Андрей Горохов - Музпросвет
В 60-х дела у Джона Фэи шли определенно неплохо. Микеланджело Антониони оплатил его прилет в Рим для переговоров по поводу саундтрека к антиамериканскому хиппи-фильму «Забриски Пойнт». Фэи был американским антихиппи. Взаимопонимания с Антониони не возникло.
В 70-х наступила череда кризисов и потеря ориентации, гитарист был вынужден продать свой лейбл, но настоящий мрак начался в 80-х. В 80-х Фэи пережил тяжелый внутренний кризис, врач-психоаналитик объяснил ему, что его одержимость смертью и черепахами — это последствия детской травмы: он был жертвой сексуального насилия со стороны собственного отца.
Джон заразился вирусом Эпштейн-Барр, вызывающим среди многого прочего такой неприятный симптом, как хроническая усталость. К середине 80-х он уже не мог шевелиться. К тому же он сильно пил. И не знал, что у него диабет.
Он был больным, слабым, одиноким и несчастным, его сознание было затуманено. С женой он развелся. Платить за квартиру он был не в состоянии, поэтому попал в больницу-приют, где на нем ставили медицинские опыты, как, впрочем, и на других пациентах. Удивительно, что и в это время он записал несколько альбомов.
Вновь открыли Джона Фэи в 1993-м: лейбл Rhino Records выпустил двойной компакт-диск с ретроспективой его музыки. Дела музыканта обстояли совсем не блестяще, он стал буквально нищим и был вынужден продать большую часть своей уникальной коллекции грампластинок. В 90-х он жил в абсолютно захламленной комнате в придорожном отеле.
Он опять начал играть на гитаре, писал книгу воспоминаний. На жизнь он зарабатывал тем, что искал старые грампластинки, которые потом перепродавал.
Фэи крайне негативно относился к своим записям 60-х и 70-х годов: «Я не думаю, что то, что я сделал в музыке, имеет какое-то значение. Сегодня меня смущает многое из того, что я делал раньше, потому что это было претенциозным и глупым. Музыка была для меня побегом, ну и способом зарабатывать деньги. Я жил в перекошенном мире, я создал для себя прекрасный и удивительный мир и притворялся, что живу в нем, но мне вовсе не было хорошо. Я был безумен и не отдавал себе в этом отчета. Я был очень несчастен, напуган и одинок. Но при этом я всем показывал свой красивый фасад».
Фэи записал, как он говорил, «возможно, сорок» альбомов. Одних только рождественских альбомов у него пять штук. Есть у него и вполне узнаваемое кантри, но есть и много чего иного, и не только музыки, близкой к кантри и блюзу, как, скажем, диксиленд или блюграсс. Многие его пассажи свидетельствуют о знакомстве с классической музыкой — от григорианских хоралов до таких композиторов, как Прокофьев и Стравинский. В пьесах Фэи можно встретить элементы фламенко, босса-новы, индийских par и забытых шлягеров. Даже в виде чистого гитарного саунда музыка Джона Фэи остается грубо-угловатой и, по существу, коллажной. И довольно жесткой, минималистичной и антивиртуозной.
В своей книге гитарных транскрипций, вышедшей в 1978-м, Фэи писал: «Типичный представитель среднего класса, берущийся за исполнение фолк-музыки, заставляет свою гитару звучать как метроном, без изменения тембра, без перкуссивных элементов и без контраста громких и мягких тонов. Он дружелюбный тип. Ему все нравятся. Он много и охотно улыбается. Он хочет, чтобы вы его полюбили. Пошел он к чёрту».
Вот тут я бы взял на себя смелость поддержать Фэи: народная музыка (и — хочется добавить — вся прочая тоже) — это не дело доброжелательных и миролюбивых болванов, взыскующих гармонии и всеобщей любви. Фольклор индивидуалистичен и трагичен, в этой музыке — боль, голые нервы и смерть. Это экзистенциальная музыка.
То, что Джон Фэи был ироничным типом, можно понять хотя бы по названиям его композиций — скажем, «Об убийстве и расчленении трупа нью-эйджа».
Фэи умер в феврале 2001-го.
На строгой, белой, выдержанной в сухом классическом вкусе обложке «I Remember Blind Joe Death» (1987) — два симметричных скелета, опершихся на мраморный постамент. Скелеты грустят, подперев рукой голову. Перед ними лежит по черепу, скелеты как бы поглаживают эти черепа. Вокруг черепов разложены мелкие косточки и зубы. Такие картинки гравировали в Италии эпохи Возрождения.
Музыка немногословна, сдержанна и напряженна. Альбом начинается как сюита кантри и блюграсс-стандартов, есть даже песенки Элвиса Пресли и Creedence, но преобладает все-таки нечто минималистическое и немелодичное. Это мерные удары по металлическому нерву. На что-то надеется или чему-то радуется человек. А нерв, передающий надежду, радость или отчаяние, не надеется ни на что.
В буклете компакт-диска — комментарий, прекрасно иллюстрирующий, что такое фолк. Постараюсь пересказать его своими словами. Некто по имени Элия Лавджой (от его имени и ведется рассказ) возвращается в город своей юности в поисках темнокожего уличного музыканта, которого звали Blind Joe Death.
Все изменилось в старом городе, рассказчик еле узнает местность. Перед старым и уже не функционирующим переходом под железной дорогой он встречает странного старика, который узнает в нем Билли Бэтсона. Рассказчик пытается отвязаться от бородатого безумца и отрекается от имени Билли Бэтсона. Однако тот увлекает его в подземный переход, из которого несется пение кришнаитов. Ступени, ведущие вниз, становятся заметно древнее. Песня во славу Кришны превращается в песню во славу Билли Бэтсона. Ее поют стоящие вдоль стен статуи. В тупике на каменном троне сидит Шазум, древнеегипетский колдун. Он требует, чтобы гость произнес его имя, тот произносит «Шазум», сверху на колдуна падает гранитный куб и сминает его в лепешку. Дальнейший разговор колдун продолжает уже в качестве своего собственного духа. Оказывается, посетитель теперь должен взять на себя миссию колдуна; ему объясняется механизм борьбы добра со злом, предъявляется список сверхъестественных сил и смертельных опасностей и, наконец, вручается манускрипт, то есть ноты и комментарии к неизданному четвертому тому музыки Blind Joe Death.
При этом полупрозрачный дух колдуна заявляет, что он и есть Blind Joe Death, точнее, был им в предыдущем рождении. Путешественник изумлен. Старик, который привел его в подземный храм, прощается со словами:
Иди прочь и играй на гитаре. Каждый раз, когда ты на ней играешь, Небо чуть-чуть приближается к земле.
Наверное, хороший вкус требовал бы, чтобы история тут и закончилась, но на следующей странице буклета напечатан манускрипт, который передал древнеегипетский колдун. В этом манускрипте опять идет речь о том, как автор ищет темнокожего уличного музыканта по имени Blind Joe Death. Поиски сопровождаются странными разговорами со странными персонажами.
И наконец, безо всякого перехода рассказывается, что же на самом деле все это значит, то есть начинается новая история.
Маленьким мальчиком Джон Фэи сидел в ногах старого слепого негра, которого все звали Ниггер Джо, тот играл «интенсивно личные» блюзы и религиозные песни на самодельной кифаре. Слепой Джо никогда не пел. У него не было голоса. Когда ему было три года, он ослеп и оглох, потому что его избили члены организации, защищавшей права цветных американцев. Они избили его за то, что он не подчинялся требованию этой организации изучать аккорды и особенные блюзовые ноты и делал вид, что миф о славном негритянском прошлом не имеет к нему отношения.
У ног этого несгибаемого человека сидел маленький Джон Фэи и ждал, когда его руки вырастут настолько, чтобы он тоже мог играть на самодельной кифаре.
Кифару унес разлив реки, a Blind Joe Death стал звездой лейбла Paramaunt и купил себе настоящую гитару, у которой теперь было шесть струн, а не одна, как раньше. Оттого он стал «еще лучше выражать интенсивно личную, горько-сладкую, кусачую, душераздирающую народную поэзию грубой и примитивной, но прежде всего человечной жизни народа микрорайона Такома Парк».
Перед смертью, в 1962 году, Blind Joe Death подарил свою гитару Джону Фэи, как делали и многие другие блюз-музыканты (их список приведен).
Но свою первую гитару Джон Фэи смастерил из детского гробика. Во время Второй мировой войны он бился в Новой Зеландии против финско-армянских захватчиков. Вернувшись с войны героем, Джон Фэи возобновил контакт со слепым Джо, и они даже записали совместный альбом, за который не получили ни гроша. Следует длинный список странных имен блюзовых музыкантов с фамилиями типа Кренек и Кейдж. Они тоже не получали деньги за свои фолк-блюзы.
И вот с тех пор Джон Фэи дает концерты и записывает «интенсивно личную и навязчиво экспрессивную народную музыку», руководствуясь следующим правилом:
Когда ты путешествуешь по жизни, какова бы ни была твоя цель, обращай внимание на бублик, а не на дырку от него.
[04] Психоделика
Хуан Гарсия Эскивель (Esquivel) — популярнейший композитор коктейльной музыки 50-х годов. Сам он называл свою музыку «сонорама», то есть звукопанорама. В его музыкальные коктейли входили самые разные компоненты: от экзотических ударных и хора, поющего «зу-зу» или «ра-ра», до органа и симфонического оркестра. Свою карьеру мексиканец Эскивель начал в качестве руководителя оркестра гвадалахарского радио. В его обязанности входило, среди прочего, звуковое оформление выступлений комиков. Mood Music, музыка настроений, создавала пестрый фон для реприз остряков, а также заполняла паузы — там, где по замыслу режиссера радиослушателям было положено смеяться. Сегодня воздействие телеюмора усиливается не фонограммой странно свингующего оркестра, а взрывами неудержимого хохота за кадром.
