Валентин Катаев - Алмазный мой венец (с подробным комментарием)
И не показался нам длинным обратный пеший путь с Лубянки на Усачевку. Мы устали и были голодны, но чувствовали себя счастливыми, сытыми, прекрасно одетыми, богатыми».[494]
419
Цитируются фрагменты поэмы В. Маяковского «150 000 000» (1919–20). В отличие от ст-ний «Наш марш» и «Левый марш», поэма «150 000 000» не вошла и не могла войти в книгу «Все сочиненное Вл. Маяковским», поскольку первое изд. этой поэмы вышло без имени ее автора (предполагалось, что все желающие будут ее дописывать). Поэму «150 000 000» Ю. Олеша и К. впервые услышали в чтении Э. Багрицкого, на одной из встреч одесского «Коллектива поэтов»: «Рыча и задыхаясь, Багрицкий читает нам последнюю новинку революционной Москвы — поэму Маяковского „150.000.000“».[495]
420
Ср. с портретом поэта в воспоминаниях Э. Г. Герштейн: «Нарбут, высокий, прихрамывающий, с одной рукой в перчатке — трофеи времен гражданской войны, носил прекрасный английский костюм и имел гордый вид барина-чудака. Я про себя называла его „князь“».[496]
421
Неточно цитируются первые строки ст-ния В. Нарбута «Совесть» (1919).
422
Ср. в воспоминаниях Э. Г. Герштейн: «Она [Н. Я. Мандельштам — Коммент. ] по-своему пересказывала известную в литературной Москве историю первого брака Серафимы Густавовны с Юрием Олешей, о ее бегстве наподобие Настасьи Филипповны от Олеши к Нарбуту и назад от Нарбута к Олеше, о женитьбе Олеши на ее сестре, одним словом, о сестрах Суок, отчасти знакомых читателям по <…> повести В. Катаева. Иногда Мандельштамы таинственно говорили о возобновившейся ревности Нарбута или о какой-нибудь новой выходке Олеши, и тон Осипа Эмильевича приобретал при этом неописуемую важность».[497] Отметим, что в одном из сохранившихся писем из лагеря (от 9.3.1938 г.) Нарбут называет Серафиму Густавовну «дружком».[498] В другом (от 29.10.1937 г.) — интересуется здоровьем «Юрия Карловича» Олеши.[499]
423
«Я помню, как с Ильфом мы ходили в кино, чтобы смотреть немецкие экспрессионистские фильмы с участием Вернера Крауса и Конрада Вейдта и американские с Мэри Пикфорд или с сестрами Толмэдж. Кино „Уран“ на Сретенке» (Ю. Олеша).[500]
424
Говоря о «большом пряничном доме», К. имеет в виду д. № 14 на Чистопрудном бульваре, выстроенный П. Микини и С. Вашковым в 1900-х гг. Это был доходный дом, созданный расположенной по близости церковью Троицы на Грязях. Дом интересен декором, напоминающим о древней владимирской архитектуре. Кондитерские Бартельса охотно посещались москвичами как в предреволюционное время, так и после Октября 1917 г. Так, А. И. Цветаева, рассказывая о своем и сестры детстве, упоминает кондитерскую у Никитских ворот: «У Никитских ворот был Бартельс. Его мы ужасно любили: небольшой, невысокий, уютный. Круглые столики. Мы пили чай, кофе, иногда шоколад».[501] В начале 1920-х гг. «бартельсовские» кафе-кондитерские были, в частности, и в самом центре города — на Тверском бульваре в д. 35/47 и на Тверской (д. 46). Аптека петровских времен, упомянутая Катаевым, находилась на Покровке в д. 14 («аптека № 11»). По преданию, аптека на этом месте была открыта еще в 1703 г. неким «Гаврилой Саульсом», выходцем из австрийских земель. Кинотеатр «Волшебные грезы» (так он назывался до 1930 г., а позднее — носил название «Аврора») находился в д. 16 по ул. Покровка, в здании, замыкающем Покровский бульвар. В этом же доме находилась и пивная Селиверстова, где очевидно и выступали упомянутые К. цыгане. «Гренадерская казарма» — Покровские казармы, один из центров левоэсеровского мятежа 6 июля 1918 г.
425
Ср. в мемуарах М. Зорина: «Юрий Карлович вспоминает, как однажды он читал рассказ [„Вишневая косточка“ (1929) — Коммент. ] Маяковскому. В тексте была фраза: „Собака попала в солнечный протуберанец“. Олеша и сам не мог объяснить, почему ему понравилось это слово „протуберанец“. Это из астрономии. Маяковский нахмурился, попросил повторить. Олеша с некоторой гордостью снова прочитал эту фразу. „Что такое протуберанец?“ — спросил Маяковский. Олеша начал объяснять, что английский писатель и астроном Джинс в книге „Вселенная вокруг нас“ описывает протуберанец. „Объясните, чтобы я, читатель понял“, — сердился Маяковский. „Представьте себе сумрак в глубоких каменных воротах, и неожиданно вырывается солнечный рукав — этот самый протуберанец, в который попала собака“. — „Какая чепуха, какое издевательство над читателем, ученость хочется показать, — рассвирепел Маяковский. — Напишите об этом просто и ясно, а не щеголяйте, как попугай, разноцветными перьями“.
— Знаете, прошло два года, я неожиданно встретил Маяковского. Он шел мне навстречу. Маяковский снял шляпу и на всю улицу крикнул: „Здравствуйте, Олеша, как протуберанец?..“ Злопамятный был на этот счет…».[502]
426
Строки из неканонического варианта известного романса «Гайда, тройка! Снег пушистый…», упоминающегося в произведениях Ал. Блока, И. Бунина и самого К.
427
«Белая гвардия», «Дни Турбиных», «Три толстяка», «Зависть», «Двенадцать стульев», «Роковые яйца», «Дьяволиада», «Растратчики», «Мастер и Маргарита» — автором 1-го, 2-го, 6-го, 7-го и 9-го произведений был М. А. Булгаков; 3-го и 4-го — Ю. Олеша; 5-го — И. Ильф и Е. Петров; 8-го — сам К.
428
Изображается старая большевичка «искровка» Розалия Самойловна Землячка (урожд. Залкинд, 1876–1947), которая в эти годы занимала руководящие должности в РКИ (Рабоче-крестьянская инспекция) и НКПС (Народный комиссариат путей сообщения).
429
«Его имя [„Зубило“ — Коммент. ], как воинский клич, могло двигать людьми и подчас заменяло уголь в паровозах. Чуть ли не какая-то станция носит это имя» (К. Зелинский).[503]
430
Ср. в мемуарах заведующего культурно-бытовым отделом «Гудка», И. Овчинникова: «В коридорах редакции все чаще стал появляться невысокого роста, слегка сутуловатый молодой человек в поношенном пальтишке.
— Одессит, поэт, живой человек, пишет стихотворные фельетоны, — аттестовала незнакомца Фомина. — Разрешите, я дам ему какую-нибудь нашу тему? Талантище из парня так и прет.
<…> На другой же день новичок пришел в редакцию с готовым фельетоном:
— Олеша, — назвал он себя, подавая маленькую крепкую ладонь, и положил на стол листок со стихами <…> В стихах говорилось о капитане, который, командуя небольшим пароходиком, частенько возил на нем свою возлюбленную спекулировать по прибрежным городам <…> Под стихами подпись: „Касьян Агапов“.
Фельетон мне понравился.
— А вот подпись, — говорю, — мне не нравится. Нашему читателю хорошо бы что-нибудь деповское, железнодорожное, с металлом!
— А вы что предлагаете? <…>
— Есть у наших слесарей универсальный инструмент — зубило: им рубят железо, зачищают на литье раковины и заусеницы, срубают головки и гайки болтов, когда они не поддаются ключу.
Не дослушав до конца моей тирады, Олеша взял ручку, пропахал жирную черту по Касьяну Агапову, а сверху крупно и четко вывел: „Зубило“».[504] В этих же мемуарах приводится фраза прославленного советского баснописца Демьяна Бедного (Ефима Алексеевича Придворова, 1883–1945) о фельетонистах «четвертой полосы» «Гудка»: «— А в этом анафемском „Гудке“ сидит чертова дюжина фельетонистов».[505]
431
Изображенная К. ситуация зеркально отражена в записи Ю. Олеши от 9.4.1954 г.: «…по середине Горького в ЗИМе, как в огромной лакированной комнате, прокатил Катаев… Я склонен забыть свою злобу против него. Кажется, он пишет сейчас лучше всех».[506] Ср. также выразительную сценку из мемуаров М. Кушнеровича: «Катаев с женой и Олеша. Катаевы длинные, Олеша маленький. Катаевы одеты великолепно — явно „на выход“, — особенно Эстер <…>, светлоглазая, худая, с красивым хищноватым лицом. Олеша, как всегда, невзрачен, в каком-то помятом плащике, с непокрытой головой — остроносая, мохнатая птица. У Катаевых собственный автомобиль. Подержанный, но иностранный. Он небольшой, трехместный, с задним карманом на покатом багажнике и этот карман, если его открыть, и есть третье место. Его открывают и туда молчаливо забирается Юрий Карлович. Поднимает ворот плаща».[507] О местоположении К. и Олеши в официальной «табели о рангах» послевоенной советской литературы выразительно свидетельствует, например, разъясняющий комментарий к карикатуре И. Игина «Пароход „Союз писателей СССР“»: «Белеет парус одинокий быстроходной яхты В. Катаева. Хоть суденышко по сравнению с кораблем и невелико, однако не отстает! Вслед за ним спешит на спасательном круге инсценировок Ю. Олеша».[508]
