Виктория Ученова - Беседы о журналистике
Гуси Рим спасли, а "утки" могут мир погубить - такой из этих историй впору сделать вывод.
У других профессиональных терминов и "словечек"
менее примечательная история. И все же...
Редактор "Комсомольской правды" в годы войны Б. Бурков вспоминает тяжелые будни редакционной работы. Жесткий продовольственный паек, холодное помещение, тревожное ожидание вестей с фронта - о продвижении армии, о своих близких, фронтовых полпредах - корреспондентах.
И вот в сдержанный разговор о безмерно трудном времени врывается рассказ-шутка. Его автор - журналист С. Крушинский, в ту пору фронтовой корреспондент "Комсомольской правды". Рассказ относится к середине 1943 года. В короткий перерыв между оперативными заданиями журналист хотел развеселить коллег, и это ему удалось. Вот эта юмореска, сохраненная и опубликованная Б. Бурковым.
"На днях в нашу редакцию забрел непросвещенный посетитель. Первые же услышанные слова привели его в ужас.
- Полоса загорелась, - громко сказал кто-то по телефону.
К удивлению посетителя, никто не побежал тушить полосу. Но это было только начало. Тот же голос спокойно продолжал:
- Борис Сергеевич, сегодня получен кусок Карельштейна.
Боже мой, что же с беднягой случилось, если его доставляют кусками?
- ...Непомнящий и Андреев? Они в загоне.
В загоне зимой? Хотя бы дали место в крытом сарае.
- ...Корабль склишировали. Я думаю, нужно утопить его в подвале.
В подвале? Целый корабль?!
... - Борис Сергеевич, что будем делать с Гуторовичем?
- Да уже устарел, разобрать его...
Разобрать человека, какой ужас!
- ...Потом вот что. Щеглова-то опять недотравили.
Опять? Значит, это уже не в первый раз. Хотя бы уж сразу, один конец.
- ...А так вообще все в порядке. Крушинскому отрубили хвост. Думаю, еще придется его сегодня зарезать...
Посетитель не дослушал телефонного разговора, боясь, что и до него дойдет очередь, он прыгнул с площадки шестого этажа в лестничный пролет".
Ну как? Все ли тут понятно непосвященным, против которых профессионалы составляют свой терминологический "заговор"? Стоит ли объяснять современному эрудированному читателю, что "загон" - это папка с подготовленными, но неоперативными материалами, что "подвал" - это место в нижней части газетной страницы, так же как "чердак" - в верхней? Что "разобрать" устаревшую публикацию - значит рассыпать гранки набора ы тем самым лишить автора надежды увидеть эту публикацию в газете?
А вот то, что "травление" - это важнейший процесс производства "клише", то есть заготовок иллюстративного материала для постановки в талер (специальный стол в типографии, где весь текст газеты собирается в металле), наверное, известно не каждому.
"Резать", "рубить хвосты", что называется, "ежу понятно" - сокращать уже готовые куски, которые не "встают" в отведенное для них макетом пространство.
Мучительная операция - недаром именутся так зловеще. Нет такого журналиста, который бы спокойно перенес, как его публикацию "режут" по живому - сокращают. Ощущение и вправду похоже на то, что режут тебя самого. Выверен каждый слог, отточена каждая фраза, каждый абзац. И вдруг на тебе! - не терпящий возражения приказ секретариата: сократить на 20, а то и 50 строк. Два-три абзаца! У необстрелянных авторов в этот момент на глаза набегают слезы. Рождается протест: пусть совсем не печатают, чем в искореженном виде!
Но время проходит - новичок привыкает. Во-первых, писать покороче, во-вторых, сокращать себя самого даже в самый последний момент, даже "по живому".
А чтобы сокращения проходили как можно быстрее и наименее болезненно, в информационных публикациях принят метод "лида". "Лид" от английского слова lead - "вести", "ведущий", означает, что суть события излагается предельно сжато в первом же абзаце: что произошло, где и когда. А вот почему произошло и с какими последствиями - это можно изложить во втором абзаце. Собственные впечатления от события - в третьем. Материал, выстроенный по методу "лида", всегда сокращают с конца. И ол немного теряет при передаче существа события. А выход номера убыстряется.
Не все советские газеты считают приемлемым метод "лида", да и не всегда он, конечно, нужен. Но уметь им пользоваться необходимо. Телеграфные агентства всего мира, и ТАСС в том числе, применяют "лид" широко и результативно.
- Так ли велик профессиональный риск в буржуазной журналистике, как иногда рассказывают?
- Это действительно так. Во-первых, риск состоит в том, что из-за неугодной строки в любой момент можно лишиться работы. Но страшнее то, что журналист, прогневив сильных мира сего, нередко расплачивается жизнью.
Ранним июльским утром 1973 года в квартиру римского корреспондента американской радиотелевизионной компании Эй-би-си Дж. Бигона вошли двое. Грубое требование показать бумаги. Обыск. Опытный журналист, знакомый с нравами своей страны, решил, что имеет дело с агентами ФБР. Попытался сопротивляться, но получил сильный удар по лицу. Дж. Бигон на время смирился. Перевернув квартиру вверх дном и покончив с обыском, неизвестные приказали журналисту следовать за ними. Дальше аэропорот Фьюмичино, Амстердам, Чикаго.
Так журналиста Дж. Бигона похитила агентура мафии. За что? За типичный профессиональный "грех" - он не только многое узнал о грандиозных валютных махинациях мафиози, он решил эти знания обнародовать.
За год до того журналист уже дал одну разоблачительную корреспонденцию - сейчас он копнул глубже. Как раз в день похищения Дж. Бигон собирался в Палермо, где сержант полиции А. Сорино ждал его с пачкой важных документов. Встреча не состоялась. Журналиста наемники мафии переправили в Америку. Сержанта А. Сорино спустя полгода нашли убитым на улице.
Гангстеры мафии очередной раз торжествовали победу. После пыток и истязаний, серии уколов для "помутнения сознания" Дж. Бигону разрешили вернуться в Италию. Он выжил. Но лишился работы.
Журналиста провозгласили помешанным, похищение расценили как выдумку. И человек, отважившийся на схватку с мафией, смиренно склоняет голову перед немилостью своих хозяев. Он пишет работодателям униженное письмо: "Мой страховой полис, моя пенсия, моя репутация журналиста, моя вся жизнь и каждый заработанный цент зависят от работы в Эй-би-си".
Хозяева радиотелевизионной компании завершили месть, которую не закончила мафия, уволив журналиста за избыток инициативы, за расследование, не санкционированное хозяевами, за международную огласку его похищения.
Еще более трагична судьба репортера американской газеты "Аризона рипаблик" Д. Боллса.
В жаркий июньский полдень 1976 года на автомобильной стоянке перед отелем "Клерендон" в столице штата Аризона Фениксе раздался оглушительный взрыв. Люди, подбежавшие к развороченной машине, увидели на земле изуродованного человека, который безуспешно пытался встать из лужи крови.
"Они все-таки добрались до меня..." - прошептал он.
Через одиннадцать дней, перенеся несколько мучительных операций, Д. Боллс умер в городском госпитале.
Следствие выяснило: следы преступления ведут к организованной гангстерской клике штата, но не только к ней. Д. Боллс работал в газете четырнадцать лет и почти все это время держал в поле зрения крупные земельные спекуляции, которые вели заправилы штата. Незадолго до смерти предприимчивый репортер обнаружил связь бывшего кандидата в президенты Б. Голдуотера и его брата с преступным миром штата и всей страны.
Взрыв в Аризоне глубоко потряс лучшую часть журналистского мира Америки. Тридцать шесть репортеров со всей страны приехали в Феникс для того, чтобы продолжить расследование, которое оборвала смерть коллеги.
Итогом стала серия из 23 статей - сто тысяч слов, как подсчитали иные, не писавшие этих публикаций собратья по перу. Событие примечательное, задуманное как благородный акт профессиональной солидарности, как противодействие здоровых сил нации распоясавшейся реакции и насилию.
Но что же в итоге? Результаты расследования опубликовали несколько провинциальных газет с небольшими тиражами. "Левиафаны" американской журналистики, газеты "Вашингтон пост", "Нью-Йорк тайме", дали несколько выдержек из разоблачительных материалов, снабженных своими "суперразоблачительными" комментариями. Комментарии ставили под сомнение правдоподобность фактов из Аризоны. "Левиафаны" иронизировали над вздорной идеей профессиональной солидарности, которая-де подрывает основы конкуренции в журналистике.
А где же без конкуренции стимул к творчеству?
В итоге редакторы провинциальных газет, отдавшие дань назревавшей сенсации, идут на попятный, униженно расшаркиваются за опрометчивость непродуманных публикаций из штата Аризона.
Кончает самоубийством заведующий редакцией "Аризона рипаблик", еще один не переживший душевного кризиса честный журналист Т. Сэнфорд.
