Артём Варгафтик - Партитуры тоже не горят
Впрочем, тихой музыки в библейских ораториях Генделя не так уж много. Там гораздо больше того, о чем очень живо рассказывает небезызвестный в Англии музыкальный критик Джордж Бернард Шоу (находясь, видимо, под непосредственным впечатлением одного из исполнений и заведомо преувеличивая свои ощущения): «Гендель в порыве всемогущества набрасывает одна на другую огромные xopовые глыбы», и из них — прямо у вас на глазах — возводится высоченное музыкальное здание, прямо какая-то Вавилонская башня! Так описываются генделевские хоры и манера письма крупными мазками — можно, конечно, подобрать и куда более сдержанные слова. Но суть останется.
На заключение Утрехтского мира, то есть на окончание длинной и кровопролитной войны, Гендель, естественно, откликнулся. Откликнулся он так называемым Утрехтским Те Деумом, и это торжественное песнопение прозвучало в Вестминстерском аббатстве. Впрочем, что значит откликнулся? Ведь это же, по сути дела, госзаказ. Такая работа выполняется даже если не с полной предоплатой, то с очень высокими государственными гарантиями: человек знает, что он делает, и никогда не будет в накладе. Другого рода проекты, вроде Музыки на воде, — это инициативы для того, чтобы такой госзаказ получить. А есть сочинения третьего рода, и, может быть, это самое увлекательное из того, чем Гендель, в жизни вообще занимался, поскольку предпринимательская жилка была важной частью его характера. Это шоу-бизнес, дорогие друзья.
Собственно, мировой шоу-бизнес — развлекательная промышленность в ее современном виде — начался именно здесь, в Лондоне, в первой трети XVIII столетия. При этом он существовал и во времена Шекспира и был почти таким же, только в нем обращались в несколько раз меньшие объемы средств. Ведь все сочинения, которые принесли Генделю его мировую славу, — и оперы, и особенно библейские оратории — изначально были «заточены» как коммерческие проекты. Все было рассчитано на то, чтобы эти оратории многократно «прокатывались», как теперь прокатываются костюмные голливудские фильмы, особенно мелодрамы или боевики. А в первый раз Утрехтский Те Деум прозвучал на торжественном молебне в соборе Св. Павла по случаю окончания Войны за испанское наследство, и, как утверждают знатоки, Гендель на самом деле сочинил его за несколько месяцев до того, как в Англии было объявлено о заключении Утрехтского мира. Когда пришло время исполнять, Гендель просто добавил всего одно латинское слово: «jubilate» — «славьте», положив его на музыку.
Королева Анна тогда была уже серьезно больна, на молебне она не присутствовала, но ей доложили об успехе, да и придворные рецензенты еще прибавили кое-что от себя о верноподданности этой музыки, об ее истинном английском патриотизме. В результате чего одним из последних своих указов уходящая королева успела пожаловать Генделю за этот Те Деум 200 фунтов ренты ежегодно — это очень большие деньги и очень большой почет, который надо было суметь «добыть».
Еще одно из мест генделевской боевой славы — это Королевский театр на Сенном рынке. Напротив — Театр Ее Величества, да и вообще каждое второе здание в этом квартале театральное — в общем, место прикормленное! Здесь У Генделя было все — от него убегали импресарио, причем некоторые убегали с солидными суммами денег, как, например, человек по фамилии Суини, которого потом вылавливали в Италии. Некоторые возвращались с деньгами, некоторые — без денег. Здесь Гендель вкладывал собственные средства, когда еще оставались хоть какие-то надежды на то, что в конце концов баланс постановки сойдется хотя бы «в ноль». Здесь он терял деньги. Однако каждая потеря и каждый провал, когда очередная генделевская вещь снималась с репертуара, все равно становились инвестицией. Гендель вкладывался в тот капитал, который принесет дивиденды через много лет и даже десятилетий — а, правду сказать, так и столетий спустя, это были вложения в славу первого композитора Англии. Ведь подобная слава просто так никому не дается, и не в привычках этого человека было сидеть на месте, ожидая, пока тяжелые, неповоротливые колеса и шестерни истории со скрипом провернутся — и результат будет предъявлен его далеким потомкам в виде той самой славы…
Одна из самых больших церквей Европы и одно из самых впечатляющих сооружений Лондона — собор Св. Павла — тоже среди мест генделевской славы. Англичане до сих пор очень гордятся тем, что сам Гендель играл здесь на органе. Но если кто-то думает, что это происходило в рамках «смиренного служения высоким идеалам» — религиозным или художественным, — то это вовсе не так. Гендель присутствовал здесь как один из первых в длинном списке приглашенных знаменитостей, это то, что в кино называется «специально приглашенная звезда». И концерты Генделя для органа с оркестром, каковых он при жизни выпустил две серии, никак не связаны ни с акустикой собора Св. Павла, ни с его грандиозным органом, ни с церковной службой по англиканскому обряду. Они были нужны совсем для другого.
Представьте себе, снимается какой-нибудь зал для исполнения масштабной библейской оратории в очередной Великий пост — пусть это будет Израиль в Египте того же Генделя.
Это будет длиться три с половиной, а то и четыре часа. А перед событием нужно «разогреть» публику, и Гендель садится и играет свой Органный концерт. Об этом особо оповещаются все интересующиеся: и газетные коммерческие объявления, и, как сейчас говорят, «наружная реклама» — все делалось точно так же, только столбы и афишные тумбы в середине XVIII столетия в Лондоне были чуть-чуть другими.
Поскольку разогрев публики — это дело живое, то Генделю очень важно показать, что он человек весьма современный, информированный, он в курсе всех дел и событий, прежде всего, конечно, в своей области — в музыке. Поэтому именно в органных концертах Генделя рекордно часто цитируются чужие сочинения, например Застольная музыка его очень удачливого северогерманского конкурента, музикдиректора из Гамбурга Георга Филиппа Телемана. Необычно много цитат из современных Генделю англичан. В общем, показывается вовлеченность Генделя в тот живой, пульсирующий, бурлящий процесс, который, собственно, и называется музыкальная жизнь.
Даже когда в 52 года Генделя разбил паралич, а затем последовало «чудесное» — на взгляд многих лондонских докторов и обывателей — исцеление, рука мастера вовсе не ослабела, и он даже не перестал выступать. И, видимо, что-то еще кроме денег грело ему душу в моменты, когда звучала его музыка. К 1747 году дела Генделя шли уже настолько хорошо, что он мог себе позволить… отменить подписку на свои оратории. Его перестали радовать длинные очереди людей, которые сначала подают предварительные заявки, потом долго ждут, когда им сообщат, на какое представление какой оратории в какой зал они попадают. Теперь каждый, без каких-либо предварительных хлопот, может прийти и купить билеты. И это себя оправдывает, это филармоническая практика будущего. Но Гендель всегда жил настоящим и не упускал не только ни одного шанса из тех, что оно, это настоящее, давало, но и ни одного мгновения: как он умел их останавливать!..
Еще одна глава почти бесконечной генделевской музыкальной повести под условным названием Война и мир, а может быть, Войны и миры — это Аахенский мирный договор, подписанный через три с лишним десятилетия после окончания Войны за испанское наследство. Этой главе соответствует еще одна музыкальная дата — апрель 1749 года. Бах уже ослеп, а Гендель смотрит в историю необыкновенно зорко. Еще бы, ведь он сам ее в музыке и творит.
То, что он натворил в данном случае, практически не укладывается ни в какие нормы, но выглядит поначалу как легкое недоразумение: музыка для королевского фейерверка. Фейерверк при Георге II действительно проводился, и не один… Но простите, какая может быть музыка при фейерверке, когда все грохочет, стреляет, разлетается и постоянно раздаются оглушительные артиллерийские залпы? Однако Гендель пишет большую оркестровую сюиту с десятиминутной увертюрой, очень громкую, очень пафосную и несколько ее предварительных исполнений в Лондоне именно как Музыки для королевского фейерверка принесли ему столько денег, сколько не приносила ни одна оратория, и столько славы, сколько не принесли бы столетия беспорочной придворной службы. Сохранилась оригинальная партитура Музыки для королевского фейерверка, и там обозначен гигантский состав игроков: 24 гобоя, по 9 валторн и труб и ни одной скрипки, естественно — куда там… Вот оно, Британское Королевское… «радиовещание» XVIII века по Георгу Фридриху Генделю!
Если бы скромный, милый, обаятельный, но провинциальный, в представлении своих современников, музыкант Иоганн Себастьян Бах мог хотя бы на несколько минут встретиться, пересечься где-нибудь со своим земляком Георгом Фридрихом Генделем… Если бы он мог узнать у него хоть некоторые секреты генделевского искусства (а это не только искусство музыканта, это искусство политика, царедворца, своими руками делающего историю человека), — наверное, мир был бы теперь иным. Но Бах с Генделем так и не встретились (хотя кое-что друг о друге слышали), и поэтому (а может быть, и не поэтому) в продолжение примерно еще полутора столетий после своей смерти Георг Фридрих Гендель оставался в Великобритании абсолютным «монополистом» на все прекрасное и возвышающее душу. Ну что ж, «монополия на прекрасное» — звучит довольно дерзко, но, видимо, в этом что-то есть….
