Елена Грицак - Кёльн и замки Рейна
Живописные руины Эренфельса
Сказав последнее слово, рыцари с еще большим ожесточением стали бросать камни, стрелы закончились, а меч до врага не доставал, ведь и стены, и ворота по-прежнему оставались неприступными. К сожалению, ни в одном источнике не рассказывается, чем завершилась осада. Известно, что Пётр Эхшпальтский завладел замком и сделал его своей резиденцией. В 1689 году «скала чести» была разрушена французами и больше не восстанавливалась. В XIX веке живописные руины составляли собственность одного из прусских принцев, а сегодня готовые рухнуть башни на склоне горы являются архитектурным памятником, пожалуй, самым загадочным на Среднем Рейне.
Мойзетурм. Мышиная война
Неспокойные воды Рейна вблизи Эренфельса – место, очень трудное для плавания. Если сегодняшним судам миновать подводные скалы помогают навигационные приборы, то в старину той же цели служил маяк на маленьком острове Бингер. Прежде чем стать полезным рейнскому судоходству, это изящное сооружение являлось дозорной башней, c XIII века относящейся к замку, чьи высокие стены не обеспечивали достаточного обзора реки в сторону севера. Сейчас уже никто не вспомнит ее первоначального названия, поскольку его совсем затмило романтическое имя Мойзетурм (от нем. Mauseturm – «Мышиная башня»). Тем более интересно, что появилось оно вовсе не в далекие времена, когда рейнские замки красовались на каждом высоком холме, когда в них еще не хозяйничали совы и зловредные грызуны. Название появилось в пору, когда их окна стали слепыми, входы утратили решетки и стальные засовы, когда мощные стены покрылись плесенью, а развевавшиеся на ветру шелковые знамена с графскими гербами заменил плющ. Объяснение тому стоит искать в легенде, которую лучше всего передать поэтическим слогом В. А. Жуковского:
Представление по средневековой легенде о Крысолове
Лето и осень были дождливы;
Все затопило пажити, нивы;
Хлеб на полях не созрел и пропал;
Голод пришел и народ умирал.
Но у епископа, милостью неба,
Полны амбары огромные хлеба;
Жито сберег прошлогоднее он:
Был осторожен епископ Гаттон.
Рвутся толпой и голодный, и нищий
В двери епископа, требуя пищи;
Скуп и жесток был епископ Гаттон:
Общей бедою не тронулся он.
Слушать стенанья ему надоело,
Вот и замыслил он страшное дело:
Бедных из ближних и дальних сторон,
Слышно, скликает епископ Гаттон.
«Дожили мы до нежданного чуда,
Вынул епископ добро из-под спуда;
Бедных к себе на пирушку зовет…»,
Так говорил изумленный народ.
К сроку собрались званые гости,
Бледные, чахлые, кожа да кости;
Старый, огромный сарай отворен:
В нем угостит их епископ Гаттон.
Вот уж столпились под кровлей сарая
Все горемыки окрестного края…,
Как же их принял епископ Гаттон?
Был им сарай с бедняками сожжен.
Глядя на пепел, он мыслил отрадно:
Будут они еще мне благодарны;
Разом избавил я шуткой моей
Край наш голодный от жадных мышей.
В замок епископ к себе возвратился,
Ужинать сел, пировал, веселился,
Спал, как невинный, и снов не видал…
Правда, с тех пор он боле не спал.
Утром он входит в покой, где висели
Предков портреты и видит, что съели
Мыши его живописный портрет,
Так, что холстины и признака нет.
Он обомлел и от страха чуть дышит…
Вдруг он чудесную ведомость слышит:
«Наша округа мышами полна,
В житницах съеден весь хлеб до зерна».
Вдруг и другое в ушах загремело:
«Бог на тебя за вчерашнее дело!
Крепкий твой замок, епископ Гаттон,
Мыши со всех осаждают сторон».
Далее поэт рассказал о подземном ходе, факт существования которого в Эренфельсе не известен из хроник. Однако, если верить преданиям, туннель, ведущий к берегу Рейна, был вырыт для того, чтобы соединить отдаленную таможню с крепостью. Вполне вероятно, что она, как утверждает Жуковский, походила на утес, «грозно торчащий из воды». Единственный путь к башне проходил по реке: постоянно находившаяся на берегу лодка причаливала прямо к ступеням, конечно, не гранитным, как в поэме, и даже не к каменным, а скорее всего к деревянным. Решетки на окнах – тоже вымысел автора, поскольку в служебных сооружениях такие излишества не допускались. И по Жуковскому, и в реальности интерьер башни составляла лестница и одна комната наверху, где надеялся укрыться от мышей епископ Гаттон:
Стены из стали казалися слиты,
Были решетками окна забиты,
Ставни чугунные, каменный свод.
Дверью железною запертый вход.
Узник не знает куда приютиться;
На пол, зажмурив глаза, он ложится…
Вдруг он испуган стенаньем глухим:
Вспыхнули ярко два глаза над ним.
Смотрит он… кошка сидит и мяучит;
Голос тот грешника давит и мучит;
Мечется кошка, невесело ей:
Чует она приближенье мышей.
Пал на колена епископ и криком
Бога зовет в исступлении диком.
Воет преступник, а мыши плывут…
Ближе и ближе… доплыли… ползут.
Вот уж ему в расстоянии близком
Слышно, как лезут с роптаньем и писком;
Слышно, как стену их лапки скребут:
Слышно, как камни их зубы грызут.
Вдруг ворвались неминучие звери
Сыплются градом сквозь окна и двери,
Спереди, сзади, с боков, с высоты…
Что тут, епископ, почувствовал ты?
Зубы о камни они наточили,
Грешнику в кости их жадно впустили,
Весь по суставам растерзан был он —
Так был наказан епископ Гаттон.
В годы Тридцатилетней войны башня Мойзетурм вместе с Эренфельсом сильно пострадала от шведов, а полвека спустя, после нашествия французских войск, от нее осталась лишь груда камней.
Легендарная Мойзетурм после реконструкции
К середине XIX века жалкие развалины превратились в живописные и модные тогда руины, приглянувшиеся романтичному королю Фридриху-Вильгельму. Его заботами из старого основания быстро выросла новая «мышиная башня», выстроенная в неоготическом стиле. Украшенная и покрытая белой краской, она до сих пор служит государству, являясь уже не сигнальной станцией, а местом паломничества туристов.
Шeнбург. Со всеми свободными и несвободными
Тихий городок Обервезель, лежащий на левом берегу Рейна, немного ниже Висбадена, ничем не отличается от малых населенных пунктов земли Рейнланд-Пфальц. Кажется, что время в нем остановилось несколько веков назад: средневековые кирхи, фахверковые домики, ресторанчики с большими окнами, особенно уютные по вечерам, когда бюргеры собираются тесными компаниями, чтобы завершить день за разговором и стаканом доброго рейнского вина. Здесь никто не спешит даже по утрам, а в сумерки на городских улицах настолько тихо, что можно потерять ощущение реальности.
Первое документальное свидетельство о городе, который изначально был двором и назывался просто Везель, относится к 1149 году. Тогда же хронист упомянул и о близлежащем замке, венчавшем 130-метровую гору, точнее, северную оконечность тянувшегося вдоль Рейна хребта. Если верить хронистам, это могучее строение всегда именовалось не иначе как Шёнбург (нем. Schönburg) и часто меняло владельцев. Каждая смена сопровождалась обидами, ссорами, нередко переходившими в кровавые драмы.
Городская кирха и квартал за средневековой крепостной стеной в Обервезеле
Орлиное гнездо на высоком рейнском берегу ранее принадлежало архиепископу Магдебурга. В 1166 году оно перешло во владение к Фридриху Барбароссе, ради чего владыке Священной Римской империи пришлось расстаться с двумя своими крепостями. По прошествии веков трудно сказать, был ли обмен выгодным для обеих сторон, однако, рассказывая об этом, хронист уточнил, что замок вошел в имперскую собственность со «всеми свободными и несвободными», имея в виду не только его обитателей, но и крестьян из ближайших деревень.
В пору раннего Средневековья высотные замки были редкостью, поскольку представляли собой огромную ценность как в материальном, так и в духовном плане. Вследствие этого их названия становились фамилией хозяев-дворян или вновь обретавших дворянство служащих, которые до того имели только имена. Благодаря этой традиции первый управляющий имперским замком, безродный министериал Оттон, получил титул и звучную фамилию Шёнбург. Через 15 лет папа римский Александр III объявил сделку недействительной, и в замке поселилась вторая министериальская семья, вскоре утратившая право на проживание в нем, поскольку следующий папа признал обмен законным. Таким образом, с конца XII века собственностью Фридриха Барбароссы управляли две, вначале чужие друг другу, семьи.
Фридрих Барбаросса отправляется в крестовый поход. Миниатюра из германской летописи, 1500 год
