Внутренний СССР - Медный всадник — Это ВАМ не Медный змий...
— в банде практикуются клички. Евреи обожают псевдонимы;
— нормальные люди не тычут в глаза бандиту тем, что он — бандит. Только еврею не принято напоминать о его “национальности”, по словам Маркса “химерической национальности купца, денежного человека вообще”. Напоминание ведет к террору: от обвинений в черносотенстве до убийств;
— уголовщина насмехается над тружениками — все “герои” Райкина, Жванецкого, Альтова и других “юмористов” — гои-труженики; ни одного еврея;
— управление бандой на низших уровнях бесструктурное, целевое — через деньги; высшие уровни имеют структуру. Аналогично и у еврейства: низшие уровни через деньги выводятся на нужные посты в официальных структурах, при необходимости идет перераспределение доходов через банду — еврейскую общину. На высших уровнях — структура масонства. Каждый отдельный бандит не знает и не интересуется всей структурой банды. Каждый отдельный еврей подсознательно боится такой информации.
Верх “антисемитизма” (в традиционно навязанном понимании этого слова) — не говорить еврею, что еврейство — “самая культурная” и самая древняя банда, мафия, маскирующаяся под народ.
Вот теперь становится понятным и столь странное одиночество Евгения. В поэме оно проявляется в том, что у “нашего героя” нет ни родственников, ни друзей, ни знакомых. При более внимательном изучении содержания поэмы взгляду читателя предстают, как бы два, взаимно не связанных друг с другом, мира: в одном, полуфантастическом, в полном одиночестве, существует Евгений, в другом, реальном — живут обычной жизнью все остальные персонажи.
До революции все служивые люди подразделялись “табелем о рангах” на четырнадцать ступеней, но внешней отличительной особенностью, говорящей о принадлежности к тому или иному рангу, прежде всего была шинель, которую Н.В. Гоголь даже сделал центральным персонажем одной из своих повестей. Неопределенным выражением “где-то служит” Пушкин, согласно действующей в поэме системы умолчаний, дает понять, что “еврейский гений”, т.е. второе “Я” еврейства, его рассредоточенная в обществе информационная сущность, присутствует везде, во всех институтах государственного управления.
Слова любого пушкинского текста несут строго определенную информационную нагрузку, мера которой определяется, с одной стороны, состоянием коллективного бессознательного, всегда соответствующего духу конкретной исторической эпохи, а, с другой, — способностью индивидуального сознательного выразить это коллективное бессознательное в строгих лексических формах, присущих информационному состоянию только данной эпохи.
Слово “знать” в различное время вызывало в сознании разные образы. У многих и сегодня это слово ассоциируется с принадлежностью к некой “элите”. На самом же деле это слово — только палец, указующий на определенную социальную группу, обладающую определенным уровнем управленческих знаний, превосходящим все другие слои общества. Но поскольку в пушкинскую эпоху самым высоким уровнем знаний такого рода обладало дворянство (в среднестатистическом смысле), — самый богатый класс того времени, — то в обыденном сознании слово “знать” прежде всего отождествлялось не столько с принадлежностью к самому знанию об управлении обществом, сколько с высоким родством и богатством, передающимся по наследству.
“Дичится знатных” — это не значит, что еврейство боится “знати”, в смысле высокородного дворянства; это означает, что оно выделяет (конечно неосознанно) себя по принадлежности к представителям иного знания об управлении, которое недоступно управленческому классу Российской империи, но которое вполне осознанно выразил один из Ротшильдов, когда кто-то, желая ему польстить, спросил его: “Вы король евреев?” На что тот ответил: “Нет, я еврей королей!”. “Король” в обыденном сознании — представитель высшей знати (во времена Пушкина — и предводитель дворянства, но не уездный, как Киса Воробьянинов, а общегосударственный) и потому ответ Ротшильда тоже может быть отнесен к разряду “дичится знатных”.
Подлинная родня евреев — обыкновенные кочевники-семиты, многочисленные племена которых во множестве бродили по окраинам обширной Древнеегипетской цивилизации в конце второго тысячелетия до новой эры. “Ев. гений” о ней не тужит не потому, что не хочет, а потому что действительно не может её знать, ибо та далекая родня и старина, из среды которой и была выведена древнеегипетскими евгениками (в смысле искусственно создана) эта странная порода “ни жителей света, ни призраков мертвых” [17] действительно давно ушла в небытие. Но это о них, потерявших способность к различению добра и зла, и потому постоянно “оглушенных шумом внутренней тревоги”, сказано в Коране Сура 45:31. И когда было сказано: “Ведь обещание Аллаха — истина и час — нет сомнения в нем,” — вы сказали: МЫ НЕ ЗНАЕМ, что такое час, МЫ ТОЛЬКО ДУМАЕМ ВСЯКИЕ МЫСЛИ, МЫ НИ В ЧЕМ НЕ УВЕРЕНЫ”. 32. И явились им мерзости того, что они творили, и постигло их то, над чем они издевались.
Глава 2. Волненья разных размышлений
И так домой пришед, Евгений
Стряхнул шинель, разделся, лег.
Но долго он заснуть не мог
В волненьи разных размышлений.
Каким путем приходит в любой национальный дом еврейство, в поэме не говорится, как не говорится прямо и о том, что за словом “евгений” у читателя должен вставать образ социального явления столь странного, что обыденному сознанию его меру одним словом трудно выразить. И потому (на что никто не обращает внимания), вместо всем знакомого по каноническим текстам поэмы вводного слова “итак”, в оригинальном тексте мы видим раздельное “и так”, чтобы у читателя определенной эпохи, в соответствии с принципом дополнительности информации, по мере того как в коллективном бессознательном созреет образ этого явления, как бы сам собой возник и вопрос, заданный поэтом по умолчанию: “Как?” — Как самая древняя мафия проникает в любую национальную общность, после чего ее (т.е. мафии) “патриотизм” действительно становится последним прибежищем негодяев?
Поскольку к концу ХХ века информации о еврействе накопилось достаточно, чтобы в коллективном бессознательном сформировалось о нем целостное представление, то интересно понять объективную, а не декларируемую нравственность этой странной общности, которая выражается не только в её поведении, но и в помыслах:
О чем же думал он? о том,
Что был он беден, что трудом
Он должен был себе доставить
И независимость и честь,
Что мог бы Бог ему прибавить
Ума и денег.
В этом кратком, но очень содержательном внутреннем монологе Евгения и отражена социально противоречивая логика поведения как отдельно взятого еврея, так и еврейства в целом. Разумеется, каждый еврей понимает, что только трудом он может “себе доставить и независимость и честь”, но в реальной жизни еврейство в целом (в статистическом смысле), избегает сферы производства, связанной с физическим трудом, которому, как правило, предпочитает труд в сфере управления и других областях информационной деятельности, а также имитацию общественно полезной деятельности по принципу: что бы ни делать — лишь бы не работать. Но подобного рода деятельность требует особых знаний и потому не всякий, обделенный от Бога умом, способен к эффективному труду, особенно в сфере управления. И, понимая это, Евгений просит у Бога прибавки “ума и денег”, поскольку у евреев есть поговорка: «Были бы здоровье и деньги, а остальное все купим.» Действительно, за деньги можно купить все, кроме… знаний. Можно купить, особенно сегодня, даже вывеску-диплом, уверяющую общество о наличии у “предъявителя сего” знаний в определенной сфере деятельности, но невозможно купить сами знания.
Знание — единственная в мире “вещь”, которая не продается, не покупается и не отчуждается, даже по желанию владельца, но доступ к которой дается Богом по нравственности. Поэтому знание может быть освоено лишь собственным трудом, но при этом результаты его реализации всегда будут связаны с определенным строем психики человека. Отсюда, знание — лишь приданое к строю психики.
Нравственность Евгения (не декларируемая, а объективная) раскрывается во второй части его “разных размышлений”, и, как мы видим, ее проявления тут же вступают в противоречие с рассуждениями по части истинного предназначения труда и ума:
Что ведь есть
Такие праздные счастливцы,
Ума недальнего ленивцы,
Которым жизнь куда легка!
В итоге перед нами социальный тип даже не с раздвоенным [18], а с “расстроенным” сознанием: понимает, что средства для честного преуспеяния в жизни должно добывать добросовестным трудом, но тут же просит у Бога денег т.е. непрочь пожить “на халяву” и вообще завидует бездельникам и людям “ума недальнего”. Другими словами, “в волненьи разных размышлений” еврейского гения просматриваются явные признаки шизофрении. И о том, что Пушкин угадал их в коллективном бессознательном еврейства задолго до того, как оно выразилось индивидуальным сознанием отдельно взятого еврея нас извещает газета “Петербург экспресс” № 10(11), 1995 г., в которой не самый бедный и не самый талантливый еврейский актер Михаил Боярский на первой странице прямо заявляет: “Если бы я был поумнее и побогаче…” Евгений у Пушкина наделен эпитетом “бедный” не случайно: в начале века в России была очень популярна басня И.А. Крылова “Бедный Богач”. Приведем её здесь полностью, поскольку данная басня — своеобразное выражение в коллективном бессознательном того времени проблем, которые Пушкин на уровне второго смыслового ряда и пытался высветить в поэме.
