Елена Грицак - Архангельское
Среднюю часть храма венчала живописная пирамида из кокошников с венцом в виде луковичной главки. Световой барабан центрального купола смотрел на прихожан узкими прорезями окон и опирался на распалубку, благодаря чему небольшое здание казалось выше снаружи и просторнее внутри. Своеобразным украшением служили окна в круглых апсидах – узкие, окаймленные скромными наличниками и забранные решетками, они позволяли солнечным лучам свободно проходить в зал, где не было ни росписей, ни богатого иконостаса, которых, впрочем, нет и сейчас. Все убранство церкви до сих пор составляют чисто выбеленные стены, черно-белый плиточный пол и отнюдь не драгоценная утварь – подношения часто сменявших друга друга вотчинников.
С южной стороны Михаила Архангела находится маленькое кладбище
Вначале единственный вход в храм Михаила Архангела находился с северной стороны, там, куда подходила дорога из села. Позже здание было перестроено по канонам классицизма и, к сожалению, утратило свою оригинальную композицию. Позднейшие строители, не искушенные в архитектурном искусстве, неловко расширили окна, переложили полы, снесли тесовую кровлю, заменив ее железной. Под банальной четырехскатной крышей спрятали очаровательные кокошники – за ними якобы некому было ухаживать. Тогда же снесли маленькую звонницу над западной стеной, а вместо нее возвели колокольню, сначала деревянную, а потом каменную, трехъярусную, с часами и шпилем.
В середине XIX века, когда в архангельской церкви стали собираться не только сельчане, но и жители всей округи, владельцы усадьбы затеяли вторую, еще более значительную перестройку: увеличили крытую паперть, разобрали старинный юго-западный придел и сделали новый, более просторный, расположив его симметрично северо-восточному. В следующем столетии храм, раньше открытый всегда и для всех, отгородила от мира глинобитная ограда, украшенная в модернистском духе мелкой галькой. Перед тем прихожане подходили и подъезжали к Михаилу Архангелу, следуя через Святые ворота. Возведенные наподобие модных триумфальных арок, они находились довольно далеко и от самой церкви, и от ограды, которую можно было преодолеть только пешком, пройдя, едва ли не согнув спину, через низкую арку. По бокам глинобитного забора возвышались башни со шпилями, целиком сделанные из дерева и похожие на колокольни. Еще позже, уже в советскую пору, настоящая колокольня была разобрана, зато окна приобрели первоначальную вытянутую форму и на центральном четверике вновь появились кокошники.
С недавних пор Михаил Архангел вновь принадлежит Церкви. Вход на территорию музея-усадьбы платный, но тем, кто направляется по Святому пути на богослужение, билет не нужен. К сегодняшнему дню вблизи храма сформировалось маленькое кладбище. Среди разнородных, хотя и одинаково ухоженных могил внимание чаще привлекает надгробная плита у южной стены. Под ней покоится княжна Татьяна Николаевна Юсупова, дочь одного из последних владельцев усадьбы, умершая от тифа в 1888 году. Когда-то ее прах охранял «Ангел молитвы» работы Марка Антокольского. Когда имя скульптора стало слишком известным, статую ради сохранности перенесли в один из парковых павильонов, и хочется верить, что на этом переделки в храме закончились навсегда – служенье Богу не терпит суеты.
Дворец из брусчатого леса
При Одоевских усадьба в Архангельском ничем не выделялась среди поместий средней руки, какие русские бояре устраивали на подмосковных землях. Дом вотчинника по-прежнему находился близ церкви, прячась за частоколом, окруженный многочисленными службами. На господском дворе, кроме бревенчатого дома, стояли, вытянувшись вдоль забора, амбары и житницы, поварня, погреб, ледник. Далее нестройным рядом шли ткацкие избы, конюшня и загоны для скота, к которым примыкал маленький «огородец», а также сад в «полторы десятины» – в общем, примитивное хозяйство, очень похожее на многие другие, существовавшие тогда под Москвой. Всем этим хоромам и сараям, наспех и грубо сколоченным из бревен, пришлось потесниться, уступив часть двора оранжереям – прихоти нового владельца усадьбы, коим в конце XVII века стал Михаил Андреевич Голицын. Он получил Архангельское в приданое за своей женой, дочерью боярина Одоевского. Супруги жили в Москве и, приезжая сюда, располагались в деревянных хоромах, состоявших из 3 крошечных светлиц, соединенных столь же малыми сенями. Убранство комнат, в целом простое, отдельными деталями все же указывало на состоятельность хозяев: свинцовые переплеты на окнах, иконы в золоченых окладах, печи в желтых изразцах, дубовые столы, 4 обитых кожей стула, огромная кровать с периной и подушками в пестрядинных (грубая полосатая или пестрая ткань) или выбойчатых (ткань с набивным рисунком) наволочках.
Ни один из путей в Архангельское не минует леса
Не в пример предшественникам, Михаил Андреевич вел отчеты о своем хозяйствовании, подробно записывая все, что выращивал, собирал, продавал или покупал. Согласно документам, в его «аранжереях» зимовали лавры, фиоли, фиги, персики, померанцы, лимоны и около 200 сортов индийских трав. Летом растения перекочевывали в сад, где за ними смотрел садовый мастер Фёдор Тяжелов с 4 помощниками, получавший за то «годового жалованья 6 рублев 25 копеек». Помимо харчей (зерно и 2 фунта мяса на день) главному садовнику полагались шуба и кафтан, которые для него раз в 2 года шили усадебные мастерицы.
Можно представить, насколько резко цветники – бесполезная забава – контрастировали с остальными постройками усадьбы. Вдобавок они занимали много места, ведь каждый из них по площади превышал хозяйский дом. Известно, что в то время домашними парками увлекались только царственные особы. Возможно, боярин Голицын был первым, кто позволил этой «никчемной» моде покинуть Кремль и, в буквальном смысле слова, пышным цветом расцвести на подмосковной земле.
В 1703 году оранжереи вместе с домом и всем прочим, что числилось в усадьбе, перешли в руки другого, поначалу не столь заботливого хозяина – Дмитрия Михайловича Голицына. Сын Михаила Андреевича проворно карабкался по служебной лестнице и, словно забыв про свою подмосковную вотчину, едва не погубил то, что с такой любовью создавал его родитель. К моменту приезда молодого барина, согласно отчетам, «в оном (Архангельском) дом прикащика и двое людей, а прочие дворы пусты стоят, дворовые частью умерли, частью заскудели и переведены в другие дворы, один взят в солдаты».
Знаменитый род Голицыных происходил от великого князя Литовского Гедимина, чей внук Патрикий жил в Москве с 1408 года и через сына Юрия сумел породниться с великим князем Московским Василием Дмитриевичем. Однако родоначальником династии считается не Гедимин, и даже не Патрикий, а его праправнук, князь Михаил Иванович Голица, имя которого переходило у Голицыных из поколения в поколение.
Доклад управляющего своему помещику. Картина неизвестного художника
Дмитрий Михайлович начал придворную карьеру комнатным стольником малолетнего Петра. Став царем, тот отблагодарил верного слугу чином капитана Преображенского полка и, невзирая на его семейное положение, отправил за границу «для науки воинских дел». Голицына больше интересовали дела морские, в частности навигация, которую он изучал в Италии, затем применив знания в Константинополе, где сумел добиться свободного плавания для русских судов по Чёрному морю. После дипломатической миссии в Польше и Саксонии князь управлял Белгородским разрядом (созданная в 1658 году военно-административная единица), причем в официальных бумагах его «писали» сначала воеводой, а затем губернатором. Перебравшись в Москву в качестве сенатора и президента Камер-коллегии, Голицын занимался подготовкой доклада по государственным доходам и расходам. Современники характеризовали его как человека честного, управителя неподкупного, вникавшего в каждую мелочь. Между тем, преклоняясь перед Петром, будучи верным служакой и «разумнейшим человеком своего века», Дмитрий Михайлович отвергал крутую ломку старинного уклада и, к несчастью своему, открыто сочувствовал царевичу Алексею. Обвиненный в заговоре, князь лишился чинов, а потом, уплатив немалый штраф, надолго оказался под домашним арестом.
Оставшись без должности, Голицын перебрался в Архангельское, где взялся за деревенское хозяйство с тем же энтузиазмом, с каким недавно занимался делами политическими. Старинный боярский двор не соответствовал вкусам придворного, к тому же бывавшего за границей и знакомого «с тамошними порядками».
Князя раздражал убогий вид сараев, теснившихся рядом с домом. Не нравился ему и сам дом с душными светлицами, громоздкими лавками и столами, сработанными «безруким» деревенским плотником. Он решил построить новое жилище, но уже не на старом дворе, а поодаль, там, где позже была разбита верхняя терраса.
