Татьяна Маврина - Цвет ликующий
Вчера были у нас Ал. Мих. Пистунова с Ефимом. Буторина вызывала Дороша править статью в «верстке». Какая идиллия! Браво, браво, мисс!
Эпопея с монографией продолжается. Потоки злобы. И запрет ко мне обращаться в интересах дела. Костин в несвойственной ему роли пробойного молота. Но и он в недоумении. «Жалует царь, да не жалует псарь». Я еще с такими злыми женщинами не встречалась. Надо с умом выбирать себе врагов, дур ни в коем случае.
14.05.1965. С Катей удар. Позвонила Лида. Я приехала. Сумасшедший день. Пришла наша Сара, скорая помощь. Катерина протестовала и брыкалась. Но медицина победила. Укол — и она успокоилась. В этот день последний раз видела в ее глазах выражение.
Не знаю, какой точки зрения держаться на все это? Верить ли в медицину или предоставить природе самой распоряжаться человеком? Но как все, так и я.
15.5.1965. У Кати на лице страдания. Наняли за 5 руб. сиделку с 12 до 9 вечера. Не могу спать.
16.5.1965. Была в больнице. На лице ее безмятежное и даже счастливое выражение, несколько ироническое к своему убожеству. Узнает и сама ест.
Монографию никак не сдадут.
18.5.1965. Костин с великой неохотой звонил техреду о монографии. Сказали: «Отправили».
Когда я глядела на Катерину, такую же как всегда, даже более спокойную и приветливую, то подумала: Бога, конечно, нет. Где она или ее душа? Где гуляет? Все кончено пока или навсегда? И если сознание вернется? Каким образом это связать с душой, когда дело все в клетках? Читала у Поля Валери, мудрого человека, что «личность может исчезнуть в один момент от разрыва сосудов. А человек-то остается!» Вот ужас-то! Начнется вторая жизнь.
Принесли пробу зверей из типографии. Не могу оценить, хорошо ли все это? Что до меня, начинают не нравиться мои творения.
19.5.1965. Сдала макет зверей. Читаю про Егория. Задумала книжку. Пригласила Михельсон в помощь. Может, что-нибудь да выйдет. Сегодня дописала пейзаж «Боровск в день победы».
21.5.1965. В Сокольничем парке пел соловей. В прошлом году умер Даран и тоже пел соловей. Дракон съедает знакомых: кто будет дальше?
3–4.6.1965. Ездили в Юрьев-Польский. Мечта моя исполнилась. Все показалось мне интереснее, чем думалось. Я не взяла с собой никаких книг и даже не почитала ничего. Глядеть надо свежими глазами, ничего не зная. Парчевый собор! Дождь и дождь. Контуры тяжелые и мягкие. Ночевали в древней гостинице, где ступени на лестнице в поларшина высоты. Народ веселый и пьяный, но все же чем-то похоже на морды из Георгиевского собора. Рисовала все, только в цвет мало. На этой бумажке лучше пером.
7–8–9.6.1965. Ходили с Леной в подвал Исторического музея. Жегалова спустила с потолка коробки. Ритмичные рисунки на них с размахом. Зарисовала 22 коробки. Одна другой лучше. Ходили с Леной в театр «Современник» смотреть «Голого короля». Чушь какая-то! А днем смотрели выставку Сарьяна.
13.6.1965. Ходила еще раз смотреть выставку Сарьяна, на полюбившиеся мне вещи. Их немного. (1. Персия, где посередине круглое дерево в зеленых и желтых кругах. 2. Восточный цветок, где фиолетовые пятна нерешенных форм среди нарисованных цветовых)… Мне рисуется его творчество так: театральную декорацию он возвел в перл создания и, говоря нашими понятиями, превратил в «станковую живопись». Эти семь (пейзажей и натюрмортов) и еще 2–3 ранних портрета, особенно усатый армянин на зеленом с цветами фоне мне ужасно понравились. С 10-го по 20-й год он был гениален, самый сильный и интересный среди всех своих товарищей по ультрамарину. А все, что писано потом, его недостойно. Хорош только один эскиз декорации к опере А. Степаняна «Храбрый Назар» — «У дома Назара». 1935. Гуашь. Цветное фото в журнале «Творчество», 1964, 7. У меня есть, там и про меня статья Айземан.
17.6.1965. Переехали на дачу. Читаю Лилиан Госс «Портрет Хемингуэя». Огонек, 1965, июнь. Читать Хемингуэя я всегда люблю.
6.7.65. Только день на даче пишу Юрьев-Польский, через месяц. Очень дождливо. У нас были гости, сначала Дороши, потом Стацинские.
19.7.1965. Очень удачно исполнила свое задание. Вручила Лиде, случайно застав ее на Колхозной, коробку конфет к дню рождения и 200 руб. денег на подарки. С души свалилась забота великая. Дело чести сделано. Читаю Данте.
24.7.1965. Делала рисунки черной краской — толпа. Юрьев-Польский — 5 картинок.
3.8.1965. Читаю статью Зониной «Записки о Сент-Экзюпери». Я читала Экзюпери только про принца, и не могла я это читать, другие вещи я не читала и полного мнения о писателе не имею права сказать. Но от этой вещи — чур не мой товар — не могу читать про «ребеночка Достоевского», а тут еще что-то сахарное.
12.8.1965. За всю весну и лето только одну повесть прочитала интересную — «Завтрак у Тиффани», автор Трумен Капоте (Москва. 1965, 4).
3.9.1965. Умер Михаил Иванович Тюлин. Так мы к нему и не сходили!
Сезанн. Что он дал всем нам? Касание формы. Этот термин у нас во ВХУТЕМАСе говорился просто: «Разберитесь в касаниях».
Модильяни им широко пользуется в портретах. Я тоже. Этого нет в иконе. По-другому сказать — вписывать предмет приемами живописи. Прием графического вписывания — силуэт: икона, миниатюра, роспись.
4.9.1965. Ван Гог этого воздуха не делал. Обходился просто цветным силуэтом. Но очень любил Шагал. Я не могу держать на чистом звоне даже иллюстрацию. Видно, такая планида. Хоть и хотелось бы дальше икон и Ван Гога идти.
Сегодня и вчера дождь. Пишу едоков арбуза, букеты с донцами и двойной портрет из поезда, все двигается медленно. Никак все не сделаешь, что задумано. До сих пор идеально хорошо не написан букет и донца в одном дыхании.
Читаю Лихачева «Культура Руси» — времен Андрея Рублева и Епифания Премудрого. Он очень много знает и пишет хорошо, пишет о том, что раньше не читала. О «плетении словес» в XV веке, но все нанизывает на одну идею, доказать, что на Руси в XV веке было так же, как в Европе и в Византии — предвозрождение. Доказывает он это очень убедительно. Но мне все же милее точка зрения Прохорова («Матерьялы по истории русских одежд», которую я сейчас читаю тоже), который знает много меньше, но очень ценит тератологический стиль в рукописях и считает это время выше и мастеровитей XIV–XV веков, подражавших Византии через Болгарию. Неовизантийское искусство. Я его тоже не очень люблю, и так называемое «возрождение» мне не по нраву, наверно. Но это ведь никому и не расскажешь. Да и кто в этом разбирается. Все любят кругленькое, нежненькое.
27.9.1965. Вечером мы приехали в Москву. На даче на три дня выключили электричество. Вечер тихий. У Н. В. глаза болят.
28.9.1965. Выставка в Музее Маяковского Ларионова и Гончаровой.
Книга отзывов (Конторская книга). Начинается с дифирамба Крученых: «Пришел, узрел, восторг исторг». Что-то в этом роде. Старые работы 8, 9, 10, 11 годы.
Сидоров говорит: «Моя юность. Сколько крику было из-за этого солдата». Солдат серый, в зеленоватой шинели с охрой написанным лицом по первому классу, т. е. превосходно. Земля маджента или капут-мортум, яркая. Забор ярко-серый с надписями. Еще такой же ярко-серый фон у картины «Франт». Улица, забор, лишь стол охряной, а сам франт в черном. На заборе барыня (бюст) на голубом вроде афиши. У солдата цигарка белая, рожа пьяная патетически.
В книге Маяковского, открытой на странице «Ларионов и Гончарова», написано, что парижане недооценили влияние русских художников на их искусство. А оно явно было. Цветистость полотен Ларионова и Гончаровой. «Карусельная красочность». Сам Пикассо не остался без их влияния.
Литографированные автокнижки к стихам Крученых, рис. Гончаровой. Две фигуры в рост подавальщицы в ресторане. Опять серое и черное… Солдаты в казарме. Хорошо решены голубые окна. Длинное масло — большое «Кафе», где земля решена хромом и оранжевым. Фигуры обчерчены мягкой сухой кистью (боннаровской). Цвет на них положен тоже очень мягко. Вдали зеленая вода и темно-голубое небо. Небольшая длинная темпера, наверное, на холсте. «Улица в провинции». Из репродукций выставлено: одна цветная — солдаты на красной земле; солдат без цвета. Рисунки, литографии, иллюстрации, вкусные, короткие.
Гончарова менее одарена в цвете — цветистости больше и грубости. Иногда достигает ковровой красоты (пейзаж с деревьями вроде Сарьяна), иногда впадает в некий мармелад, «лучизм» и прочую патоку. Но выбрать из нее красоты можно много.
Анимаису я на выставке не встретила, погода голубая. Я пленилась Таганским районом и пошла гулять как в старину по переулкам, по лестницам. Попадались церковки еще не виданные и желтые ампиры. На углу Тетеринского переулка ампир, дальше классическая охряная больница со странным названием: имени «Медсантруд». Спустилась закоулками и дворами к Яузе. XVIII века колокольня: белое выделено ярко-зелено-голубым на голубом небе. Сильнее неба. Во дворе еще не закончена реставрация ротонды. Дальше в переулке с Яузского бульвара высокое нарышкинское барокко, белое с кирпично-красным. Но самое интересное, когда стала (уже усталая) подниматься обратно на Таганку по Ватину переулку, это XVI–XVII века две церковки. Одна с колокольней. Лестницы и гульбища (рисуночки в тексте). Там помещается студия «Диафильм». Дальше идет улица Володарского до Таганки, а в переулке очаровательная игрушка XVII века — церковь Успения в Гончарах. Я ее когда-то рисовала. А в глубине переулка — высокая розово-фиолетовая, с клизмами вместо главок, с крестами. На улице Володарского один чудный дом, охряный с чердаками и вышкой (рисуночек). Лучше этой церковки XVII века Успения, пожалуй, не найти.
