаках речи нет - это обычная для сказочного повествования связка. У Пушкина же в сказках что ни персонаж,, то и судьба, единственная, неповторимая; он оставляет стражем одного только пса и даже дает ему имя. Но речью его не наделяет, следуя не только своему устному первоисточнику, но и самой природе фольклорной поэтики.
Таким образом, в двух более ранних своих сказках Пушкин опирается как на закон "сказано-сделано", так и на запрограммированные уже в самом фольклоре отклонения от него. Ни "Сказка о царе Солтане", ни "Сказка о мертвой царевне" еще не нарушают принятых в фольклоре правил речевого поведения (хотя и подчиняют их иной поэтике).
"Немые" финалы проникают в сказочный мир поэта позже, хотя проявляются они у Пушкина еще до создания его сказок. Поворотной оказывается "Сказка о рыбаке и рыбке", она находится в этом отношении как бы на полпути между "Сказкой о царе Салтане" и "Сказкой о золотом петушке". Это еще не "антисказка", но это уже и не просто сказка, это сказка о несостоявшейся сказке. В фольклоре хорошо известен тип сказок о несбывшихся желаниях; весьма подробно его описал Ж. Бедье94. Так что внешне, фабульно, пушкинская сказка и на этот раз укладывается в фольклорные схемы, хотя закон "сказано-сделано" оспорен в ней по существу, и притом в самый решающий момент действия - в последней сцене сказки. В отличие от фольклорных сказок аналогичного содержания, в пушкинской "Сказке о рыбаке и рыбке" кара за жадность никем не предсказывается и совершается в полном молчании: "Ничего не сказала рыбка..." Рыбка умеет, но не хочет говорить. Фольклорная особенность-животные разговаривают подобно людямстановится компонентом новой поэтики, выступая и со знаком "минус". Законы жанра при этом не игнорируются-они трансформируются.
"Сказка о рыбаке и рыбке" Пушкина и ее. фольклорные, параллели
Именно "Сказка о рыбаке и рыбке" будет рассмотрена (в интересующем нас плане) наиболее подробно. Это вызвано следующими обстоятельствами:
1. "Золотая рыбка"-один из популярных в русском фольклоре сюжетов, представленный более чем 30 первоклассными публикациями и имеющий к тому же широкое международное распространение95.
2. Это один из наиболее изученных в мировой, в частности - в русской, фольклористике сюжетов96, благодаря чему предоставляется возможность, используя уже имеющиеся результаты, сосредоточить все внимание на интересующем нас аспекте вопроса.
3. Существует целый ряд литературных обработок сказки этого типа, в том числе и в русской литературе97. Для сопоставления с фольклорными версиями сюжета можно привлечь столь совершенный литературный источник, как "Сказка о рыбаке и рыбке" А. С. Пушкина - лучшее его произведение в этом роде.
4. Эта срединная (по времени написания) из пушкинских сказок стала переломной и по принципам использования фольклорных первоисточников98.
5. Сохранились пушкинские черновики, позволяющие заглянуть в самый процесс преобразования поэтом фольклорной традиции.
6. Наличие волшебного дарителя (рыбка, птичка, липка и т. п.) позволяет отнести сюжет к волшебной сказке. Вместе с тем сюжет этот отличается очень ценным свойством - повышенной способностью переходить обычно весьма строго соблюдаемые в русском сказочном фольклоре жанровые границы между волшебной и бытовой сказкой " и, в силу этого обстоятельства, позволяет сопоставить два разнохарактерных процесса - перемены, сопутствующие внутрифольклорным жанровым влияниям, и изменения, происходящие при переходе сюжета из фольклора в литературу.
7. Следуя за историей этого сюжета, мы имеем возможность не только отмечать закономерности переключения из фольклорного повествования в литературное, но и наблюдать течение и последствия обратного процесса ("явление бумеранга"), так как располагаем фольклорными текстами, возникшими под бесспорным пушкинским влиянием.
8. Наконец, поскольку вопрос об источниках некоторых из текстов сказки (не исключая и пушкинской) остается невыясненным или спорным, а возможность получения новых аргументов без выхода за рамки прежних приемов исследования-сомнительной, представляется весьма заманчивым проверить эффективность выдвинутых теоретических положений, прибегнув к их помощи для решения конкретной практической задачи.
Одним словом, перед нами тот случай, когда народная сказка, относящаяся, по убеждению С. Ф. Ольденбурга, к "самой интересной части массового словесного творчества", воздействуя на литературную традицию и в свою очередь подвергаясь ее влиянию, "дает исключительно ценный материал для понимания техники художественного творчества в зависимости от времени и среды"100.
Сюжет сказки типа "золотая рыбка" известен. Старик пощадил пойманную им говорящую рыбку, или птицу, либо не стал, из жалости, рубить оказавшееся волшебным дерево (обычно-липку). По наущению старухи он является к благодарному животному (или дереву) всякий раз с новыми требованиями, пока, наконец, последнее, чрезмерное, не приводит к тому, что старик и старуха возвращаются к своему первоначальному состоянию. В ряде версий, приобретающих этиологический характер, разгневанный даритель строго карает виновных, превращая их в медведей (свиней, котов и т. п.).
Творческая история "Сказки о рыбаке и рыбке" в литературе изложена весьма подробно.
Что же касается текстов фольклорных, то необходимы некоторые предварительные разграничения, так как здесь мы встречаемся с тремя группами текстов: тексты несомненно фольклорного происхождения; тексты, бесспорно восходящие к литературному источнику; тексты, сведениями о происхождении которых мы не располагаем.
Прежде всего, следует отобрать источники "чисто" фольклорного происхождения - варианты, которые в момент их записи представляли традицию, питавшую Пушкина, и в то же время не испытывали на себе воздействие пушкинской сказки. Это сделать не так просто, если учесть, что уже в середине прошлого века пушкинская сказка прочно вошла в круг народного чтения.
Часть текстов, записанных на языках других народов нашей страны, также, возможно, не избежала пушкинского влияния. Не говоря о том, что уже в XIX веке представители различных народов России могли слушать произведение в оригинале (в чтении или в пересказе), следует помнить и о переводах "Сказки о рыбаке и рыбке" на языки народов нашей страны101, как, впрочем, и на те иностранные языки, чтение на которых было распространено в определенных районах (например, вольный персидский перевод сказки был издан в 1916 году в Ашхабаде). У В. Ф. Миллера были все основания утверждать: "Я уверен, что изо всех творений нашего национального поэта именно эта сказка всего раньше осуществила надежды, высказанные им в "Памятнике"..." 102.
В определенной степени все сказанное по поводу фольклора народов нашей страны относится и к зарубежным записям.
Таким образом, бесспорно избежавшими пушкинского влияния можно считать лишь те варианты - на русском или другом языке, которые записаны не позже 1835 года (до появления "Сказки о рыбаке и рыбке" в печати).
Этому условию отвечает сказка "Рыбак и его жена", которая была записана Рунге на померанском наречии и в 1809 году Арнимом сообщена братьям Гримм, включившим ее в свой сборник (1812). Столь ранними русскими записями подобной сказки мы не располагаем.
К группе текстов фольклорного происхождения можно, но уже с некоторой осторожностью, отнести записанные после 1835 г. различные, и в том числе многочисленные русские, варианты сказки, в которых в роли дарителя выступает не золотая рыбка, как у Пушкина, а другие волшебные персонажи, характерные для национального фольклора. При этом мы исходим из того, что русской традиции образ рыбы-дарителя, вообще говоря, не чужд, но золотая рыбка, при помощи которой добывается счастье, более характерна для фольклора южных славян103. Если к тому же учесть, что "Сказка о рыбаке и рыбке" первоначально мыслилась как одна из "Песен западных славян" (Пушкин и южных славян называл западными), то фольклорное, и притом южнославянское происхождение этого образа представляется весьма вероятным. Для русской сказки в той же роли привычнее птичка или дерево- липка либо береза.
