Нина Молева - Баланс столетия
Конечно, нет, отвечаем мы, если брать каждое такое действие или политически вредную выходку изолированно. Но если брать их в совокупности, учитывая их связь с содержанием и целями идеологической диверсии империализма, то такие действия не являются безвредными… Такие действия мы игнорировать не можем».
Из письма академика П. Л. Капицы председателю Комитета государственной безопасности СССР Ю. В. Андропову. 11 ноября 1980 года.
«…Инакомыслие тесно связано с полезной творческой деятельностью человека, а творческая деятельность в любых областях культуры обеспечивает прогресс человечества.
Легко видеть, что в истоках всех отраслей творческой деятельности человека лежит недовольство окружающим. Например, ученый недоволен существующим уровнем познания в интересующей его области науки, и он ищет новые методы исследования. Писатель недоволен взаимоотношением людей в обществе, и он старается художественным методом повлиять на структуру общества и на поведение людей. Инженер недоволен современным решением технической задачи и ищет новые конструктивные формы для ее решения. Общественный деятель недоволен теми законами и традициями, на которых построено государство, и ищет новые формы для функционирования общества и т. д.
Таким образом, чтобы появилось желание начать творить, в основе должно лежать недовольство существующим, то есть надо быть инакомыслящим. Это относится к любой отрасли человеческой деятельности. Конечно, недовольных много, но чтобы продуктивно проявить себя в творчестве, надо еще обладать талантом. Жизнь показывает, что больших талантов очень мало, и поэтому их надо ценить и оберегать. Это трудно осуществить даже при хорошем руководстве. Большое творчество требует и большого темперамента, и это приводит к резким формам недовольства, поэтому талантливые люди обладают, как говорят, „трудным характером“. Например, это можно часто наблюдать у больших писателей, так как они легко ссорятся и любят протестовать. В действительности творческая деятельность обычно встречает плохой прием, поскольку в своей массе люди консервативны и стремятся к спокойной жизни.
В результате диалектика развития человеческой культуры лежит в тисках противоречия между консерватизмом и инакомыслием, и это происходит во все времена и во всех областях человеческой культуры… Известно, что силовое административное воздействие на инакомыслящих ученых существует с древних времен и даже в последнее время происходило на Западе. Например, известный философ и математик Бертран Рассел за свое инакомыслие дважды был посажен в тюрьму, правда, только на короткие сроки. Но увидев, что это вызывает в интеллигенции только возмущение, а на поведение Рассела никак не влияет, англичане отказались от этого метода воздействия.
Я не могу себе представить, как еще мы предполагаем воздействовать на наших инакомыслящих ученых. Если мы собираемся еще усиливать методы силовых приемов, то это ничего отрадного не сулит. Не лучше ли попросту дать задний ход?»
25 января 1982 года умер Суслов. На телеэкране выплыло худое лицо с жидкой прядкой волос на лбу и злым сверлящим взглядом. Несусветное, до земли, пальто, непременные галоши. Вишневая папка, которую почтительно нес за ним охранник. В теплое время он приезжал к дочери на Патриаршие пруды в таком же старомодном, унылом коверкотовом плаще. Его роскошный лимузин — «членовоз», по выражению москвичей, — медленно плыл по московским улицам и загородному шоссе в направлении дачи, не превышая сорока — пятидесяти километров и тормозя общее движение. Никто даже из членов Политбюро не решался нарушить этого замедленного ритуала: Суслова окружала особая аура. Мудрого. Преданного идее. Бескорыстного. Эталонного партийца.
Последние годы он жил в новом многоэтажном доме на Большой Бронной, прямо за бывшим Камерным театром. И по нескольку раз в неделю коротал одинокие вечера именно в этом театре, ставшем едва ли не худшим в Москве и по актерскому составу, и по репертуару. Казалось, сцена мстила за выброшенных отсюда Таирова и Коонен: ничто не удавалось, ничто не поднималось выше уровня посредственности.
Главный идеолог спокойно высиживал все спектакли, не возмущаясь и не восхищаясь. Глядя на сцену пустым неподвижным взглядом. Хотя любимые актеры у него были. Во всяком случае, в театре догадывались, что это игравший всех парторгов (без них не обходилась почти ни одна советская пьеса) круглолицый коренастый Степан Бубнов, параллельно с театром занимавшийся реставрацией икон, и Николай Прокопович, худощавый блондин, игравший в фильмах эсэсовских офицеров. По всей вероятности, трафареты успокаивали идеолога, дарили ощущение прочности и незыблемости.
Но злые московские языки говорили, что к себе на дачу Суслов заказывал фильмы с гейшами. Смотреть их в одиночестве. Утечка информации шла через работавших при нем киномехаников, удивлявшихся однообразию репертуара…
Не все иностранные политологи владели искусством «читать» советские газеты и «рассматривать» опубликованные в них фотографии членов Политбюро. Место Суслова на снимках было неизменно во втором ряду — он не мог его ни выбрать, ни самовольно изменить. Хотя формально он был главным идеологом, существовал еще Константин Черненко — доверенный из довереннейших, не отходивший от Брежнева и по мере развития его недуга расшифровывавший бессмысленное мычание вождя или, как считали на Старой площади, начавший заменять мысли генсека (если таковые еще оставались) собственными. Черненко не хуже Суслова преуспел в аппаратных играх и имел крепкую группу сторонников.
Когда Брежнев перестал отдавать себе отчет в своих действиях, обе стороны пришли в движение. Началась борьба за власть… Теперь Суслов был в первом ряду на фотографиях, заботился об издании своих «сочинений», под которыми подразумевались всяческого рода доклады, составляющиеся специальными группами спичрайтеров. Он поднимал свой голос на Секретариате, в Политбюро. И — неожиданно сошел со сцены. Это была одна из удивительно своевременных смертей.
И вот траурная рамка. Слова установленной протокольной скорби. Жизнь. Заслуги перед партией. И народом. Редкие человеческие добродетели — простота, откровенность, скромность, отзывчивость, требовательность к себе. Клятвенное обещание — не забыть, сохранить в сердце, идти по пути… Пожалуй, многовато для рядового члена Политбюро.
Специальный диктор для некрологов, как когда-то был диктор для военных сводок Информбюро. Проникновенный голос. Неглубоко спрятанная скупая мужская слеза. Безусловно много — не для «вождя».
И разве не примечательно, что в рассказах и воспоминаниях соратников Суслову всегда будет отводиться первая роль? Зато в мемуарах тех, кто практически проводил в жизнь идеологическую политику Старой площади, это имя отсутствовало. За множеством мелких партаппаратчиков, начальников горкомовских отделов культуры исчезал подлинный смысл происходившего. Как у Конан Дойля: лист лучше прятать в осеннем лесу. Абсурдность сознательно выдуманных объяснений доходила до того, что авангардные выставки начала 1970-х годов стали трактоваться как средство компрометации не имевшего никакого отношения к идеологическим играм первого секретаря московской организации Виктора Гришина.
…По Красной площади метет сухой снег. Перед Мавзолеем на военном лафете гроб. Воинские почести. Караул. Могила рядом с «вождем и учителем». Со временем увенчанная таким же портретным бюстом.
(Пройдут годы, прежде чем командир Кремлевского полка поделится государственной тайной о перезахоронении «вождя и учителя». Как было принято решение на XXII съезде и как никто не осмеливался это решение осуществить. Понадобилось еще одно — Пленума ЦК. Но и тогда были предприняты все меры предосторожности в необъяснимо кощунственный для многих момент.
Земля у Мавзолея была заслонена плотными щитами. Доступ гражданских лиц на Красную площадь прекращен. Но все происходило под грохот танковых колонн — они отрабатывали парадный строй перед очередным ноябрьским парадом. Офицеры вынесли приготовленный, обитый красной тканью гроб. Осторожно опустили в неглубокий склеп из цементных плит и — бросили каждый по горсти земли. Все было уважительно и достойно. Несмотря на мелочи. Что из того, что офицер-хозяйственник в последнюю минуту аккуратно срезал с кителя генералиссимуса пуговицы — ведь золотые же! Что из того, что никто не запасся гвоздями, чтобы заколотить крышку гроба — их в конце концов нашли и, соблюдая все меры предосторожности, вбили. На всякий случай…)
Из слов помощника Горбачева можно было понять: для Старой площади смерть Суслова не была потерей, но началом схватки «дофинов» за престолонаследие. Брежнев уже был полностью сброшен со счетов.
