Александр Бенуа - История живописи
Мельхиор Брёдерлам. "Сретение Господне" и "Бегство в египет" (1398 г.) Музей в Дижоне
В последние годы XIV века почти внезапно для нашего глаза происходит в северной живописи изумительная перемена, являющаяся одним из "чудес" истории искусства. Совершается она при Карле VI и при его меценатствующих дядях, герцогах Беррийском и Бургундском. Особенно первому посчастливилось собрать вокруг себя превосходных художников. Для Жана де Берри была написана галерея портретов в замке Бисетр близ Парижа; для него живописцы работали в Этампе, Бурже и Пуатье. Им же была собрана изумительная библиотека иллюстрированных миниатюрами книг, среди которых были дошедшие до нас, изумительные по роскоши и красоте, часословы: "Les grandes heures de Paris" (оконч. в 1409 г.) с картинами, частью писанными Жакемаром де Гездэн, "Les heures de Boucicaut" (собрате г-жи Андре) с миниатюрами, приписываемыми Жаку Коэн (около 1400 г.); наконец, два знаменитых памятника:"Les trиs riches heures de Chantilly" и частью погибшие в пожаре, но известный нам по репродукциям молитвенник "Les heures de Turin", начатый для Берри, но оконченный (около 1416 г.) для Вильгельма IV, графа голландского. В иллюстрациях названных книг и в целом ряде им подобных, украшающих преимущественно "святые" молитвенники, романы и хроники, мы видим в первые годы XV века постепенное и быстрое развитие живописи, освобождение ее от ребячества и робости, появление точного изучения природы и все возрастающий интерес к жизни. Кажется, точно художники решились, наконец, выйти из тесных ремесленных мастерских на свежий воздух, точно они увидали впервые мир Божий и не знали предела своему восторгу от него. В этот момент северная, в частности французская, живопись перегоняет в мастерстве передачи видимости Италию, подготовляя почву для появления двух великих гениев истории искусства - братьев ван Эйк. Старшему из них, Губерту, П. Дюррие с совершенной убедительностью приписывает и сгоревшие в 1904 году миниатюры "Heures de Turin".
Пейзаж в миниатюре
Ни в чем так ярко не обнаруживается совершившаяся перемена, как в пейзаже[113]. Только что, еще в 70-х годах, мы видели условные фоны и "символическую бутафорию", и вот вдруг перед нашими глазами в крошечных картинках расстилается небо, тянутся поля, шуршат леса, волнуется море. Кто был тот первый северный мастер, что внял природе, следуя в этом советам сиенского (или авиньонского?) искусства? Честь эта как будто (до открытия других данных) принадлежит ипрскому мастеру, работавшему для герцога Бургундского, Мельхиору Бредерламу, кисти которого имеются две створки алтаря, написанные художником для Дижонской шартрезы в конце XIV века (с 1392 по 1399 г.). Герцог Бургундский остался так доволен ими, что сверх установленной платы наградил мастера значительной прибавкой.
Миниатюра из "Les tres riches heures du duc de Berry". Библиотека в Шантильи.
Эти створки очень интересны в иконографическом отношении, главным образом по той свободе, с которой Бредерлам отнесся к изображению священных лиц. Но сейчас остановимся лишь на "декорациях" - на пейзаже и архитектуре. На одной створке изображены "Благовещенье" и "Встреча Богородицы со святой Елизаветой"; на другой - "Сретенье Господне" и "Бегство в Египет". Каждые два сюжета соединены в одну композицию. Готическая беседка, в которой сидит Мария, внимающая архангелу, стоит среди того же гористого пейзажа, в котором происходит "Встреча". Также и открытая лоджия (точно заимствованная у какого-либо сиенца), среди которой Симеон принимает на руки Младенца-Христа, выходит одной своей стороной на дикий пейзаж среди скал, по которым шествуют святые беглецы. Из этого уже видно желание художника дать что-то цельное, связанное и тем самым более убедительное для зрителя. Но преследование убедительности идет и дальше у Бредерлама. Беседка Марш поставлена в резкой перспективе, так что видны пол в шашку и сводчатый потолок, а также задние две стены - одна с окном, другая с дверью, ведущей в соседнюю комнату; перед беседкой - выступ с зубцами и сад; позади - дом с открытой террасой. Над беседкой Бредерлам решился сделать круглый купол с аркбутанами, причем замечательна для того времени относительная правильность в передаче перспективы этой хитрой постройки.
Гористый пейзаж "Встречи" еще далек от правдивой копии с натуры. В дни Бредерлама миниатюристы продолжали изображать дали посредством нагромождения пестрых планов. Отвесно подымающаяся скала в фоне картины Бредерлама напоминает эти приемы, и с ними же мы еще долго будем встречаться как с показателем неумения живописцев изобразить "простую" и плоскую даль. Но опять-таки важно то, что Бредерлам сообщает своим горам известную рельефность, освещает их планы определенным источником света (идущим слева) и рисует замок на вершине в соответствующей удалению пропорции. Кроме того, скалы в "Бегстве", вздымающиеся террасами и закрывающие почти все небо (по-прежнему еще золотое), покрыты довольно верно переданными кустиками, травой с цветами и деревцами. По-прежнему фигуры принуждены пробираться в чрезвычайно узком пространстве между "кулисами", но самим этим кулисам сообщены возможная рельефность и правдоподобие.
Аналогичными с Бредерламом чертами отличаются миниатюры, приписываемые Жаку Коэну из Брюгге ("Maotre des heures de Boucicaut") и его школе. В них мы часто встречаем удачные попытки перспективных построений улиц Парижа, внутренностей зданий и проч.
Братья Лимбург. Искушение спасителя (на первом плане изображен замок Mehun). Миниатюра из "Les tres riches heures du duc de Berry". (шантильи).
Заслуга дальнейших шагов на том же пути принадлежит братьям Полю, Герману и Жеганнекену из Лимбурга - создателям изумительной серии миниатюр в часослове герцога Беррийского, известном под названием "Les trиs riches heures du duc de Berry" и хранящемся в числе коллекции герцога Омальского в замке Шантильи. Настоящее имя этих миниатюристов было, как кажется, Малуель, и они приходились родственниками придворному художнику бургундских герцогов, Жаку Малуель, которому еще недавно приписывался круглый образ в Лувре с изображением "Плача над Телом Господним". Происходили братья из Нидерландов, составлявших тогда один из ленов французской монархии (прямым властелином южно-нидерландских провинции, благодаря женитьбе на графине Фландрской, с 1383 года стал герцог Бургундский), но, по-видимому, в Париж они переселились еще в ранней молодости. Возможно, что братья Малуель состояли на службе сначала у герцога Бургундского, а затем уже, около 1411 г., перешли к Берри, при котором они оставались до конца его жизни (в 1416 г.), сохранив почетные должности и при его наследниках. Братья Лимбург славились уже в свое время, и Гильбер де Метц упоминает их в числе знаменитостей Парижа в дни Карла VI. Об их материальном положении говорит тот факт, что, они ссужали деньгами самого герцога.
Братья Лимбург
"Les tres riches heures" представляют собою ряд изумительных мистических и легендарных сюжетов, о которых мы будем говорить позже, а в неизбежном при часослове отделе календаря имеется двенадцать изображенных месяцев[114]. Художники не прибегают для этого к олицетворениям, которые мы встречаем еще у реалиста Амброджо Лоренцетти, но дают картины природы, полные изумительной и непосредственной наблюдательности. Почти на каждом из "месяцев" встречается "портрет" (ведута) того или иного замка или королевского дворца, и по изображению одних этих памятников, из которых иные сохранились до нашего времени, мы можем судить о степени точности братьев Лимбург. Поразительная острота глаза и нежная любовь к природе заменили им при этом теоретическое знание перспективы, законов которой в те дни только еще начинали доискиваться в Италии. Несмотря на ошибки, кажущиеся нам теперь очевидными и легко поправимыми (в те же времена неизбежные), Лимбурги достигают каждый раз того эффекта, которым они задались.
Между прочим, на одной из миниатюр часослова мы видим под темно-синим небом порыжевшие осенние леса, из-за которого глядят унылые башни Венсенна; на первом плане среди поляны происходит травля кабана. На другой миниатюре изображен весенний сад, украшенный трельяжными переходами, а за ним видны рощи, пруды и господствующий над хижинами замок. Одна из трех "летних" картинок рисует зреющие поля, орошаемые ручейками, сенокос и ряды серебристых ив; одна из осенних - виноградники и пастбища по холмам. Но несомненным шедевром серии является изображение зимы, предвещающее все дальнейшие знаменитые "зимы" нидерландского искусства. Уюту теплой комнаты с сидящими у камина крестьянками противопоставлены, с тонким художественным тактом, засыпанный снегом двор с сочельником, белые поля с дорогой, далекая деревня и горы. Над этой мертвой природой стелется тяжелое небо. В самих красках передана стужа; чувствуешь, как должны зябнуть под навесом овцы и стая ворон, выискивающих в дорожном помете свой скудный корм. Вообще, краски этих маленьких картин изумительны по смелости и правде[115]. Художники сумели передать в них разнообразные эффекты освещения, разные настроения и как бы самый аромат каждого времени года. Подход к задаче в этих произведениях совершенно "наш", полный свежести, непосредственности, и в Италии мы не найдем чего-либо столь же "современного" по духу даже во время полного расцвета ее живописи[116].
