Василий Гатов - postjournalist
Но два основных преимущества зафиксированного на бумаге произведения – это его портативность и относительная (точно большая, чем у интернет-публикации) анонимность владения/потребления, тут спорить не о чем. У книги не закончится заряд батарейки; факт вашего владения книгой, экземпляром газеты или журнала практически невозможно установить, не проведя у вас дома обыск, а информация о том, читали ли вы этот текст, содержится только в вашей памяти, если вы, конечно, не рассказывали об этом каждому встречному. Но батареи становятся совершеннее, облачные технологии все «взрослее» и доступнее, а экраны все ближе по качеству изображения к бумаге, и все лучше имитируют для ностальгирующих «сохранение традиции» – например, я пишу этот пост в редакторе, у которого есть режим «печатной машинки», и единственное, что не хватает для полной иллюзии возвращения куда-то в 1985 год, так это рычага перевода каретки как такового (звук имеется).
Постепенное сокращение бумажного всего – это не чей-то злокозненный план правительства, Google или производителей гаджетов, а вполне объективный процесс вытеснения аналогового и материального метода размножения другими, прагматически оправданными. Ровно так же происходило вытеснение гужевого транспорта механическим, по этому же социальному алгоритму возникало многоэтажное жилье, этот же алгортим лежал в основе цифровой и компрессионной конверсии телефонной связи (и потом – ее перехода в мобильную связь). Инфраструктура оборота бумажной полиграфической продукции – лесоповал, целлюлозный завод, химические производства, изготавливающие компоненты, необходимые для бумаги высокого передела и полиграфические краски, ЦБК, выдающиеся инженерные компании, создававшие машины для отлива бумаги и огромные, размером с большой дом, печатные машины, – это только фундамент, так сказать, «производство средств производства». Эта цепочка делала и делает массу всего другого – от строительных материалов до взрывчатых веществ, от упаковочных машин до конвейеров; но работа с бумагой – и, в некотором частном случае – интеллектуальным продуктом, достигающем с помощью этой бумаги своего потребителя, несколько больше волнует и тревожит.
Три предыдущих века бумага и напечатанные на ней буквы играли множество важных ролей. Они распространяли грамотность и культуру, они обеспечивали сообщение политических новостей и критики, они предлагали пищу для умов и развлечение для глаз. Последние 100 лет все эти многочисленные роли стали «полем поиска», когда другие по способу производства и распространения медиа/носители подбирали свои собственные способы достижения аудитории и работы с ней. Подобрали – зачастую намного более эффективные и массовые. Несколько десятилетий – и привычки потребителя стали меняться; в 2000-х это изменение стало невозможно игнорировать – началось отрицательное масштабирование всех отраслей, связанных с материальным производством бумажных продуктов информации (от производства бумаги до производства полиграфических машин), что, в свою очередь, вызвало пересмотр параметров себестоимости и разрушение традиционных экономических моделей тех, кто зарабатывает «на бумаге». Какое-то время сосуществование будет продолжаться – поддерживаемое государствами, образовательной системой (которая еще консервативнее государств); некоторые полагают, что книга и газета будут, как и в начале ХХ века, инструментами сопротивления «цифровым режимам» (то есть поддержка бумажной отрасли придет от инсургентов)…
Ну-ну.
Несколько несистемных мыслей-2
Прежде всего, бесит постоянное смешение СМИ как социального института и СМИ как бизнеса. Моя милая супруга написала об этом, в частности, целую диссертацию, которую 18 июня защищает на факультете журналистики – в основном, с точки зрения того, что СМИ как важнейшая составляющая жизни современного человека вообще не воспринята и не объяснена образованием этого самого человека. Соответственно, в применении к журналистике как важнейшей составной части СМИ, неопределенность – «о чем говорим?» – становится уже просто критической. И в отношении восприятия результата СМИ – собранных ими аудиторий и достигнутых успехов в управлении ими – царит уже полная мешанина. Успешность медиа оценивается как умение «удержаться на краю» – не делать откровенно «неприличных» (с какой-то субъективной точки зрения) вещей, но при этом делать на этом достаточно денег, чтобы оплачивать труд создателей контента.
Соответственно, «получатели мессаджей» – читатели, зрители, слушатели СМИ – не видят различий между институциональной ролью СМИ («четвертой властью», для простоты) и их же потугами не вылететь в трубу, зарабатывая деньги на пропитание; не только потребители в массе своей неспособны провести эту границу, но и люди, создающие СМИ своими руками. Как следствие, они склонны переоценивать невозможность привлечь внимание к своим интересам, своим личностям и инициативам (в том числе социальным, полезным, интересным) – попробуй влезь между маньяком-педофилом, филиппомкиркоровым, домомдва и владимиромвладимировичем! Одновременно нарастает неудовлетворенность институтом СМИ в целом – но, прежде всего, в смысле качества их продукта. Хотя дело состоит прежде всего в утрате релевантности, утрате ценностей, в проблеме падения уровня ремесла – но, как говорится в анекдоте «мыши плакали, кололись, но продолжали есть кактус».
Смешение понятий ведет к утрате фокуса – прежде всего, в смысле понимания корня проблем и профессии в частности, и общества в целом. СМИ как предприятия вынуждены – в том числе под давлением трудных экономических обстоятельств – идти на крайне сомнительные перемены внутри самих себя (начиная от сокращений и заканчивая неприличными вариантами рекламной политики); журналисты сталкиваются с требованиям «соответствовать» не принципам социальной миссии, а принципам зарабатывания денег их работодателями. Потребитель же в результате получает под брендом, возможно, еще вчера, социального института – типичную for-business only коммерческую продукцию типа сборника сканвордов, на что с некоторым запозданием реагирует – либо отказом от потребления, либо снижением лояльности, либо жесткой, опасной для бренда критикой. Спираль скручивается еще раз – и СМИ очередной раз идет на «сделку с совестью», на снижение инвестиций в самое себя (т.е. в контент и качество коммуникации), за чем следует очередная предсказуемая реакция аудитории.
Это в равной степени относится и к так называемым качественным СМИ (новостным, прежде всего), и к информационно-развлекательным.
Не знаю, насколько понятно я все это суммировал, но именно об этом хотелось сказать.
Сегодня, размышляя о том, что же так кардинально меняется (в моем понимании) при переходе от бумаге к «не-бумаге», пытался сформулировать точное, ясное определение.
Редактор, работающий с бумагой, заведомо ограничен – объемом, правилами верстки, идеологией заголовков. Он должен впихнуть в эти ограничения доступный ему в конкретный момент времени единицы контента – впихнуть, или растянуть. Потребитель бумажного продукта (зачастую заведомо) уверен в том, что ему доставят некий комплект контента, впихнутый в определенный объем. В этом состоит мастерство и зачастую талант редактора – сбалансированно и незаметно ограничить, чтобы было интересно, приятно, эмоционально, круто и т. д.
Когда логика ограничений переносится в не-бумажный продукт (за исключением вещательного ТВ), возникает противоречие. Интернет дает ощущение (не всегда правильное) безграничного предложения контента. Ограниченный продукт, будь то в количестве полос, материалов, рубрик, внешних связей (многие издатели до сих пор запрещают внешние ссылки на своих сайтах) смотрится в этом безграничном, свободном от сдерживания пространстве довольно странно. Тем более странно сосуществование этих «продуктов редакторского мастерства» на iPad – рядом с ограниченным, обрезанным апллетом New York Times у тебя полноценный, содержащий больше контента, чем сама газета – www.nytimes.com, был бы только wi-fi. То же относится ко всем издателям, которые УЖЕ рассматривают сайты как «информационные предприятия» (пусть неуспешные, но работающие), но не понимают, что пользователь «таблетки» (медиа-девайса), оснащенного полноценным браузером, имеет минимальные основания воспользоваться его приложением. Разве что – по приколу, чтобы ознакомиться.
Пользователь потребляет в цифровых средах для того, чтобы не испытывать проблем с ограничениями – даже если они являются творческим продуктом редакторской деятельности. А издатели и редакторы почему-то включают на полную силу эти ограничения. Чего они, спрашивается, ждут?
