Сергей Львов - Питер Брейгель Старший
Напряженность и резкость отношений и контрастов — как остро должен был воспринимать их взор художника, выросшего в Нидерландах, где все краски мягче и приглушеннее, богаче переходами, беднее контрастами.
В картинах Брейгеля, которые он написал после возвращения из Италии (после перерыва в несколько лет, отданных графике), мы почти не находим явных примет его пребывания в Италии. Горный пейзаж? Он, скорее, связан с его впечатлениями от обратной дороги через Альпы — это Швейцария, это Тироль. Элементы итальянской архитектуры? Пожалуй. Но нет в его картинах ни итальянских типов, ни итальянских костюмов, нет Италии в прямом ее воплощении. Его впечатления, глубокие и сильные, сказались более косвенным, более неожиданным образом. Они прозвучали совсем иначе.
Цветовые отношения на картинах Брейгеля напряжены и предельны, контуры четки, контрасты сильны. Историк Хёйзинга в книге «Осень средневековья», говоря о психологии людей позднего средневековья в Северной Франции и Нидерландах, отмечал большую интенсивность и яркость всех переживаний, резкость контрастов, четкость контуров и граней, непосредственность выявления нервной реакции, чем у современного человека. Его характеристика, основанная на многих исторических свидетельствах, относится к непосредственным предшественникам Брейгеля.
Быть может, цветовое напряжение будущих картин Брейгеля, которые по-своему и по-новому продолжили линию позднего средневековья, отмеченную Хёйзингой, разбужены его встречей с резкими контрастами цвета и света в итальянской природе? Отзвуки его итальянского путешествия надобно искать не в темах, не в сюжетах, а в том, что при взгляде на мир и на картину воспринимается сразу и всего сильнее, а словесно выражается всего труднее — в самой плоти его живописи, в качестве цвета, в соотношениях цветов, в их столкновениях. И не было ли для Брейгеля путешествие в Италию путешествием к самому себе?
IX
Брейгель добрался до Рима, быть может, в конце 1552 года, но в 1553 году он был в Риме определенно. Некоторые офорты по его рисункам, изданные после его возвращения, носят пометку: «Сделано Питером Брейгелем в 1553 году». Это одна из немногих точно установленных дат его биографии. Косвенными доказательствами устанавливается, что он провел в Риме большую часть этого года, если не весь год.
Описаний Рима, относящихся к самым разным эпохам, сохранилось без счета. Чтобы вообразить облик Рима времен Брейгеля, нужно проделать сложнейшую мысленную работу, нужно представить себе, какие из зданий папского Рима были уже построены в 1553 году, а какие еще строились, какие из сооружений античного Рима отрыты из-под земли и сохраняются, а какие открыты и, увы, несмотря на гневные и горькие слова, написанные Рафаэлем за несколько десятилетий до этого, продолжают служить каменоломнями для новых строек и источниками кирпича, облицовочных материалов и мрамора. Известные нам по музейным залам древние скульптуры нужно мысленно разбросать по земле под открытым небом, а некоторые даже наполовину зарыть в землю.
Если мы, внимательно перечитав знаменитое письмо Рафаэля, написанное в начале века, представим себе по нему, какие из великих сооружений древности ко времени приезда Брейгеля могли быть спасены от разрушения, этого будет мало, потому что между этим письмом и приездом Брейгеля был еще поход войск Карла V на Рим, который нанес великий ущерб городу.
Можно, конечно, составить перечень зданий и скульптур, которые мог бы увидеть Брейгель в 1553 году. Но сколь добросовестно мы ни составляли бы его, он все равно останется только описанием архитектурного фона. Если бы Брейгеля влекли в Рим те же интересы и устремления, что и многих его современников, то перечень этот был бы важен. Но интересовала ли Брейгеля архитектура Рима: античные памятники, сооружения раннехристианского Рима, здания эпохи кватроченто? Зарисовок, которые свидетельствовали бы о таком интересе, нет. Скажем осторожнее: зарисовок, которые свидетельствовали бы о таком интересе, не сохранилось. Сохранился всего-навсего один рисунок пером. Он называется «A Ripa grande». Рипа означает по-итальянски «крутой берег, обрыв, край». Так назывался и речной порт на Тибре. Брейгель сам подписал этот рисунок по-итальянски. За время итальянских странствований он, вероятно, немного научился языку.
На рисунке изображен старинный монастырь и колокольня церкви Сан Франческо а Рипа, старая городская башня, таможня, крутые лестницы, поднимающиеся на высокий берег. К нему причалено несколько небольших парусников со спущенными парусами. На лестницах и набережной видны повозки и крошечные фигурки людей. Все это на берегу, противоположном тому, с которого делал свой рисунок художник. От узкой полоски ближнего берега отвалила гребная лодка перевозчика, ей вслед лает собачонка. Другая лодка с напряженно гребущим гребцом плывет вдоль по реке. Водонос набирает воду в мехи, его ослик тоже вошел вслед за хозяином в реку и пьет, низко наклонив голову. По небу без единого облачка стремительно летят птицы. Ни на земле, ни на воде нет теней. Солнце, видимо, стоит в зените. Полдневное мерцание речной воды передано короткими энергичными штрихами. Рисунок выполнен чернилами двух цветов: черными и коричневатыми.
На этом рисунке нет ничего величественного, ничего парадного, ничего от Вечного города. Берег Тибра живет обычной жизнью, люди заняты своими обыденными делами, старинная башня с колокольней монастыря никак не выделена. Это деталь пейзажа, деталь композиции, архитектура вовсе не занимает художника сама по себе.
Вероятнее всего, и на других рисунках Брейгеля, если бы они сохранились, мы увидели бы такой же не величественный, не парадный город: здания, построенные много веков или всего лишь несколько десятилетий назад, входили бы так же просто в сиюминутный для Брейгеля пейзаж Рима и были бы наполнены его сегодняшней жизнью.
Все, что мы знаем о Брейгеле, умевшем любую историческую тему наполнить содержанием своего времени, позволяет сделать такое предположение. Как знать! Может быть, когда-нибудь будут найдены рисунки, которые подтвердят это.
Имена Брейгеля и Монтеня никогда не встречались нам рядом. Любой эпизод древней истории Монтень воспринимает как страницу современной литературы, он всегда связывает историю с сегодняшними своими наблюдениями, наблюдениями над собой и над окружающими, цитата из античного автора соседствует у него с современной ему народной поговоркой — во всем этом есть нечто близкое Брейгелю. Никакой античный, никакой библейский сюжет не был интересен художнику сам по себе, если он не мог соотнести его с современностью. Конечно, Монтень и Брейгель разные люди, взор одного — взор ученого, философа и литератора; взор другого — взор художника. Но в широте их воззрений, в непредвзятости взгляда на мир, в отсутствии пиетета перед традиционными правилами есть нечто общее. Поэтому, хотя Монтень побывал в Риме на три десятилетия позже Брейгеля и хотя за тридцать лет многое должно было измениться, нам кажется интересным обратиться здесь к наблюдениям Монтеня, ибо именно они скорее, чем что-либо другое, помогут нам представить не только то, что мог увидеть Брейгель в Риме, но и то, как Брейгель это видел.
Монтень, осматривая Рим, пришел к поразительному выводу, который и продиктовал своему секретарю, писавшему его путевой дневник. Он нашел, что от древнего Рима в Риме XVI столетия можно увидеть только небо и общие очертания тех мест, где он некогда стоял.
«Тот, кто утверждает, что здесь можно увидеть по крайней мере руины Рима, — диктовал Монтень, — утверждает слишком много, руины такого огромного организма в его воображении должны быть более величественны, чем то, что он видит перед собой, а то, что он видит, всего лишь надгробия. Мир, восставший после долгого и непрерывного господства Рима, вначале отламывал кусок за куском от его прекрасного тела, а когда увидел, что мертвое, поверженное и изувеченное тело все еще внушает страх, он заточил в землю самые обломки…».
Таким увидел Рим тридцать лет спустя после Брейгеля Монтень. И отказавшись описывать свои впечатления от остатков древней Рима, который жил в его воображении несравненно более отчетливо чем он мог увидеть его по руинам, Монтень обратился к Риму сегодняшнему, дивился, что в этом городе нет торговых улиц, одни лишь сады и дворцы, описывал процессию всадников и вооруженной стражи, сопровождающую выезд папы в город, скачки и конные состязания, которыми здесь неожиданно знаменуют пасху, не без иронии рассказывал о процедуре изгнания бесов из одержимой в одной из римских церквей — сцена, которая могла бы привлечь внимание Брейгеля, — с изумлением рассказывал о шествии бичующихся, которые с факелами и зажженными свечами идут к храму святого Петра, нанося себе в знак покаяния ужасные побои и даже увечья.
