Андрей Горохов - Музпросвет
И не возникает вопроса, почему кактус именно такой, а спаниель сякой — нет, они воспринимаются как сумма потребительских свойств: длинные уши у него или колючки, требует ухода, цветет раз в десять лет. Мир, состоящий из непонятно да и неважно откуда взявшихся пород собак и стилей музыки, застыл в бюрократическом порядке, готовый доставить удовольствие и утешить. А всякие музыкальные странности воспринимаются если и не в ряду породистых псин типа «The Dark Side Of The Moon» или балканской цыганщины, то в качестве аномальных зверюг морского дна. Если их ярко осветить, красиво снять и показать по телевизору, они очень даже ничего. Один раз посмотреть можно.
В эпоху массового распространения музыки в интернете практически вся существующая в природе музыка превратилась в музыку людей, которые большую часть суток волокут баржу своего джоба или учебы. Человек учится или работает, обзаводится семьей или недосемьей, а музыка является, как стало принято изящно выражаться, «средством психологической подпитки».
И это, вообще говоря, вопиющая ситуация: музыку хиппи-групп в середине 60-х тогдашние клерки и обыватели не слушали, она была от них бесконечно далека, а нам сегодня закачать из интернета альбомчик в стиле «фри-джаз психоделической эпохи» ничего не стоит, вроде как полить герань на окне. Слово «хиппи» произошло от «хипстер», hipster. Urban hipster — городской модник, молодой человек, находящийся в курсе актуальных тенденций. Мы сегодня эти самые ёрбан хипстеры и есть. Чем же мы отличаемся от персонажей хиппи-эпохи? А тем, что у них в жизни был яркий момент разрыва с судьбой, предусмотренной для них социумом, момент отказа от вялотекущей инерции жизни, от солидарности со своей уже набравшей ход биографией школа-учеба-работа-семья-смерть. Человек начинал жить по-другому.
Сегодняшний хипстер прибавляет музыку к своей судьбе и мировосприятию, а хиппи (панк и т. п.) делал выбор в пользу музыки. То есть музыка не прибавлялась к, но становилась вместо.
Интернет воспринимается как источник информации и как возможность глобальной коммуникации. Это недоразумение.
Слово «информация» не менее подозрительно, чем, скажем, «дизайн». Информация — это знание, сведенное к ключевым словам и цифрам, к указателям и спискам. Говорящий об информации игнорирует наличие массы вещей, таких как понимание, позиция, вкус, эстетика. Информация — это алиби безвкусия.
Интернет нашпигован этой самой информацией: побитыми на мелкие кусочки и привязанными к ключевым словам сведениями, состоящими из утверждений несложного вида. Знать, понимать и сопоставлять тут нечего, информацию можно только усваивать, фактически зубрить. mp3-музыка прекрасно вписалась в этот мир, состоящий из ключевых слов, названий и поисковых машин. Если выражение «психоделический фри-джаз» не вылавливает ничего интересного, грош ему цена, автор должен был бы высказаться конкретнее. О'кей, Alan Sondheim «T'Other Little Tune». Правда совсем другое дело?
С интернетом как средством коммуникации тоже все непросто. Интернет похож на гигантский супермаркет, но в супермаркете никакой коммуникации между покупателями не происходит, внимание посетителей направлено не друг на друга, но в сторону товара. Покупатель прокладывает в супермаркете тропинки, по которым находит нужные ему бирки-наклейки. Интернет сделал из всех нас грызунов, которые прогрызают ходы в огромном однородном сыре знания, превращенного в информацию. И каждый из нас изолирован и закупорен в своем прогрызенном канале. При этом сыр этот фрактальный, то есть его невозможно прогрызть до конца, в каждой точке воспроизводится ситуация начала пути. Иными словами, нельзя догрызться до джаза и на этом успокоится, нет никакого джаза, есть бесконечно много разных джазов и джазоватостей. Прибывая на очередную развилку, ты обнаруживаешь, что и здесь свои классики и авторитеты, свои списки имен, которые нужно переслушать, чтобы «начать разбираться». Впрочем, сегодня уже никакого мотива, никакой цели поиска не осталось, сеть блогов требует от тебя переходить с блога на блог, скачивать музыку и прогонять ее сквозь себя.
Одиночество во фрактальной ситуации куда безнадежнее просто одиночества. Все вроде бы жуют одно и то же, но договориться ни с кем ни о чем невозможно. И вроде бы и не за чем. Коммуникация состоит в посылании ссылки, дескать, погрызи, анонимный друг, полсантиметра в этом направлении. Нет мэйнстрима, андеграунда и авангарда, есть разные бирки-наклейки и поисковые машины, которым все равно, что искать.
Развесистому благоуханию мракобесно-китчевого вкуса, провинциальной посредственности и упертости уже ничто не противостоит. Интернет в еще большой степени, чем идиотское коммерческое FM-радио, способствует росту и победоносности трэш-куль-туры.
В интернете носится быстро раскручивающийся смерч восторгов, фотографий, аудиофайлов и видеоклипов. Влияет ли это как-то на музыку? Невозможно отделаться от ощущения, что музыка эпохи глобализма растекается по всему миру, сама по себе практически не меняясь. Молодежь повсеместно делает одно и то же, пишет одни и те же песни по одним и тем стандартам.
Черт его знает, что сейчас слушают замкнутые инди-тусовки в США и Японии, там кое-где сохранилась традиция упираться в своей дури, в своем арт-роке.
Текущий моментТекущий момент кажется неярким и незрелищным. И время сейчас не концентрации и проявления, но, скорее, рассасывания, смазывания и успокоения. Мы обитаем в ДМЗ — демилитаризированной зоне. Никаких передвижений крупных масс не видно, никакие знамена не реют, нет лихорадки и нет ожидания. Нет больших тем и нет поводов для противостояния. Это ситуация, когда после драки кулаками не машут. Трудно вспомнить, что это была за драка, когда она была, кто с кем дрался и что они не поделили, но сегодня драки уже точно нет.
Музыки была и есть постоянно растущая масса, только стало совсем неважно, когда именно она выпущена. Свежий год выпуска перестал восприниматься как волшебное число, актуальная музыка потеряла свое самое важное преимущество. Ведь актуальная музыка давит главным образом своей актуальностью, тем обстоятельством, что она сделана, услышана, почувствована именно сейчас. Это единственный капитал, который есть у молодых групп и новых альбомов — то, что это звук сегодняшнего дня. Это всегда подразумевается, мы ведь живем сегодняшним днем, слушаем сегодняшние новости, смотрим сегодняшний футбол. Музыкальные журналы и крупные музыкальные порталы не просто навязывают новые альбомы, подразумевается, что это наш долг — интересоваться новым.
Ситуация меняется, очевидно под давлением музыки, доступной в интернете. Центр тяжести сдвигается прочь от свежайших альбомов. Более того, неактуальные записи часто получают ауру, которой у них в момент их выхода скорее всего и не было. Иными словами, мы не привязаны к текущему году, мы витаем над историей музыки. И это и есть наше «сегодня».
Журналы настаивают на истории, состоящей из больших голов, Боб Дилан — Led Zeppelin — Joy Division. Авторы интернет-блогов в упор не видят гигантов, и вывешивают музыку, многие годы находившуюся в тени гигантов, мелкую, второстепенную. Очень часто она оказывается ого-го какой. Но при этом она совершенно не давит авторитетом, не требует отдавать ей должное, даже имен музыкантов можно не запоминать.
Я ловлю себя на том, что уже много лет оплакиваемое мною исчезновение принципиальной и критичной музыкальной журналистики имеет простую причину. Журналистика не нужна. Все и так понятно. Разразилась… как бы ее назвать? Скажем, новая ясность.
Травма, нанесенная поп-музыке в 90-х, заросла. Травма, напомню, состояла в том, что есть какая-то непонятная «современная музыка», в которой надо разбираться, которая очень необычная и передовая и потому не каждому по уму У этой музыки, связанной с семплированием, техно и электроникой, есть много разных стилен, в которых чёрт ногу сломит.
Такой ситуации больше нет, лужайка заросла и стала однородной, никто никого не опережает и ни от кого не отстает, никаких особенных ума, вкуса или компетентности ни для чего не нужно. Понимать вообще ничего не требуется, все — примерно одинаковая поп-музыка. Гуляй по лужайке, срывай и нюхай цветочки, и будешь молодец!
У меня настороженное отношение к русскому року, я не могу отделаться от ощущения, что русский рок не видит себя со стороны, не знает своей сущности. А сущность его в том, что он — местный представитель усредненного интернационального стиля, такой же «русский рок» делают и в Германии, и во Франции, где угодно. Язык при этом каждый раз свой, но каждый раз это тяжеловесное и наивное занудство, посредственный маньеризм — и в текстах, и в музыке. Что же касается интонации певцов — это просто ложь (впрочем, так же лживо играют гитаристы, гудят саксофонисты и стучат барабанщики).
