Джереми Паскаль - Иллюстрированная история Рок-Музыки
Фрид открыл кессоны, и бурный поток вознес его на гребень волны. Под впечатлением его кливлендского успеха, в 1954 с ним заключила контракт Нью-Йоркская радиостанция Wins. Он отказался от «Лунного Пса» и очень быстро стал знаменит под своим настоящим именем. В середине 50-х слова «Фрид» и «рок-н-ролл» были синонимами; Ян Виткомб в книге «После бала» утверждает, что было время, когда пластиночные фирмы даже платили Фриду за право использовать «его» термин!
Шоу Фрида на станции Wins побило все рекорды Нью-Йорка. Фрид был повивальной бабкой рок-н-ролла, и вскоре он начал пожинать плоды своей проницательности. Его имя на диске или рекламном щите воспринималось как знак качества. Особенно прославили его шоу в нью-йоркском зале Бруклин Парамаунт, в которых участвовали ведущие звезды ритм-энд-блюза и рок-н-ролла.
Это были не просто рок-шоу, а сходки людей одного племени: молодежь стекалась туда, чтобы праздновать свое единство, чтобы быть вместе, почувствовать силу своих рядов и обрести уверенность среди тысяч единомышленников. Те, кому удалось побывать на этих шоу, до сих пор не могут опомниться. Линда Маккартни (в те годы, разумеется, еще Истман) вспоминает, как она сбегала с уроков, покидая аристократический Скародейл ради трущоб Бруклина: «За день там выступало до 20 артистов. Программу вел Алан Фрид, но иногда вместо него появлялись Фабиан или Бобби Дарин. Я помню, как впервые увидела там Чака Берри. Он пел свои «School Days».
В те ранние сумасшедшие, мятежные годы Алан Фрид был Mr. Rock & Roll. Он заботливо опекал своего норовистого протеже и растущие ряды его фанов. Как сказала одна девочка, бог знает сколько времени простоявшая на морозе за билетами на его шоу: «Алан не похож на обычных взрослых, и за это я его люблю. Благодаря ему, я чувствую, что кому-то нужна, что меня любят. Он не такой, как мой отец, который приходит домой, плюхается в кресло, хватает газету и тянется за пивом». (Из книги «После бала».)
Фрид имел грандиозный успех. Он побил все кассовые рекорды Фрэнка Синатры. Без всяких оговорок его можно назвать первой звездой рок-н-ролла. Он был лидером, проводником, новатором. Однако он не был исполнителем и выпрыгивал на сцену не для того, чтобы делать музыку. Рок-н-роллу была нужна первая поющая звезда, и притом белая.
Билл Хэйли — «белая» звезда для «черной» музыки
Когда же он появился, казалось невероятным, что такой человек смог стать звездой вообще, и тем более звездой рок-н-ролла. Bill Haley (William John Clifton Haley) родился в Мичигане в 1927, так что к тому времени, когда он превратился в звезду международного масштаба, ему было ближе к 30, чем к 20, да и выглядел он совсем не «хипово»: имел брюшко, безвкусно одевался (очень любил рубашки из «шотландки» и галстуки-шнурки), еще он соорудил себе локон, который называл «поцелуйчиком». Он смотрелся, а зачастую и вел себя как провинциал, которому крупно повезло и который еще не вполне верит, что это не сон.
Впрочем, Билл Хэйли не был новичком. Он объездил всю страну, выступая в ансамблях самого разного стиля. До знаменитых Comets (Комет) он пел в группе Saddlemen, ориентировавшейся на кантри-энд-вестерн с уклоном в «западный свинг» Боба Виллса и его Texas Playboys.
Совершая утомительные поездки по стране, он заметил, что школьники и студенты стали перенимать уличный слэнг и развязные танцевальные манеры молодых негров. Как и многие другие артисты, воспитанные на кантри, Хэйли хорошо знал музыкальные стили черных. Ему нравился их бит. Он выбрал два стиля — ритм-энд-блюз и кантри, — перемешал их, добавил щепотку слэнга и получил крепкое, ударяющее в голову варево. Это и был рок-н-ролл. Да, соглашался он, название придумал Фрид, но сам звук, стиль, сплав черных и белых музыкальных форм — это, дескать, его, Хэйли, изобретение.
Надо отдать ему должное: он понял, чего не хватало белой музыке, и создал саунд, отвечавший подспудным желаниям молодых. Сам он говорил об этом так: «В начале 50-х музыкальный мир жаждал чего-то нового. Дни соло-певцов и биг-бэндов прошли. Единственной музыкой, производившей хоть какой-то шум, был прогрессивный джаз, но он был выше понимания среднего слушателя. Я решил, что если взять бит, под который слушатели могли бы танцевать и прихлопывать, это будет как раз то, что надо. Ну, а дальше все было очень просто…»
На самом деле, все было отнюдь не так просто. Странный синтез двух, казалось бы, взаимоисключающих стилей поначалу застал слушателя врасплох и поверг его в недоумение. Сам Хэйли признает, что на первых порах, вместо того, чтобы приобрести новую аудиторию благодарных слушателей, он оттолкнул от себя обе старые, надежные группы почитателей: «Сперва от нас отвернулись и любители кантри, и любители ритм-энд-блюза. С заказами было трудно».
Новая музыка постепенно обретала специфическую форму. «Мы играли новую, особенную музыку, — говорит Хэйли. — Тогда мы еще не называли его рок-н-роллом, хотя играли мы именно его. Нам повезло: мы выступали в то время, когда в музыке не происходило ничего нового… Перед нами был открытый рынок».
Первой заметной пластинкой Хэйли стала запись «Crazy Man Crazy», выпущенная на малоизвестной этикетке Essex. Она имела некоторый успех (первый рок-н-ролльный диск, попавший в таблицы популярности) и привлекла внимание к группе и ее саунду. Крупная фирма Decca решила рискнуть и заключила с Хэйли контракт, однако первая его запись для этой фирмы «Rock Around The Clock» особого успеха не имела. Сейчас это выглядит странным, но учтите, что вещь сию сочинили два почтенных старичка, один из которых был из Tin Pan Alley, а другому, автору текста, уже стукнуло 63 года, причем они планировали написать «неофокстрот»!
Хэйли решил поставить на более крепкую лошадку — записать какой-нибудь хит черного артиста. Он взял песню Джо Тернера «Shake, Rattle and Roll», предварительно — по обычаю тех лет — подчистив ее путем удаления непристойных словечек. В 1955 она стала крупным хитом в Штатах, и рок-н-ролл пошел на прорыв.
В то время, как рок-н-ролл завоевывал все большую популярность, родители с тревогой наблюдали за тем, как на их глазах меняются дети. Они (дети) щелкали пальцами и шевелили челюстями, залепленными жевательной резинкой, в такт дикому шуму, исходившему от семейного проигрывателя. Они начали как-то странно одеваться и говорить на непонятном языке. А газеты тем временем кричали о хулиганстве, о преступности молодежи, о росте насилия. Повсюду слышался новый термин — «юные правонарушители».
Действительно, молодежь стала представлять серьезную угрозу для взрослых. Чтобы убедиться в этом, достаточно было обратить взгляд на то, что творилось в кино. Юные хулиганы становились кинозвездами: Марлон Брандо, похожий на бандита, не умеющий связно выразить ни одной мысли — и вот, пожалуйста, он уже киногерой, вожак мотоциклетной банды в фильме «The Wild One» («Дикий»), который был настолько шокирующим, что англичане запретили его у себя. Или Джеймс Дин, пропащий тип с неуклюжей походкой, озлобленный против всех — в фильме «Rebel Without A Cause» («Бунтарь без причины») он порывал со своей добропорядочной родней и шел в преступники.
Вы еще не успевали опомниться, как вам уже предлагали фильм про молодого школьного учителя, отчаянно пытающегося усмирить хулиганов в своем классе. Ах, как он старался! Он даже принес им свою драгоценную коллекцию джазовых пластинок. И что они сделали? Разбили их! Почему? Потому, что они хотели слушать только ту жуткую какофонию, которая звучала в начальных титрах их любимого фильма!
Фильм этот назывался «Blackboard Jungle». Он наделал много шуму, имел успех. А главная песня «Rock Around The Clock» стала гимном поколения, его «Марсельезой», как удачно выразилась Лилиан Роксон (Lillian Roxon «Rock Encyclopedia»). В 1955 она стала #1 в Штатах и держалась в хит-параде 22 недели. В Британии она в начале того же года вошла в хит-парад под #7, в октябре вновь появилась там и поднялась до первого места. Спустя год она опять ворвалась в Тор и добралась до #5.
Билл Хэйли превратился в очень, очень крупную звезду. Он стал еще крупнее благодаря фильму, в котором цинично эксплуатировался его гигантский хит. На наш умудренный взгляд, «Rock Around The Clock» — довольно-таки дрянненький фильм, бедный и пустой. Однако тинейджерам 50-х он казался идеальным — потому что он был о них, об их группе, об их музыке (там был даже Алан Фрид!). Детишки были в экстазе.
Если верить газетным сообщениям того времени, в каждом городе, в каждом кинотеатре, где демонстрировали эту ленту, молодые люди крушили все сиденья и раздирали обивки кресел в клочья. Шпана, вооруженная цепями, терроризировала мирных граждан. Разумеется, газеты сгущали краски. Просто был ажиотаж, кипели страсти, кое-кто плясал в проходах между рядами. Конечно, что-нибудь могли и сломать в такой обстановке повышенного возбуждения. Так или иначе, взрослые перепугались до смерти. Во многих странах фильм вообще запретили.
