Анатолий Бритиков - Отечественная научно-фантастическая литература (1917-1991 годы). Книга вторая. Некоторые проблемы истории и теории жанра
Проблемы изучения научно-фантастической литературы [428]
Со времени становления научно-фантастического жанра на русской почве (в дореволюционной России он только-только зарождался) и на протяжении более чем сорока лет, вплоть до 60-х годов, в литературной критике, посвященной научной фантастике, преобладали журналистские рецензии и читательские отклики. Многие из них принадлежат таким выдающимся ученым, как В.Обручев, П.Капица, К.Циолковский, или таким крупным литераторам, как А.Толстой и К.Федин. В совокупности весь этот материал представляет для историка литературы большую ценность. Но до последнего времени он очень мало обобщался, точно так же, как выпадала из поля зрения литературоведов сама научная фантастика. Е.Тамарченко, основательно обследовавший в своей диссертации «Социально-философский жанр современной научной фантастики» (1970) литературу вопроса, отмечает, что в свое время для изучения научной фантастики гораздо больше сделали социологи[429]. Можно по пальцам перечесть литературно-критические статьи 30-х годов (ранее их не было вовсе), которые представляли бы серьезный интерес. Попытки историко-литературного обзора не предпринимались вплоть до 50-х годов[430], если не считать статей писателя-фантаста А.Палея[431] и критиков А.Ивича[432] и Л.Жукова[433], являвших собой, по сути дела, развернутые рецензии на небольшое число произведений и главным образом оценивающих выдвинутые в них научно-фантастические гипотезы.
Несколько живей развивалось теоретическое осмысление проблем научной фантастики. До сих пор не утратили значения литературно-критические работы известного писателя А.Беляева[434], впрочем, не претендовавшего на законченную теорию и делавшего невольную уступку характерной для его времени популяризаторской трактовке, согласно которой задачи научно-фантастической литературы сводились к художественному оформлению «занимательной науки». Популяризаторская трактовка была в какой-то мере оправдана в 20-30-х годах, когда пафос индустриализации и культурного строительства акцентировал просветительскую, служебную роль некоторых литературных жанров. В то время научная фантастика ставила перед собой преимущественно задачи предвидения в области техники и естествознания. Это способствовало утверждению рационально обоснованных предвидений как ведущего художественного принципа и размежеванию научно-фантастической литературы с традиционными фантастическими жанрами с их условно-поэтической фантазией. Но преобладание тем естествознания и техники ограничивало развитие «человековедческой» функции, а поэтому и художественные возможности научно-фантастической литературы. «Технологическая» фантастика отходила во второй ряд, а порой и за пределы беллетристики.
Складывалось и противоречие в определении «жанра». В 29-м томе 2-го издания Большой Советской Энциклопедии можно, например, прочесть, что научная фантастика отличается «от социальных утопий… тем, что обычно изображает борьбу за преобразование природы, а не борьбу за изменение общественных отношений» (с.264). А между тем ещё А.Беляев подчеркивал, что «социальная часть советских научно-фантастических произведений должна иметь такое же надежное научное основание, как и часть научно-техническая»[435].
В то время, правда, это было скорее программной задачей, чем характеристикой действительного состояния научно-фантастической литературы. Ни А.Беляеву, ни его современникам не удалось создать полноценного социального романа о будущем, хотя и он и — ранее — А.Толстой немало сделали для того, чтобы соединить «технологическую» и социальную фантастику в рамках целостного жанра.
К тому же вскоре, в 40-х годах, развитие нашей научной фантастики сузилось и затормозилось. Застойные тенденции в актуальных областях знания, в движении общественной мысли породили так называемую теорию предела или ближнего прицела. Авторами её были писатель В.Немцов и критик С.Иванов. Они требовали мечтать в пределах научно установленных фактов и к тому же не заглядывать в будущее далее, чем на несколько лет вперед. Практически это привело к популяризации сегодняшней науки и техники и к исчезновению социальной фантастики, которая начала было развиваться в 20-30-е годы. Социальное назначение литературы требовало научной фантастики более широкого диапазона, дело шло об усложнении научно-фантастического метода, а литературная критика 40-х годов либо доказывала, что негоже писать, скажем, о «буржуазной» науке генетике, либо прорабатывала писателя, увлеченного космической тематикой, за космополитизм (!)[436]. Художественный уровень произведений заметно снизился по сравнению с 30-ми годами, когда, по крайней мере, формировалась увлекательная приключенческо-технологическая фантастики (Г.Адамов, Ю.Долгушин и др.).
Предпосылку перелома создало оздоровление общественно-идеологической атмосферы во второй половине 50-х годов. С этого времени наша научная фантастика бурно развивается и дифференцируется. Появляется большой отряд талантливых писателей — И.Ефремов, А. и Б.Стругацкие, И.Варшавский, Г.Мартынов, Г.Гор, О.Ларионова, С.Снегов, М.Емцев и Е.Парнов, А.Громова, В.Журавлева, Г.Альтов и мн. др., которые продолжили старые и создали новые направления фантастики — от традиционной «технологической», приключенческой и социально-утопической до философско-психологической, сатирической и пародийной. Ныне лидирует не «технологическое», а социально-философское направление, по своим задачам близкое обычной, нефантастической художественной литературе, но существенно отличающееся от неё специфическим объектом, поэтической системой и, главное, методом художественного познания. Научно-фантастическая литература переросла ныне рамки жанра и характеризуется особым методом, распространяющимся на несколько жанров или направлений. Термин «жанр» имеет теперь относительный смысл, главным образом исторический.
Современная научная фантастика уже не поддается узко футурологической оценке, она требует для своего изучения разносторонней методологии. Но подобно тому как обогащение современной фантастики явилось следствием не столько её внутренней литературной эволюции, сколько результатом отображенных ею грандиозных достижений научно-технической революции в середине нашего столетия, так и в повороте литературоведов к неожиданно расцветшему «жанру» эти достижения сыграли наиболее значительную роль.
О современной научной фантастике уже можно сказать словами известного ученого и писателя-фантаста А.Кларка, что её лучшие книги «вполне выдерживают сравнение с любым публикуемым в наши дни художественным произведением (исключая, конечно, наиболее выдающиеся)»[437], и все же её художественные завоевания представляются не такими уж значительными с точки зрения критериев нашей социально-психологической классики, по праву ставших каноническими. Общекультурная значимость «материала», занимательность объекта научной фантастики как бы преобладают над интересом к ней как к художественно-литературному явлению.
Одна из главных трудностей «фантастического» литературоведения в том и состоит, чтобы уяснить неизбежность пересмотра, а точней сказать, модификации основных «реалистических» понятий литературного анализа, ибо не все в современной фантастике поддается традиционному подходу. Критиков и литературоведов по сей день смущает, например, то обстоятельство, что научно-фантастическое произведение воздействует зачастую не столько силой индивидуализированных характеров, сколько абстракцией фантастических идей, и эстетика этих идей как бы восполняет поэтическую недостаточность «человековедения». Капитан Немо и беляевский Ихтиандр потеряли бы очарование живых лиц, отними мы у них чудесный корабль или акульи жабры. А литературная критика слишком часто пытается занять как раз такую позицию.
Вопрос состоит в том, что пользуется ли научная фантастика своим исключительным успехом, несмотря на художественные несовершенства, или же то, что выглядит в ней, согласно традиционным «реалистическим» канонам, несовершенным, является её специфической особенностью? На этот, как и на другие подобные вопросы, литературоведение пока ещё не имеет удовлетворительного ответа. Но по крайней мере оно их поставило.
Именно широкая популярность научно-фантастической литературы привлекла к ней серьезное исследовательское внимание. В наше время этот «жанр» — на самом переднем крае идеологической борьбы. В прогнозах будущего, в иносказательной перекличке фантастических картин с реальной действительностью предельно обнажаются оценки противоречивого воздействия научно-технического и социального прогресса на личность и общество. Буржуазные идеологи рассчитывают использовать популярность произведений научно-фантастического жанра в своих целях. В статье о современной фантастике советский социолог Э.Араб-Оглы приводил весьма примечательное признание американского писателя С.Сприля: «…американские промышленные тресты, лаборатории и управления национальной обороны находятся в постоянной и интимной связи с элитой научно-фантастической литературы»[438]. И не случайно в 60-х годах журналы «Коммунист» и «Вопросы философии» неоднократно выступали с обширными статьями по вопросам научной фантастики.
